Голоса пяти городов

С ноября 2024 года по февраль 2025 года я посетил пять городов Казахстана, проводя семинары в рамках проекта «Как говорить об идентичности в Казахстане». Изначальная концепция заключалась в том, чтобы совместить мастерскую по креативному письму с круглым столом, посвящённым темам идентичности, которые участники исследовали в эссе, присланных на открытый конкурс программы. В каждом городе семинары проходили на двух языках — казахском и русском — при помощи наших замечательных переводчиков. Как мне предстояло узнать, участникам было что сказать — друг другу и мне. Эти семинары часто перерастали в оживлённые панельные дискуссии, а процесс непосредственной доработки и редактирования эссе происходил позже, в переписке с теми участниками, которые хотели продолжить работу. Программа была реализована по инициативе и при поддержке Миссии США.

Участникам были предложены темы, на которые они могли прислать эссе для конкурсного отбора: «Наша идентичность завтра — казахи или казахстанцы?», «Что я могу сказать миру как автор из Казахстана?», «Русский язык в Казахстане — вопросы и ответы», «Будущее языков в Казахстане», «Вопрос идентичности для меня не актуален». Отбор этот не был жёстким, отсеивались только нерелевантные всем темам работы.

Участвовали пять казахстанских городов: Актобе, Шымкент, Астана, Алматы и Усть-Каменогорск/Оскемен, разбросанные по всей стране, разные демографически, климатически, и, как оказалось, лингвистически. До этой поездки, кроме родного Алматы, я бывал только в Астане, так что остальные города стали для меня открытием, и я старался замечать все детали: язык таксистов, язык вывесок, радио, очередей в магазинах.

С момента обретения независимости Казахстан инвестировал огромные средства в развитие казахского языка в стране через школы, высшие учебные заведения, культурные программы. Но очевидно, что реальный толчок к росту языкового патриотизма дала война в Украине. С её началом казахский язык как будто превращается в маркер лояльности даже не государству, а обществу. Иногда случаются и радикальные проявления, к примеру «языковые патрули», когда блогеры намеренно требуют обслуживания на государственном языке в общественных заведениях. В большинстве такие случаи жёстко пресекаются, иногда даже чрезмерно жёстко, с арестами и лишением свободы. 

Русский язык повсюду сопровождал меня, и, если бы я не владел казахским, проблем в общении на русском не было бы ни в одном городе. Вывески на двух языках, хотя чаще и вовсе на английском, который предпочитают даже локальные бренды, к примеру Global coffee в Шымкенте и других городах. Язык названия заведения отражает его специфику и адресован определённой целевой аудитории. Для ресторана национальной кухни чаще всего это будет казахский, для остальных — русский или английский. Усложняет ситуацию латиница казахского языка, вывески и названия на которой могут говорить о прогрессивности и патриотизме владельцев. Такая эклектика создаёт, на первый взгляд, хаос, но и она подчёркивает мультикультурную ситуацию в стране.

От Алматы, Астаны, Актобе и Оскемена, во многих сферах продолжающих оставаться русскоязычными, отличался Шымкент. Здесь я, во-первых, встретил представителей разных этносов, свободно общающихся на казахском языке, во-вторых, на казахском языке нередко обращались и ко мне, ожидая ответа. В этом не было желания уличить меня в незнании государственного языка, ситуация выглядела вполне естественно. Участники разговора переходили и на русский — кто из вежливости, кто из подозрения, что я турист. Билингвальная языковая среда Шымкента показалась мне образцом Казахстана будущего — именно там я чувствовал себя наиболее спокойно, в том числе и в разговоре за столом с участниками семинаров.  

Приведу несколько цитат из эссе моих шымкентских участников:

«Әрбір адамның ұлттық бірегейлігін сезінуі, оны әрі қарай сақтап қала алуы сол ана тілін білуіне, ана тілінде ойлануына өте тығыз байланысты. Мәселен, мен анам мен әкемнен көрген құндылықтарды балаларыма тек ана тілінде ғана дұрыс түсіндіре аламын».

«Осознание и сохранение своей идентичности напрямую связано с владением родным языком, умением думать на нём. Например, я могу правильно передать своим детям ценности, которые увидела у своих родителей, только на родном языке» (Гульжан Смагулова). 

«Я идентифицирую себя с Казахстаном, моей страной, многонациональной, разной, красивой и свободной» (Юлия Евсеева). 

«Отарланған қоғамның жоғалтқаны өте көп. Мұндайда алдымен тілін, дінін, тарихын, фольклорын тірілту мәселесі кезек күттірмейді. Алайда, біз әлі күнге ана тілімізде анық әрі қанық сөйлей алмай келеміз». 

«Колонизированное общество потеряло слишком многое. На первом месте стоит восстановление языка, религии, истории и фольклора. Однако мы до сих пор не можем говорить на родном языке уверенно и полноценно» (Сундет Сеитов). 

При таком разбросе полюсов во мнениях разговор в Шымкенте стал вежливым обменом мнениями и постепенно перетёк в обсуждение технических аспектов работы с текстом. 

Работа на семинарах в каждом городе велась на двух языках — казахском и русским, и в Шымкенте особенную атмосферу создала наша замечательная переводчица Мария, в совершенстве владеющая казахским и русским языками. 

Спокойным разговор получился и в Актобе, вот тоже несколько мнений участников о вопросах идентичности. 

«Какими бы размытыми ни казались границы на стыке двух языковых традиций, они есть. Сквозь трещины времени каждый из нас по-своему интерпретирует исторический опыт своей нации, где бы он ни проживал и на каком языке он бы ни говорил. А значит, завтра, как и вчера, мы будем казахстанцами. Казахстанцами, поднимающими ценность и значимость культурного наследия через любовь и уважение к национальности и нации, к нашей стране» (Лариса Стрижак). 

«Сондықтанда елімізде ана тілімізге құрмет көрсетіп, өзге тілдерді меңгеріп, ешкімге жалынбай, жалтақтамай, жаһандық даму жолындағы мемлекеттің жарқын білімді, мәдениетті, тәрбиені отбасынан сіңіріп, өзге тілдерге құрметпен қараған, көзі ашық, көкірегі ояу жастарды өсірген әлем танитын ел болайық».  

«Будем уважать наш родной язык, изучать другие языки и воспитывать молодёжь, понимающую глобальные процессы, открытую миру и культурно развитую» (Айзада Утешова). 

Надеюсь, что у меня будет возможность опубликовать эссе участников, в том числе и в переводе на английский язык. Через них для читателя откроется тот мир, который обычно скрыт от посторонних, что так характерно для азиатских стран, не особенно стремящихся показать гостю свои внутренние проблемы и дискуссии внутри общества. 

Тем не менее, получив очень эмоциональную работу из Оскемена, я ожидал, что обсуждение тоже будет эмоциональным, и не ошибся. 

«Даже в моём личном опыте вопрос идентичности начал проявляться с детства. В деревне соседские дети бросали в меня камни и однажды повредили мне глаз, говоря "ты не похожа на казашку"». 

«Өзімнің жеке тәжірибиемде де бірегейлік мәселесі бала кезден бастау алды. Ауылда "қазақтың түріне ұқсамайсың" — деп, көрші балалар тас атып, көзімді жаралаған еді...» (Амина Камбарова). 

Это цитата из работы девушки, но во время разговора было сказано много больше. В каждом из городов было заметно, что обсуждение проблемы идентичности, полифония мнений участников, взаимное уважение, уважение к казахскому и русскому языкам, когда каждый может воспользоваться правом говорить и чувствовать себя комфортно — всё это имело в том числе и некоторый терапевтическй эффект. Мы наглядно поняли, что путь обсуждения таких вопросов правильнее пути обособления и урегилирования ситуаций исколючительно в правовом поле. 

Ещё одна цитата участника из Оскемена, мысль, появляющаяся во многих работах в разных формах:

«Мы все разные, хоть и вздрагиваем от одной цифры — 1990. Среди нас есть потомки репрессированных немцев и поляков, люди с еврейскими корнями, казахи, которые выросли в русскоязычном городе. Несмотря на такие различия, у нас есть общая черта: мы выросли в среде, отличающейся от той, что можно назвать национальной, да и классово однородной» (Алексей Ситников).

Не всегда то, что осталось в текстах финальных эссе участников, совпадает с тем, что говорилось за столом. Иногда разговор доходил до точки кипения, даже доводя некоторых участников до слёз. Я позволю себе озвучить некоторые реплики участников, особенно зацепившие, на условиях анонимности авторов. Попробую и прокомментировать эти реплики: я и до сих пор много о них думаю.

«Нам позволяют говорить на казахском языке» — для меня эта реплика сперва прозвучала манипуляторным заявлением, и я до сих пор не могу её раскусить, если честно. Государство давно приняло законы, обеспечивающие право и возможности говорить на государственном языке, для карьеры в государственных органах гражданин обязан сдать тест на знание казахского языка. Возможно, эта сильная фраза описывает ситуацию, в которой у власти до сих пор остаётся поколение людей, чей первый язык — русский, то есть речь о внутреннем противостоянии в самом казахском обществе, а эта специфическая проблема от меня, конечно, скрыта. Судить о ней я могу только со стороны, по некоторым признакам. Например, после выступления на TEDx Astana, где я говорил о русском языке и в том числе о том, что он не может быть монополизирован одним государством — Россией, ко мне подошла девушка и расплакалась. Она сказала, что я освободил ее от стыда говорить на русском, с которым она выросла в русскоязычной казахском семье. Но в комментариях к моему выступлению есть и негативные отзывы о том, что такая позиция только ухудшает ситуацию в стране, где «русский язык не нужен совсем». В ответ на это я снова привожу примеры, когда при трансляции знаний за пределы страны русский язык выступает в качестве глобального, в совершенно прагматическом ключе, стараясь не задеть чувств респондента. Языковой вопрос в стране сегодня чрезвычайно чувствителен. 

«Не вижу смысла обсуждать тему языковой идентичности, демографическая ситуация в стране такая, что скоро вопрос решится естественным путём» — реплика прозвучала от участника, прекрасно владеющего казахским, русским и английским языками, возможно, и другими тоже. Эта позиция поразила меня. Действительно, глядя на статистику рождаемости в стране, очевидно, что в казахских семьях детей больше, что в семьях представителей других этносов: за 12 месяцев 2024 года в Казахстане родилось 365,9 тыс. детей (2023 г. — 388,4 тыс.).

Поколение людей, не владеющих казахским языком, а порой и отказывающихся его учить и использовать, уходит; нужно ещё принять во внимание вопросы миграции, и останется только поверить, что Казахстан идёт к ситуации моноэтнического государства. Когда, казалось бы, вопросы языковой идентичности исчезнут естественным путем. Возможно, но только внутри страны проблема выбора языка для трансляции знаний за рубеж останется. Уровень владения английским языком в Казахстане остаётся на низком уровне: 107 место из 117 в 2024 году, согласно данным сайта Global Relocate.

«В школе — понятно, но кто заставлял казахов общаться на русском языке дома, в семьях?» Это вопрос повис в воздухе на семинаре в Алматы, и выходить из ситуации пришлось, разбирая его на отдельные аспекты. Думаю, мы так и не пришли к ответу, но зато осталось ощущение, что крючок вопроса впивается глубоко, задевая нервы. Я понял, мне пришлось осознать, что вопрос русского языка сегодня уже не лежит в поле мультикультурности общества страны — этот вопрос стал внутренним для казахского общества, разделённого на различных уровнях, в том числе и на языковом. Эта проблема была всегда, изначально противопоставляя города (где жили преимущественно русскоязычные казахи) и аулы (где казахский язык сохранялся как в советское, так и в постсоветское время), но мы находились в городской среде, и, очевидно, проблема перекочевала в городской языковой дискурс казахского общества, и, очевидно, я исключен из этого дискурса, став случайным свидетелем полемики. От этого, как признавались мне участники семинара после первого дня обсуждений, некоторые чувствовали дискомфорт и даже собирались не прийти на следующий день. Некоторые и не пришли, оставшись на связи в индивидуальной переписке во время обсуждения финальных версий эссе. 

Вскрылась травма казахского языка в Алматы: зная государственный язык и не владея русским, трудно, по выражению некоторых из участников, почти невозможно найти достойную работу. В данной ситуации вокруг русского языка не может не создаваться негативной ауры его восприятия. 

«Наверное, вам, как и мне, тоже абсолютно привычно прогуливаться по центру Алматы, ходить в разные кафе на встречи с друзьями. В алматинских кафе каждый может найти то, что ему нужно: еду без сахара, глютена, мяса или кофе на альтернативном молоке. Бизнес с лёгкостью формирует пул лояльных клиентов, ориентируясь на важность инклюзивного подхода. Здорово, правда? И порой так странно ловить себя на мысли, что в большинстве этих заведений вы не найдёте меню на казахском языке. Будто бы многие из нас игнорируют слона в комнате. А ещё интереснее наблюдать за тем, что просьбу о латте на миндальном трактуют как особенность человека, а о меню на казахском — как его агрессию. И в нашей стране инклюзия и все её подходы остаются невидимы и неощутимы для большинства — для казахоязычных людей.

Будучи русскоговорящим, сложно заметить, что в стране существуют проблемы, связанные с казахским языком. Каждый день мы видим структуру, которая располагает к себе, ведь языком инклюзии в Казахстане стал русский. Это можно заметить не только по ресторанному сервису. Обратите внимание на гражданское общество или на то, на каком языке обрабатываются обращения в 112. Даже в вопросах идентичности мы рассматриваем всё через призму русского языка» (Дастан Аккожа).

Вопрос идентичности в Казахстане оказывается под влиянием внешних факторов постоянно, и наибольшее влияние исходит сегодня из России. Девятого мая в речи на Красной площади в Москве президент РФ Владимир Путин, заявил, что «мы помним уроки Второй мировой войны и никогда не согласимся с искажением её событий, с попытками оправдать палачей и оболгать подлинных победителей. Наш долг — отстаивать честь бойцов и командиров Красной армии, великий подвиг представителей разных национальностей, которые навсегда останутся в мировой истории русскими солдатами». За этими патетическими словами скрывается манипуляция, результат которой вызывает противоречивые мнения, в том числе и в казахстанском обществе. От принятия до полного несогласия среди тех, кто, как и сам президент РФ, пытается присвоить символический капитал важнейшего для советского и постсоветского общества события. Русский язык и ссылки на общность советской идентичности используются Россией в качестве мягкой силы воздействия на Казахстан. Следы её можно обнаружить, читая и эссе участников программы из пяти казахстанских городов.

«Мен орыс тілін басқыншы тіл санаймын, оған әсер ететін бала кезімнен бері көрген әділетсіздік, травмалар. Орыс тілді адамдардың «ұят», «ескірген дәстүр» туралы айтқанын естісем қаным қараяды. Кейде ол дәстүрдің шынымен ескіре бастағанын түсінсем де. Тарихтың өзі қай жерде манипуляция, қай жерде саясат болып кеткенін аңғару қиын. Көрші елдің тарихшыларының, саясаткерлерінің біздің тарихқа деген қызығушылығы, біздің биліктің өз тарихын өзі жазуға батылы бармай отырғанын көргенде кімдікті негіздейтін тұғыр бола алмағанын да түсінемін. Бірақ бар салмақты қалған ортақ құндылыққа салу қиын».

«Я считаю русский язык языком колонизаторов, что связано с несправедливостью и травмами, которые я пережила с детства. Когда я слышу, как русскоязычные говорят о чём-то "постыдном" или "устаревшем", моя кровь закипает, даже если я понимаю, что эта традиция действительно начала устаревать. Трудно разобрать, где в истории манипуляция, а где политика. Интерес историков и политиков соседней страны к нашей истории, а также нерешительность наших властей в вопросах написания собственной истории показывают, что она не стала той основой, которая могла бы укрепить нашу идентичность» (Бэлла Касымкызы).

«Кейбір елдерде бірнеше ресми тіл бар, бірақ бұл еш қиындық туғызбайды, ал бізде орыс тілінің қазақ тілінен артық қолданылуы әлі де көп жағдайда байқалады. Бұл әдет — отаршылдықтың әсерінен қалған мұра. Шынымен де қазақстандықтардың басым көпшілігі күнделікті өмірде әлі де орыс тіліне жүгінеді. Кейде тіпті заңнамалар алдымен орыс тілінде жазылып, кейін қазақ тіліне аударылып, қате аудармалар жиі кездеседі. Тіпті қазақ депутаттардың көпшілігі мінберде қазақша сөйлеуге қиналып, жиі сынға ұшырап жатады».

«В некоторых странах несколько официальных языков сосуществуют без проблем, тогда как в Казахстане русский язык всё ещё доминирует над казахским во многих ситуациях. Это наследие колонизации. Большинство казахстанцев по-прежнему обращаются к русскому языку в повседневной жизни. Иногда даже законы сначала пишутся на русском и затем переводятся на казахский, что часто приводит к ошибкам. Некоторые депутаты испытывают трудности при выступлениях на казахском языке, что вызывает критику» (Томирис Отеш). 

«Кей адамдардың орыс тілінен қазақ тіліне көшудің бір себебі — орыс тіліне агрессор тілі деген күйе жаққан Ресейдің Украинаға басқыншылығы. Бұл жайт Қазақстанда тіл саясаты мен ұлттық бірегейлік мәселесін қайтадан алдыңғы қатарға шығарды. Қазақстандағы орыс тілі мен қазақ тілінің қарым-қатынасы, олардың әлеуметтік жағдайы туралы жаңа пікірлер пайда болды. Соғыс нәтижесінде орыс тілінің Қазақстандағы жағдайы қайта қаралды. Қазақстанда орыс тілінің үстемдігі бұрынғыдай жалғасса да, көптеген азаматтар қазақ тілінің дамуына және мемлекеттік тіл ретінде мәртебесін көтеруге үндеу жасады. Яғни, орыс тілін білмесек бір бүйрегіміз істемей қалатындай сезіну — құлдық сана. Онда орыс тілінің Қазақстандағы болашағы қоғамның қалауы мен қажеттілігіне әрі мемлекет саясатына байланысты».

«Один из факторов, побуждающих некоторых казахстанцев перейти с русского на казахский, — это восприятие русского как языка агрессора после вторжения России в Украину. Этот конфликт вновь поднял на передний план вопросы языковой политики и национальной идентичности. У многих появились новые взгляды на статус русского языка в Казахстане. Несмотря на продолжающееся доминирование русского языка, многие граждане призывают к развитию казахского языка и повышению его статуса как государственного. Вопрос будущего русского языка в Казахстане зависит от воли и потребностей общества, а также от государственной политики». 

«Как бы то ни было, английский язык — это окно в будущее Казахстана, инструмент для связи с миром и доступ к передовым знаниям. Но это не означает отказ от национального языка, напротив, изучение английского позволяет казахстанцам закрепить свои позиции в глобальном сообществе, сохраняя национальные ценности и участвуя в международной жизни». 

«Қалай айтсақ та, ағылшын тілі Қазақстанның болашағына арналған «терезе», әлеммен байланысуға, озық идеялар мен білімге жол ашатын құрал. Бірақ, бұл ұлттық тілден бас тарту емес; керісінше, ағылшын тілін үйрену арқылы қазақстандықтар жаһандық қоғамда өз орнын нығайтуда, ұлттық құндылықтарын сақтай отырып, халықаралық әлемде өз үнін естіртуге мүмкіндік алады» (Томирис Отеш).

Не могу сказать, что семинар в Алматы сводился только к обсуждению одной проблемы языковой идентичности — несколько эссе рассматривают освещение вопроса идентичности через искусство разных жанров, в том числе литературы. Одна из участниц говорит о проблемах современной казахстанской литературы:

«В годы войны в Казахстане оказалось множество переселённых народов. Голод и репрессии уже испытали на себе местные жители, но, несмотря на это, они не отвергли людей, прибывших с других мест. Однако тяжёлые события того времени, а также условия, в которых оказался народ, до сих пор недостаточно освещены в литературе либо написанные произведения так и не дошли до массового читателя. Написанное без политической пропаганды, но с искренностью художественное произведение было бы интересно не только миру, но и нам самим. Кто мы? Как мы представляем своё будущее? Какая общая идентичность объединяет всех, кто живёт в этой стране? Все эти вопросы должны найти отражение в новых произведениях».

«В школе у нас был никудышный казахский, нам неважно преподавали казахскую литературу и очень хорошо — русскую и зарубежную. Естественно, я выросла человеком с полным набором — как говорят мои друзья-полиглоты — колониальных ценностей и повреждённым национальным самоощущением. Это когда ты много говоришь о таких вещах, как просвещение и прогресс, но твои бабушки и дедушки выжили вопреки этим ценностям, и твой сбитый прицел то и дело выхватывает за гордо реющими знамёнами цивилизации стыдливо присыпанную землёй гору черепов.

Ко времени, когда начали рождаться первые дети поколения Альфа, вопрос об идентичности начинал звучать всё громче и громче, пока не достиг апогея к концу второго десятилетия XXI века». (Алина Гатина).

«Для меня русский язык — рабочий инструмент. Я журналист и автор прозы для детей и подростков. Я пишу на русском языке. Как художник использует палитру цветов, так и русский язык помогает мне полно и ярко выражать свои мысли, облекать в форму, придумывать литературные ходы. Слышу часто критику, что, увлекаясь русским языком, можно растерять свою национальную идентичность, а необходимо о Казахстане писать на родном языке. Не согласен. Я пишу о сегодняшних реалиях, мои герои — современные школьники, студенты, и сюжеты я черпаю из жизни вокруг меня. Какого-то языкового диссонанса при написании произведений я не ощущаю, наоборот, русский язык даёт мне волю выражать себя в полной мере» (Асет Сыздыков).

«На недавно прошедшем в Гонконге международном турнире по ушу мои коллеги из других стран, встречая нас, говорили о нашей многонациональной сборной из Казахстана следующее: "А мы гадали, приедут казахи в этот раз или нет?". 

Наши слова определяют нашу реальность. И если мы говорим, что мы казахстанцы, то невольно создаём у себя ментальное разделение на казахов и неказахов, и логически вытекающее отсюда противопоставление друг другу, что отнюдь не способствует объединению народа страны» (Жания Усен). 

Пока разговор об определениях идентичности в самом Казахстане продолжается, глобальный мир склоняется к употреблению связки «Казахстан — казахи». Так поступает при переводе Google Тranslator, к примеру. По замечанию известного российского поэта и критика Дмитрия Кузьмина, вся литература сегодня, написанная на русском языке, подпадает для глобального читателя в поисковых каталогах в категорию «Русская литература». Голоса, прозвучавшие в эссе участников программы «Как говорить об идентичности в Казахстане», тоже не дадут единого чёткого определения, но способны показать полифонию определений идентичности, проблем и проиллюстрировать современный дискурс языковой идентичности в стране. Изменилось ли моё мнение о казахстанской идентичности после работы в программе? Думаю, что я предпочитаю сложные состояния, и не вижу дисгармонии в самой динамике, текучести процесса, в том числе и в моём сознании. Cтабильность внутри казахстанского общества гарантирует как раз сохранение полифонии определений идентичности, и большой опыт страны в этом вопросе оставляет надежду на будущее самобытной многонациональной идентичности в Казахстане, сложившейся исторически.  В самом начале эссе я оставил возможность сделать выбор читателю между определениями казахский и казахстанский — вопрос этот остаётся сегодня открытым как для нас, так и для мира. 

Пользуясь случаем, хочу поблагодарить участников проекта за присланные эссе, Генеральное консульство США и лично Тимура Сулбаева — за идеи и советы, переводчиков — за атмосферу семинаров и редакцию журнала «Дактиль» — за эту публикацию.