Любовь, которой не было

В. Б. посвящается

 

Все, кого мы когда-то недолюбили, возвращаются к нам за этим «долгом». Часто собственной, бесценной персоной, а иногда — в видоизменившемся,  но не потерявшем своей сути образе. И тогда возникает ощущение, что «призрак прошлого», оживая, возвращает тебе яркость бытия. И хочется спорить, и отрицать пресловутое: «Никогда не возвращайтесь в прежние места». 

 

Часть 1

 

— Он об этом знал? Вы встречались, целовались, спали, наконец?

— Нет, что ты! Он же на тридцать шесть лет старше меня. Такой весь неземной и недосягаемый. Небожитель, в общем. Он вроде и понимал, что происходит… Да-да, знал, что дурочка-студентка влюбилась в него.

Я с интересом рассматриваю разношёрстную публику в кафе. Сложно сконцентрировать взгляд на собеседнице, когда посетители заходят, обводят взглядом сидящих за столиками, и выходят. Это очень отвлекает от разговора, а во мне столько всего, что нужно выплеснуть, высказать…

За окном совсем светло. Но официант, записав заказ, зажигает свечку в фигурном подсвечнике. Да, а в этом что-то есть. Словно огонь разгорающейся свечи, вспыхивают во мне воспоминания. 

— В смысле знал и даже не сделал попытки соблазнить тебя?

— Абсолютно никакой. Он как будто стоял выше всего этого. Весь в науке и литературе. Нет, он точно не Дон Жуан!

— Ну вот видишь, получается, ничего и не было.

— Было!!!

— Ну ладно, не горячись.

Ира улыбается по-доброму. Как же я благодарна, что она готова слушать и вспоминать вместе со мной.

Ну как же тут расскажешь, когда не всё можно уместить в слова? А воспоминания то зажигаются в памяти яркой вспышкой, то расплываются туманным облаком. И самое сложное — найти кончик той тонкой нити, за которую если потянешь, клубок начнёт разматываться сам собой…

 

***

 

Вспомнила своё студенческое фото. На нём необъятная, высоченная девица с пухлыми щёками и короткой стрижкой, в шёлковых синих брюках и безразмерном мохеровом свитере… Была ли я ужасной? Не думаю, просто слишком юной и неопытной. Не умела себя подать, как сказал бы сейчас какой-нибудь модный стилист. А всего-то нужно было грамотно подобрать гардероб, который скрыл бы недостатки массивной фигуры, сделать красивую стрижку и мэйк-ап. Расправить плечи, уверенно улыбнуться отражению в зеркале и отправиться покорять сердца. Вместо этого я ненавидела себя, дико комплексовала, но продолжала поглощать булочки и пирожки в немереных количествах.

На пятом курсе созрело-таки решение — всё, надо меняться! И началось!  Я худела. Медленно и верно превращаясь в стройную и довольно симпатичную особу. Помню, как сложно давались первые шаги. Разгрузочный день был для меня настоящей пыткой. Комплекс упражнений по купленной видеокассете «Секрет идеальной фигуры» Синди Кроуфорд тоже давался с трудом. Первый подход махов, второй… На третьем я выдыхалась и падала на диван. Через пару минут вскакивала и опять приседала, делала выпады, махи и отжимания.

В какой-то момент случилось чудо. Килограммы начали таять, тело подтягивалось. Появилась энергия и сила. Во мне вдруг проснулся азарт. И я добавила к одному разгрузочному дню ещё один. Легко! Синди Кроуфорд превратилась в мою лучшую подругу и союзницу. Вместе мы прокачивали мышцы группу за группой. Постепенно вырисовывалась новая фигура и новое «я».

Моё постройневшее и удобно тело теперь воспринимало мир иначе. Каждый день приносил новые события, впечатления и эмоции. Яркие, как мозаика, и пьянящие, как шампанское.

— Девушка, куда вы так спешите? Ну не разбивайте моё сердце, давайте поговорим! 

— Извините, я опаздываю на лекцию. 

— Давайте вечером прогуляемся в парке?

С виду вполне симпатичный, высокий парень… Но я метнулась вперёд, словно за мной гнался бандит. Не привыкла ещё к вниманию мужчин. А вот спустя пару месяцев уже смело отвечала на улыбку какого-нибудь ушлого сердцееда в автобусе. Было ощущение, что я словно переродилась и, как царевна из сказки, сбросила шкуру лягушки. Из угловатой верзилы превратилась в стройную красавицу. Эта метаморфоза любому сорвёт крышу. Мне казалось, я могу всё!

Но только не мыть посуду, готовить и делать уборку дома. Это же так скучно и ниже моего королевского достоинства…

— Дина, прибери в комнате. Там у тебя только тараканов нет.

— Мам, потом, я к девчонкам в общагу! 

— Что ты там забыла?! Одни девчонки же… Хоть бы с парнем уже познакомилась. Столько потела над фигурой. Или уже нашла? Ну-ка, признавайся, королева.

— Мама, ну какие парни?! У нас же факультет невест. На площади сегодня дискотека, может, пойдём. 

— Ты давай не задерживайся допоздна. После одиннадцати дверь не открою, учти. 

 

***

 

Сентябрьское солнце пекло нещадно, и синий кардиган, купленный в секонд-хэнд, смотрелся на мне скорее предметом декора, чем верхней одеждой. Он облегал фигуру, а пышные рукава подчёркивали тонкие очертания рук. Из-под кардигана кокетливо выглядывала чёрная короткая юбка. И стройные, длинные ноги, почти как у модели. Я  зажмурилась, не веря своему счастью. Я красивая.

— Девушка, пробейте билетик.

— Пожалуйста.

— Вы на какой остановке выходите? Может, мне вас проводить?

— На Советской. Но я знаю дорогу, спасибо.

Улыбка вместо победоносной получилась застенчивой. И парень не стал настаивать, выскочив на Калинина. Ещё пара кварталов — и я почти у цели. 

Осенью я всегда была немного рассеяна и погружена в себя. Город в жёлто-багряном одеянии очаровывал и как будто что-то обещал. Вот-вот произойдёт важное, и начнётся наконец настоящая жизнь. А пока бурлили и шумели алматинские улицы. Прохожие спешили по своим делам. И улыбались на ходу. А может, и совсем не улыбались, и мне это только казалось, потому что я чувствовала себя счастливой. 

— Ой, извините!

— Всё в порядке! Не торопитесь так, девушка. Рискуете успеть…

Я буквально налетела на него, когда поворачивала с Комсомольской в маленький переулок без названия, в котором возвышалось здание общежития.

Какие странные слова! И сам высокий, худощавый мужчина в сером драповом пальто и кепке был таким же странным и неуместным в этом осеннем, разноцветном дне.

Девчонки что-то готовили на маленькой плитке. Кажется, макароны по-флотски. Распаковывали корейскую морковку и фунчозу. Мне поручили нарезать салат из помидоров и огурцов. Ожидались гости — мальчики с истфака.

— Ты можешь ничего не говорить. Просто сиди и улыбайся, — предложила с хитрой усмешкой Алия.

— Это почему ещё? Боитесь, парней отобью? — удивилась я.

— Балбеска! Они и так твои, даже если застынешь статуей.

— Завидуйте молча.

 

***

 

Я проснулась на чьей-то кровати с жуткой головной болью и ощущением, что случилось нечто страшное. Сколько сейчас времени? Мама меня, наверное, в розыск объявила. Где я? Кажется, всё ещё в общаге. Но куда подевалась наша шумная компания?

Постепенно в памяти стали проступать обрывки воспоминаний о злополучном вечере, начало которого не предвещало ничего опасного. Обычное застолье с разговорами ни о чём, шутками и анекдотами, мальчиками и спиртным… Я ведь раньше даже не пробовала водку на вкус.

Мне понравился Казбек — высокий, интеллигентного вида юноша в очках. Но он не заметил моего внимания и стал ухаживать за Даригой. А ко мне набивался в ухажёры Медет — полная противоположность Казбека. Коренастый и плотный, с коротким чёрным ёжиком на непропорционально большой голове, он внушал неприязнь. Маленькие, хитрые глазки буравили меня весь вечер.

Я опьянела так, что несла всякий бред, смеялась не к месту и подмигивала какому-то парню напротив. Как потом оказалось, это был Медет. Потом мне стало плохо, девчонки проводили меня до туалета… Дальше — провал.

Внезапно я вспомнила чьи-то руки. Влажные губы на лице. Тяжесть тела. И снова провал. Истошный крик рядом: «Что же ты творишь, паразит?» Звук удара. И темнота.

Боже, что же я наделала?! И что сделал он? Меня обдало волной холодного ужаса. В тусклом свете я ощупывала себя, пытаясь понять, одета ли. Блузка расстёгнута, грудь наружу. Но внизу в порядке: колготки на месте, юбка тоже. Уф. Значит, пронесло. 

Оглядев комнату, я ахнула. Стол сдвинут в угол. Стулья валяются опрокинутые, а на столе — лужи из сока, кучи мусора и использованной одноразовой посуды.

Я сползла с кровати и отправилась в ванную комнату. Умылась, застегнулась и заправилась. Нашла в углу комнаты кардиган, надела и вышла в коридор. На часах — половина первого ночи. Общежитие спит. Вахтёрша храпела на рабочем месте, подложив под голову руки. На цыпочках, чтобы не разбудить пожилую женщину, я пробралась к выходу и оказалась на улице.

Тёплый сентябрьский ветерок успокоил бившиеся в голове мысли. Шелестели листья, светили приглушённым светом фонари, создавая во мраке жёлтые уютные островки. Я шла по Советской, толком не зная, как выберусь из этой передряги. Мелочи в сумке явно не хватало на такси. Автобусы давно не ходили.

С глупым и безнадёжным упорством я поднималась на остановку на Фурманова. Попробую поймать попутку или лягу спать на лавочку под автобусным козырьком.

— Дина! Стой!

Я обернулась и увидела девчонок. Догоняя меня, они размахивали руками и кричали.

— Вы куда делись? Я проснулась — никого! Что вообще случилось?

— Нас забрали менты. Медет этот хотел тебя… Ну а ты никакая, не соображала ничего. Так Алиюха его по башке огрела. Он и того… Рухнул без сознания. Эти двое, его друзья, переполошили всю общагу. И привели ментов. Тебя оставили, чтобы не тащить. А нас вот только отпустили.

Девчонки заговорили наперебой, в пьяном возбуждении вспоминая подробности вечеринки. А мне было и смешно, и стыдно, и страшно. Я представила себе, как мечется мама, не зная, где меня искать.

— Девчонки, займите денег на такси. Родители потеряли. Домой надо.

 

***

 

Всю следующую неделю я была под домашним арестом: институт — библиотека — дом. И ни шагу к подругам. Я не протестовала. И даже находила в своём «заточении» определённый кайф. И снова ударила по учёбе. Потрясённая случившимся на вечеринке и заблокировав эти воспоминания, я вновь стала такой, какой была до преображения. Где-то глубоко в подсознании поселился страх перед мужчинами. Теперь я знала: знакомства и контакты с ними несут угрозу. Маму эта обратная метаморфоза только обрадовала и успокоила. 

Лекции, семинары, библиотеки — для кого-то тоска и обязаловка, для меня в тот момент — спасение и хлеб насущный. В «аквариуме» (так мы, студентки филфака, именовали национальную библиотеку) было тихо, над склонившимися фигурами витали книжные «призраки». Толстые фолианты с сухим научным текстом сменялись книгами потоньше, полными поэзии.

Кипы учебников, горы заданий, стихи наизусть и общение! С подругами по факультету, такими же весёлыми «невестами», сосватанными за литературу — русскую, античную, казахскую, детскую... С многомудрыми любимыми преподавателями, пожилыми, но молодыми душой.

В один из обычных факультетских дней я шла по нескончаемому коридору, который должен был привести в большую лекционную аудиторию. Мимо меня размеренным и твёрдым шагом прошёл мужчина в знакомой кепке и тёмно-сером пальто… Мы встретились с ним вновь перед входом в аудиторию. Он, церемонно поклонившись, пропустил меня вперёд, прищурился и заговорил знакомым, приятным баритоном: 

— Ах, это вы, сударыня?! И снова опаздываете? Ну сегодня вам повезло успеть. Проходите, присаживайтесь. Мы скоро начнём.

— Здравствуйте, — только и успела пробормотать я в ответ.

Мне оставалось сесть на «лобное место» в первом ряду: до галёрки я не дошла, от смущения потеряв способность двигаться и соображать. 

Это был он, тот самый незнакомец.

 

***

 

Как же жаль, что не сохранила конспекты, аудиозаписи лекций: их тогда не делали. Я так хотела бы снова услышать этот тихий, чуть дребезжащий голос. «В его стиле преподавания был некий шарм» — слова друга Вадима Викторовича точно характеризуют манеру, с которой он читал лекции.

Задумчивый взгляд, никакой нарочитости, сказанные как бы вскользь очень серьёзным голосом тонкие остроты. В такие минуты его худощавая, почти невесомая фигура преображалась. 

Похоже, я обладала особым зрением, позволяющим мне видеть то, чего не замечали мои сокурсницы. И обострённым слухом, который впитывал бесценное и важное, что другие игнорировали, засыпая на партах или обсуждая последние сплетни факультета. «Лобное место» превратилось в любимое. Слишком поздно я поняла, что попала в ловушку его голоса, взгляда, ума, эрудиции и обаяния. Видеть, слышать, думать о нём, дышать воздухом одной аудитории, не пропуская ни слова, стало насущной необходимостью.

Заметив, с каким вниманием я слушаю лекции, он всё чаще адресовал слова именно мне. Или это только казалось, но я представляла, что нет никого, кроме нас, в огромном зале с бесконечными рядами столов и потолками, уходящими ввысь. Он ловил мой жадный взгляд и еле заметно улыбался, как будто догадывался, что творилось в моей душе. Я смущалась, отводила взгляд, чувствуя, что краснею. 

— Литературоведческие труды пишутся обычно для «своих» — профессионалов. Не так уж часто появляются работы, рассчитанные на более широкого читателя, и создают их, в первую очередь, сами писатели. В девятнадцатом веке это, например, Лев Толстой, с его трактатом «Что такое искусство?». В двадцатом — Борис Пастернак («Охранная грамота», «Люди и положения»). Любопытно, что с некоторым вызовом назвал свою книгу, почти учебник, Сергей Наровчатов — «Необычное литературоведение». Вот вы, юная барышня, знакомы хотя бы с одним из этих трудов?

Я буквально подпрыгнула на месте. Он обращался ко мне, улыбаясь насмешливо и ободряюще. 

— Нет пока. А нужно прочесть?

— Да, настоятельно рекомендую. Один из семинаров мы посвятим разбору «Охранной грамоты». Остальное буду спрашивать во время экзамена. 

 

***

 

Семинары всегда проходили в маленьких аудиториях, в которых едва помещалась наша группа. Мы с Баянкой заняли выгодную позицию — вторую  парту у окна. Взгляд преподавателя, как правило, концентрировался на центральной части аудитории. «Под удар» попадали сидящие за первой и второй партой в среднем ряду.

—  Читала «Лёгкое дыхание» Бунина?  О чём вообще рассказ?

В аудитории стоял гул: девочки обсуждали всё, что угодно, но не тему семинара. Баянка, склонившись над тетрадью, впервые увидела домашнее задание. Подняла бровь и вопросительно посмотрела на меня. 

— Боже, Баянка, там всего две страницы. Опять моталась на телевидение?! И ничего не успела.

— Ну на фига мне это, скажи, пожалуйста! Я же не собираюсь в школе работать. Вот увидишь, стану диктором на ТВ. Или, на худой конец, корреспондентом. 

— Это когда будет. А сегодня можешь неуд схлопотать от Вадима Викторовича. Придётся пересдавать. Тебе это надо? 

— Ну а что… Пообщаюсь с твоим красавчиком лишний раз. Я давно заметила, как ты на него смотришь. 

— Ну и как?

— Как влюблённая кошка!

Меткое сравнение подруга снабдила насмешливой улыбкой, ожидая моей реакции. Я отвернулась, чтобы скрыть замешательство. Мне казалось, я ничем себя не выдаю. Но хитрая и пронырливая Баянка всё заметит. Подруга развернула за плечо и заглянула в глаза.

— Чё, серьезно влюбилась? Ну ты даёшь! Он же старше тебя на тридцать с лишним лет! Да ещё и женат. А ты представь, как будешь спать с ним в одной постели… И сразу отшибёт все чувства.

— Он не такой! И мне ничего от него не надо. Просто ходить на лекции и слушать.

— Ну да, платоническая любовь! Дорогая, ты не тургеневская девушка. Хотя очень похорошела в последнее время. Давай уже приземлись и посмотри по сторонам. Столько парней отличных в институте. С ними весело, интересно. И в кино, и в кафе. А с ним, ну куда ты пойдёшь? Это же стыдно. 

— Не надо мне твоих парней! Хватило одного «романа» в общаге. Вляпалась по полной. Вспоминать противно. Не верю парням. Идиоты полные!

— А тебе профессора подавай? Смешная ты…

 

***

 

— Да, подруга хорошо тебя поддела! — одобрила сарказм Баянки Иришка.

За окном опустились сумерки. Кафе постепенно пустело. Свечка, так задорно светившая в начале вечера, едва тлела. Ира ковыряла вилкой стейк, а я и не прикоснулась к еде. Бокалы с вином наполовину опустели.

— А ты думаешь, меня это отрезвило? Ни фига! Я всё так же ходила тенью за Вадимом Викторовичем. И как-то узнала его адрес.

— Неужели заявилась к нему с признанием? 

— Не-е-ет. Пряталась на остановке в пятидесяти метрах от его дома и выслеживала, чтобы просто увидеть. 

— Вот ты даёшь!

— Не говори. А одним прекрасным весенним вечером написала первое стихотворение.

— Ну хоть какой-то прок от этого безумия, — рассмеялась Ирка.

А я вдруг вспомнила… Аудитория, полная студентов. Дрожь в коленях. И моя тетрадь со стихами в его руках.

 

***

 

Я и сама не понимала, что со мной происходит. Но строчки возникали в голове сами собой, рифмовались непроизвольно и складывались в строфы. Их нужно было срочно записать. На клочке бумаги, обрывке салфетки, в общей тетради, которую я купила именно для этого. Чтобы вылить всё, что переполняло, будоражило и сжигало изнутри. Освободиться и выдохнуть.

Ох уж это вдохновение! Оно настигало даже во сне, и тогда я вскакивала и бежала к столу… Не могла упустить ни одной мысли, образа, эмоции. Почему? Да бог его знает! Уверенности в ценности стихов не было, но душу переполняло ощущение, что я нашла себя. Это моя суть и стезя. Писать стихи, стать частью того мира, в котором жил Он. Но мне требовался пропуск, и я всерьёз задумалась, как его добыть. 

Попросить преподавателя теории литературы оценить первые поэтические опыты студентки… Всё очень естественно, правдоподобно и безобидно. Он согласится и прочтёт. И обязательно поймёт. Не может не понять. Моя тетрадь — всё равно что признание в любви. Так страшно и так как здорово, словно в романах и фильмах.

Я еле дождалась окончания пары. Встала и пошла навстречу. Мне казалось, что, когда положу перед ним стихи, грянет гром и разверзнется небо. Но ничего не произошло. Он бережно взял в руки тетрадь, покачал её, как будто взвешивая. Открыл, пробежал взглядом по строчкам. И, не поднимая глаз, в явном или притворном смущении произнёс:

— Стихи… Неожиданно, однако! Вы удивили меня! Я искренне рад, что вы пишете. Постараюсь не затягивать. Спасибо.

Гулкий стук моего испуганного сердца слышал каждый. Я вздрогнула, оглянувшись. Но нет, девчонки собирали сумки, шутили, радуясь перерыву. Вадим Викторович положил мои сочинения в рыжий потёртый портфель, застегнул пиджак и спокойно удалился, словно каждый день получал письменные признания в любви от студенток.

 

***

 

А я той ночью не спала. Представляла, фантазировала, строила догадки. Вот он прочёл то самое стихотворение с признанием. Часто заморгал, снял очки, протёр стёкла, перечитал. И улыбнулся тихо и загадочно. Или нет… Встал с дивана, подошёл к окну и застыл в задумчивости. Поверил ли в мои чувства? Что ощутил — радость, восторг, ответную нежность? Вряд ли. Может быть, страх. Да, скорее всего. Испугался ответственности. Теперь обдумывает, как поступить. 

В кухне раздались шаги. Это, наверное, мама не спит. Проверяет, все ли продукты убраны в холодильник, вытерла ли я раковину после того, как помыла посуду.

Захотелось пить. Как бы так проскользнуть на кухню, чтобы мама не заметила? Вроде тихо, значит, она уже легла.  Можно идти.

Я пыталась двигаться бесшумно, но, как это бывает, когда играешь в Чингачгука на охоте, что-нибудь да заденешь. Вот и я уронила большую эмалированную чашку. И, конечно, на грохот прибежала мама. За ней в кухню вошёл и сонный папа. Я стояла перед ними, словно вор, застигнутый на месте преступления. 

— Что ты тут делаешь в половину второго ночи? Тебе же завтра в институт рано вставать, — поинтересовалась мама.

— Мало того, что сама не спишь, так и нам не даёшь! — возмутился отец. Он был готов учинить надо мной самый строгий суд. 

— Всё, иди спать. Мы сами разберёмся, — махнула рукой мама.

— Давайте не рассусоливайте. Спать ложитесь. Утро вечера мудренее, — с чувством выполненного долга папка побрёл в спальню. 

— Ты мне, наконец, объяснишь, что происходит? Я же вижу: что-то случилось. Ты сама не своя в последнее время!

— Ну подумаешь, бессонница! Бывает. Не преувеличивай, мам.

— Да дело не в бессоннице. Ты ж нас с отцом не замечаешь. Не слышишь просто. Подруги оборвали телефон, а ты всё где-то слоняешься и о чём-то мечтаешь. Вернись уже на землю. Скоро диплом!

— Не хочу я на землю! — вырвалось у меня. — Ну, мам, скучно же. Вот Вадим Викторович рассказывал о жизни поэтов Серебряного века. Как они красиво жили. Какие стихи писали!

— Ты мне зубы не заговаривай. Признавайся: влюбилась? Ну с кем в твоём возрасте не бывает, — вызывая меня на откровенность, допытывалась мама. 

— Да нет. В кого влюбляться, мам? У нас на факультете всего два мальчика.

— Вот и я думаю — в кого? Ну не в Вадима Викторовича же?

— Ну что ты, мам?! Как ты можешь так говорить, — вспыхнула я.

— А-а-а-а, всё-таки он… Так он же старый. Ты говорила, наш с отцом ровесник вроде.

— Мам, старше вас.

— О Господи! — мама опустилась на стул и замерла, глядя на меня вопросительно. 

— Ну а что? Зато он очень умный. Красиво рассказывает, с юмором.

— И, конечно, женат?

— Да причём тут это?

— Очень даже причём! Ты ж не пойдёшь к нему в любовницы? Мать на старости лет позорить.

— Ну зачем ты так?! Я не хочу об этом говорить больше.

— Выбрось все эти глупости из головы! И учись! В ровесников влюбляйся! Но не в старых профессоров. Это ж надо, что удумала! — стукнула по столу мама так, что задрожала кружка.

— Да отстань ты от меня уже! В кого хочу, в того влюбляюсь.

— Ну тогда живи своим умом. К профессору своему иди! Он обрадуется.

— И уйду! На улице буду жить!

Закрыв мокрое от слёз лицо руками, я бросилась в спальню. Распахнула шкаф, начала выкидывать вещи на кровать. Мама ворвалась в комнату, схватила меня за плечи и начала тормошить.

— Да Господи! Ну что ты в самом деле?! Успокойся. Всё пройдёт. Да и у него поди таких студенток — вагон! Это несерьёзно. Первая любовь! Пройдёт. Давай сядь и подумай сама.

— Мама, я не могу! Я правда его люблю! Сильно-о-о-о!

— Ну-ну! Конечно, любишь. Люби, стихи пиши, но думай о будущем, — почему-то сменила гнев на милость мама. Обняла меня, уложила в постель, укрыла и принесла воды. Я сделала несколько глотков и почувствовала, как постепенно ком в горле начал таять. Вдруг страшно захотелось спать и чтобы весь этот разговор оказался сном. Засыпая, я почувствовала мамины губы на лице и провалилась в темноту.

 

***

 

Шли дни, и моё ожидание превратилось в привычку. Он появлялся в аудитории так тихо, что я не успевала вздрогнуть. Скользнув по лицам невозмутимым и отсутствующим взглядом, опускался на стул, вынимал из футляра очки и доставал журнал посещаемости. Перекличку делал автоматически, не поднимая головы. Потом, словно проснувшись, поднимался с места и выходил из-за стола. И начинался «спектакль одного актёра», камерный и упоительный для меня. И бесконечно нудный, тяжёлый для сокурсниц. Мне казалось, сегодня или никогда случится это. После лекции он обязательно позовёт меня. Чтобы высказать мнение о моих стихах. А может быть, не только мнение, но и чувство… Выдаст интерес, как-то проявит неравнодушие — словом, жестом, улыбкой. Но заканчивалась пара, и Вадим Викторович растворялся в дверном проёме, кивнув на прощание. 

«Он забыл о тетради. Бросил небрежно на стол и накрыл книгой. Или сунул в ящик: "Будет время — прочту". Ну как же так?! Ведь он знает, как я жду вердикта! Неужели не чувствует?!» Мысль о том, что ведь и правда не чувствует, ничего не чувствует и не вспоминает, терзала меня с особой силой после лекций. Потом притуплялась, отодвинутая другими заботами. И возвращалась снова, стоило Вадиму Викторовичу появиться на горизонте — в аудитории или вестибюле универа. 

Пытка ожиданием закончилась неожиданно, и случилось это в один день с чрезвычайным происшествием, которое прогремело на весь факультет и универ, достигнув кабинета ректора.

Девочки обсуждали тему семинара, выясняя, кто же прочёл эссе Аннинского о Лермонтове и возьмёт удар на себя, когда в аудиторию вбежала Эльмира. Она обратилась к Джамалу — молчаливому и закрытому парню, о котором никто ничего не знал, кроме того, что по папе он был чеченом. 

— Джамал, тебя вызывают в деканат! Срочно!

— Зачем?! Я ничего такого не сделал!

 — Да почему сразу сделал? Мало ли. Может, с документами что-то. В общем, сходи, сам узнай.

— Ладно.

Джамал сорвался с места. Эльмира присоединилась к девчонкам, как вдруг словно из-под земли выросла фигура нашего чечена. Мы не успели и рта раскрыть, как перед горлом подруги появился нож.

— Ты что, издеваешься надо мной?! Никто меня не вызывал в деканат! Ты, тупая тварь! Поплатишься за оскорбление.

Оцепенение, которое сковало нас, длилось секунды. А дальше всё случилось настолько быстро, что когда позже я пыталась восстановить в памяти этот эпизод, что-то важное всё время ускользало. К примеру, когда Вадим Викторович вошёл в кабинет? И что мы делали, когда он, бросившись сзади на Джамала, сжал его кисть так сильно, что нож со звоном упал на пол? Наш преподаватель вывел безумца из аудитории, заломив ему руку за спину. Мы бросились следом. Джамал уже не сопротивлялся, когда его впихнули в кабинет декана. Дверь закрылась, а мы остались снаружи, потрясённые и заинтригованные. 

Все ждали комментариев, новостей, что случилось там, за дверью. Вадим Викторович же вернулся в кабинет, спокойный и довольный собой. Сел за стол и произнёс с привычной усмешкой:

— Ну что? Как вам эпизод в жанре «экшн»? Лермонтову такое и не снилось. А что ему снилось, по версии Аннинского нам расскажет Виолетта Смирнова. Прошу вас.

 — Олег Николаевич, что там решили? Где Джамал? Его исключат?

— Случай действительно из ряда вон. Решать будет ректорат, я к нему отношения не имею. А по сему давайте займёмся делом. Нашего общего друга увели на ковёр к ректору, возможно, вызовут наряд милиции. Мы можем только строить догадки, как отныне сложится судьба Джамала. 

— Осеннее обострение!

— Не исключено, — улыбнулся он. И в этой улыбке было столько мудрости, силы и спокойствия, что я почувствовала, как по телу пробежала дрожь то ли восхищения, то ли блаженства от осознания: он лучший! И я его люблю! 

— Господи, закрой рот, — едко прокомментировала мой восторг Баянка, от которой ничего не укрылось.

— Отстань, дура! — возмутилась я. Встала и пересела к Эльке, не в силах вынести сарказм подруги.

Эльмира сидела съёжившись в комок. Я погладила её по спине и сказала:

 — Всё хорошо! Успокойся. Он ничего тебе не сделает.

— Мамочки! Какой ужас! — прошептала Эля, только осознав случившееся. — Он же мог убить меня.

— Ну что ты! Не мог. Он просто пугал тебя. Но Вадим Викторович герой! Какая реакция! Он тебя спас по сути.

— Да, надо мне его поблагодарить.

— По-моему, ему это не надо. Но если хочешь, подойди после пары.

— Конечно.

Эльмира улучила момент, когда преподаватель возился со своим портфелем, пытаясь уместить в него толстую книгу.

— Вадим Викторович, я даже не знаю, как вам выразить благодарность. Вы же мне жизнь спасли.

— Ну, не преувеличивайте, Эльмира. Я уже чувствую себя романтическим героем. На самом деле это был не я. Всё как-то само собой получилось. Главное — вы в порядке. А мальчик одумается, придёт в себя. Кровь чеченская не водичка, однако, — он заулыбался, пытаясь скрыть смущение. 

И тут, словно только увидел меня, спохватился и достал тетрадь.

— Ах, кажется, снова забыл. Вы уж простите мою рассеянность. Давно хочу вам вернуть… Я прочёл. Всё прочёл. И вы знаете — неплохо. Я бы даже сказал — зрело и профессионально. Многие вещи.

— Правда?

— Да, и поверьте, это не комплимент.

Он тщательно подбирал слова, стараясь сохранить невозмутимый тон наставника.

— Вы обязательно пишите — в стихах, в прозе. Вам это пригодится как будущему литературоведу и литератору. Если нужна будет моя помощь, совет, обращайтесь без церемоний. Я запишу номер. 

Он быстро записал на обороте тетради телефон и отдал стихи. Помолчал и вдруг, схватив меня за руку, тихо, со значением произнёс:

— А может быть, вы выберете жизнь…

 

***

 

— Мда, технично он тебя отбрил!

Иришкин голос возвращает меня в реальность опустевшего, сонного кафе. Её ирония не ранит, скользит по касательной. Ведь мне пора быть над ситуацией, видеть её с высоты времени и опыта. Но всё ещё слишком живо и близко для меня.

— Ирка, приземлённая ты личность. Он же меня напутствовал. Какой пафос! А ты не оценила.

— Слушай, а ведь в этой фразе можно и подтекст услышать. Типа, хватит стихи строчить, приходи лучше на сеновал, — рассмеялась и подмигнула острая на язык подруга. 

— А мне было не до скрытых смыслов. Он произнёс приговор: ничего нет, и быть не может. Пропасть. 

— Боже мой! Прям пропасть? Ну а на что ты рассчитывала? Мужик не дурак и не ловелас оказался. Всё грамотно сделал. Респект!

— Может быть… Но чувствовала я себя паршиво. Ещё диплом писать, экзамены. А у меня депресняк! Как я это пережила... Однажды в истерике чуть вены себе не вскрыла.

— Да ну?! Вот шальная! Из-за какого-то старика — и вены!

— Да там всё вместе: несчастная любовь, учёба, ссоры с родителями. 

— И что? История закончилась?

— Почти. Через год после выпуска Елена Николаевна, руководитель диплома, устроила меня работать диспетчером в деканат. И я снова попала на крючок. На лекции бегала, в холле поджидала. Звонила ему. 

— Ух ты! Упорная. А он?

— Прикинь, я так тряслась, что напрочь забывала, что нужно сказать. Писала для себя шпаргалки на листочке. Заикалась. А он мне спокойно так: «Да, Дина…» Я этот голос никогда не забуду. 

— И?

— Что «и»? В деканате я проработала всего год. Ничего не случилось, Ир. Я с ним общалась как с преподавателем. Он мне книжки давал читать, приглашал на поэтические вечера. Однажды даже дома у него побывала. Общалась я с ним вплоть до 2008 года. Потому что помню, как разговаривала с ним по мобильному телефону, когда шла с работы вдоль Весновки. 

— Офигеть! Какой-то бесконечный нероман.

— Да нет, совсем не бесконечный. Всё закончилось, когда он умер, точнее, погиб.

— Ого!

—  Я узнала об этом только через полгода после автокатастрофы. Позвонила подруга из Петропавловска и сообщила. Оказывается, он поехал читать лекции в Шымкент. И автобус столкнулся в лоб с легковушкой. Погиб только он, потому что сидел на переднем сиденье.

 — Печаль!

— Я ревела весь вечер.

 

***

 

Я брела домой словно в полусне. В голове стоял невообразимый гул. Шум пятничного кафе, смех парней за соседним столиком, широко раскрытые глаза захмелевшей Иришки и воспоминания… Напряжение, с каким я пыталась восстановить события прошлого, давило на затылок тупой болью. Ах, ну и пиво, конечно…

Что-то важное я не смогла договорить во время этой двухчасовой исповеди. Оно жгло сердце и просилось наружу криком и слезами тоски. Когда-то я очищалась стихами. Словно ключевой водой из родника. А сейчас этот способ сублимации стал недоступен. Поэтический дар покинул меня много лет назад. Но дело было не только в неспособности рифмовать слова и творить образы. Я утратила что-то большее.

С его смертью закрылась дверь в иное измерение, в котором смысл жизни заключался в искусстве, литературе, поэзии. Словно прервалась связь с источником благодати. Может быть, с космосом и ноосферой, которая щедро питала чувствами, образами, словами, дарила счастье творить и любить. Я шла отныне своей дорогой, выбрав жизнь. Закончив аспирантуру, но не защитив диссертацию, я освоила новую профессию. И уже не сомневалась. И постепенно забывала всё, что было дорого. В памяти остались какие-то крохи. В большой папке хранились дневники с пожелтевшим страницами и фотопортрет Цветаевой с цитатой на обратной стороне, выведенной его круглым, убористым почерком: «Одна из всех — за всех — противу всех!..»

Я тогда звонила ему. Спустя пять, семь, десять лет… Чтобы услышать тихое «Да, Дина…» Глухое покашливание и слова искреннего интереса, участия, веры. «Как вы, говорите, назвали дочку? Айгерим! Замечательное имя. Женой Абая была Айгерим…»

Где его похоронили? Почему я тогда не поехала на могилу?! Не решилась, не стала бередить душу, не захотела приставать с расспросами к дочке или жене. Где-то в недрах шкафа стоит книга его рассказов. Есть в ней одна вещь… История девушки Кырмызы, полюбившей преподавателя. Да-да. Я читала её с уверенностью, что в этой повести он увековечил наши странные отношения. Для меня это означало, что я была для него кем-то большим, чем просто влюблённой студенткой. Я хотела верить, что стала прототипом героини повести. И, конечно, сомневалась, потому что многое не совпадало, разнилось и ускользало. В итоге я решила, что Кырмызы — это собирательный образ. Мало ли, сколько нас было, безответно влюблённых в недосягаемого и загадочного Вадима Викторовича Баринова? Наверное, немало. 

 

Часть 2

 

Подруга предупредила, что внешность у нового знакомого «самая заурядная, если не сказать хуже…» Но! Он с багажом, опытом и своими тараканами. Причём Ирка уверила, что наши насекомые найдут общий язык. Она об этом знала наверняка. 

Волнения я не испытывала, скорее безразличие и скепсис. Впервые меня сводили с мужчиной. К этому способу знакомства я всегда относилась с предубеждением. Это было бы слишком хорошо, если бы знакомые знакомых подходили друг другу и складывались в идеальные семьи. Но ведь случалось такое, если верить рассказам подруг и коллег. Да, собственно, чем я рискую? Одним вечером, не больше. Посмотрю в глаза не-принцу, изображу искренний интерес, слушая его славную биографию, а потом молчанием и другими, возможно даже вербальными, способами дам понять, что не случилось попадания. И пойду восвояси своей дорогой, а он пойдёт своей.

Нужно отдать Владиславу должное: в переписке он смог завоевать доверие юмором, сходством музыкальных и литературных вкусов и цитатами. Да-да! Оказывается, это чудесный маркер. Реплика Кости или Велюрова из «Покровских ворот», извлечённая из памяти к месту, располагает к себе. Но очевидно, что милых сообщений недостаточно. Лучше один раз увидеть… И самого Влада, и премьеру известного режиссёра. 

У кинотеатра стоял немолодой, слегка сутулый мужчина с неуловимыми, невыразительными чертами тонкого лица. А ещё он был похож на Джереми Айронса: высокая, худощавая фигура, впалые щёки и умные глаза, только серо-голубые, а не карие, как у моего кумира. И тут меня пронзила молния: Влад напомнил мне Вадима Викторовича, в которого я была влюблена на пятом курсе. 

Через два часа после киносеанса от прежнего скепсиса не осталось и следа. Мы шли по бесконечной Толе би и не могли наговориться. Всё было естественно и непринуждённо. Без напряжения, как бывает, когда один говорит, а другой едва понимает, о чём речь, — настолько погружен в себя. Я рассказывала про себя. Много. Как никогда! Какие-то шлюзы открылись, захотелось довериться чужому человеку. Новый знакомый слушал внимательно, лишь изредка вставляя вопросы и комментарии.

Дома, приятно взволнованная, я вспоминала и смаковала подробности встречи, когда раздался звонок телефона:

— Динуль, ты куда запропастилась? Влад тебя час ждал у кинотеатра. И так и отправился домой злой, как чёрт! Только что звонил и орал, чтобы я больше его ни с кем не знакомила.

— Подожди, как так — ждал и не дождался?! Что за бред, Ир! Я весь вечер с ним была. Мы гуляли, пили кофе. Общались. Я сама хотела тебе позвонить и поблагодарить за эту встречу. Не ожидала, что мы так совпадём. 

— Господи, я ничего не понимаю! С кем же ты встретилась, если Влад тебя не дождался? Он стоял на втором этаже, со стороны «Технодома», как вы договорились.

— Ёлки! Я забыла про это. Увидела его перед входом в кинотеатр. Подошла к нему. А у Влада же нет фото в мессенджере. 

— А зовут его как?

— Не знаю, Ир! Я думала — Влад!

— А он не спросил твоё имя?

— Да нет, не спросил. И вёл себя так, как будто мы уже знакомы.

— Ой, умора. Дин, ты со своей рассеянностью скоро замуж выйдешь и не заметишь. Или забудешь!

Ирка хохотала как ненормальная, пока я воскрешала в памяти слова, жесты мужчины, с которым провела волшебный вечер. Ну Влад же! А кто же ещё?! И ведь тени сомнения не возникло, что это не он.

— Ира, ты там извинись перед Владом. Ну и, конечно, не нужно устраивать встречу. По-моему, он не придёт. Да и не хочу уже. Я кажется, в Невлада влюбилась…

— Приехали. Уже влюбилась?

 

***

 

Не влюбилась, конечно, но попала под обаяние нового знакомого. В нём было что-то неуловимое, магическое. И дело вовсе не в возрасте и внешности. А в какой-то удивительной деликатности, мягкости и мудрости. Да-да! Он вёл себя как старый, добрый друг. Которого я когда-то знала. И потеряла, чтобы встретить снова. Господи, как высокопарно! Тем более что он исчез. И не оставил даже номера телефона. Какое уж тут обретение! Я упустила его в тот же вечер, когда нашла. 

На меня напала грусть-тоска. Ожидание и ступор. Я открывала ноут, открывала Ворд и часами сидела, уставившись в текст, который давно нужно было сдать редактору. Что за наваждение! Я же общалась с ним всего пару-тройку часов назад. И на тебе, вляпалась! Нет. Что-то тут не сходится.

«Я не могу понять, что стало вдруг со мной. Счастье в лицо и не узнать. Что же тому виной?» — вспомнила я строчки песни из старого фильма.

За что зацепиться? Как мы попрощались? В памяти всплывали обрывки фраз, но про следующую встречу он не говорил. Да ведь я была уверена, что у Влада есть мой номер телефона. И он обязательно позвонит.

— Ну что, Дина, спасибо вам за чудесный вечер! Вы на редкость приятная барышня.

— А вы очень интересный собеседник!

— Кукушка хвалит петуха, за то, что хвалит он кукушку?

Глаза «Невлада» смеялись, а улыбка на губах была едва заметной, деликатной и ободряющей. От прикосновения его тёплой руки я вздрогнула и сжала ладонь. Прошло секунд пять крепкого рукопожатия, но хватило этих мгновений, чтобы по телу разлилась приятная истома. Не разряд тока, а именно волна энергии, волнующей и успокаивающей одновременно. 

—  Доброй ночи, Дина!

— Пока, Влад!

Да, назвала его по имени. И он не исправил, не остановил, чтобы развеять недоразумение. Не может быть, чтобы его тоже звали Влад… А может, не расслышал? Но ведь и я не представилась ему, уверенная, что он знает моё имя. А он знал. Я сойду с ума от этой головоломки.

У Невлада неплохо было бы поучиться искусству интриговать и очаровывать. Я улыбнулась этой мысли и отправилась в душ. В конце концов, если ему интересно общение со мной, он рано или поздно появится. А если нет, то и переживать бессмысленно.

 

***

 

Солнечные дни терпкого, пронизанного тёплыми лучами бабьего лета были наполнены запахом осенних листьев, ностальгией и ожиданием. Мне никогда не нравились эти чувства: я привыкла жить настоящей минутой. Окуналась в море дел, превращаясь в сгусток энергии, и справлялась с рабочим авралом в предвкушении выходных.  Книги, музыка, общение с подругами, созерцание осени во всей её красоте и покое — этим был насыщен для меня сентябрь, первый активный деловой месяц в году. 

Я редко вспоминала тот забавный случай с путаницей мужчин, ни один из которых не задержался в моей жизни. Отпустила. Жила здесь и сейчас.

Глубоко вдыхая осень и жмурясь от удовольствия, я шла по Ботаническому саду, смакуя любимые мелодии в наушниках, когда раздался характерный звук новой смс-ки в телефоне. «Жду тебя на "Атакенте" во вторник, в полшестого. Не опаздывай». Без подписи. С закрытого номера. Кто же так старается сохранить инкогнито, но при этом зовёт на свидание? Что за бред?! И не подумаю.

А впрочем… Что-то было лукаво-доброе и знакомое в предупреждении «не опаздывай». Как будто старый друг звал на встречу и, помня о моей привычке опаздывать, просил в этот раз сделать исключение. Ну что ж, попробуем — ответила я мысленно, вовлекаясь в забавную игру, так умело встроенную кем-то в яркие декорации осени. 

Он выбрал идеальный день для встречи. Ленивая суббота, которую я посвящала разным приятным занятиям, общению с подругами, фильмам и книгам.

Мысленно похвалив себя за то, что успела подстричься, придирчиво осмотрела отражение в зеркале. Решив, что новая стильная причёска боб-каре удивительно к лицу, я принялась за мейк. Это тоже немного творчество: если приложить усилие, получится настоящая красавица. Чуть румян, тушь, блеск для губ… Из зеркала на меня смотрела приятная девушка с большими раскосыми глазами, тонким аккуратным носиком и губами цвета мокко. 

Я улыбнулась: сегодня — самый подходящий случай для того, чтобы надеть бордовую кофточку. В шкафу я обнаружила яркий жёлто-оранжевый шарф, бог весть откуда взявшийся. Он прекрасно дополнил образ. О да, уже нужно торопиться, чтобы успеть добраться до «Атакента». 

Шагнув со ступеньки подъезда, я зажмурилась от слепящих лучей солнца. Сентябрь — в разгаре! Ещё далеко до наступления холодов. Но деревья уже в разноцветном уборе. В окне автобуса мелькали лица, знакомые улицы, магазины в оправе жёлто-красного леденцового одеяния города.

Я увидела его издалека. Навстречу мне шагал, размахивая руками, высокий, худощавый мужчина в серой куртке и джинсах. На губах играла такая знакомая лукавая улыбка… И снова пронзило воспоминание: «Не торопитесь так, девушка. Рискуете успеть…» — фраза в памяти всплыла непроизвольно, вдруг огорошив чудом узнавания.

— Привет! Вы просто волшебно выглядите, сударыня!

«Сударыня!» Именно так он называл меня и таким же насмешливым огоньком горели его умные, бездонные, голубые глаза. Не может быть! Я не верю в переселение душ…

— Да, я сегодня оделась в тон осени. И вот это ожерелье из оникса отлично вписалось.

— Да, во вкусе и чувстве стиля тебе не откажешь, — он откровенно любовался мной.

— Подожди! Ты же Влад? Всё правильно?

— С утра вроде был им.

— Ну, не шути. Скажи, откуда ты взялся? Ты же не знаком с Ирой?

— В телефонной книге найдётся парочка Ир. А что тебя смущает? И почему так разволновалась?

— Я не знаю… Это какое-то наваждение, но ты очень напоминаешь одного человека.

— Многие говорят, что лицо у меня типическое-типическое. Как у Алёны Игоревны из «Чародеев», — он откровенно смеялся над моей растерянностью.

— Я не успокоюсь, пока не пойму, откуда ты взялся.

— Ну, скажем так: появился я на свет традиционным способом. А на премьеру просто решил сходить, потому что люблю фильмы Вуди Алена. Старик очень плодовит, но я стараюсь не упускать новинки. 

— Ты правда просто шёл на премьеру, а познакомился со мной?

— Ну конечно. А у тебя есть другие версии? Я пришёл на прогулку или на допрос с пристрастием?

— Да, но я не могу понять, откуда ты знаешь моё имя и номер телефона?

— Давай пройдёмся. Такой чудесный день! И не волнуйся так, я всё сейчас объясню. Кстати, друзья зовут меня Володя, но ты можешь называть Влад.

Оказывается, Володя видел меня в «Фейсбуке» и обрадовался возможности познакомиться. Сообразил, что я приняла его за другого, но решил не разрушать интригу. А номер нашёл в профиле. Как же всё просто, а я мучилась и гадала.

Переливающееся на солнце золото осин, багрянец клёнов, и проблески зелени тополей превращали аллеи «Атакента» в сказочный чертог. Было жаль наступать на совсем новенький ковёр из жёлтых листьев. Володя сгрёб листья в охапку и осыпал меня сверху. 

— Ты в своём бордово-жёлтом одеянии просто королева осени! 

— А кто же ты?

Вместо ответа он вдруг привлёк к себе. Лёгкое касание губ, биение сердца… Шелест листьев под ногами. Вечер ещё впереди! А позади — золотой стеной лучился парк «Атакента».