я пишу на мёртвом языке

[дождь в люксембургском саду]

 

(чёрт-те) кто тут только не укрывался,

в беседке, под крышей на чугунных столбах,

посветлевших от времени, меж тем как листва

деревьев вокруг всё темнее и темнее —

частично от времени, частично — от набежавших

внезапно как бы со всех сторон

туч, по нажатию невидимой кнопки

включивших режим «стой, попирая

стопами землю, бог воды,

полупрозрачный повеса,

полный шума и мгновенной

быстро рассеиваемой славы».

утихает, но французская речь кругом

продолжает шелестеть, перемежаемая вскриками

укрывшейся рядом компании,

отмечавшей на садовой лужайке

день рождения одной из них, смущённо

отвечающей подругам и как бы организовавшей

этот дождь для перерыва в застолье.

ветер унёс блестящие шары и гирлянды.

они летят к пантеону, сейчас зацепят его

за купол, и унесут, и бросят

в полях бретани, туда ему и дорога,

там он, может быть, прорастёт,

гигантский овощ, предмет гордости

местного общества огородников и садоводов.

 

***

 

сергею шестакову

 

по мутному зеркалу

песка

во время отлива

следы затягивает

и полирует

ветер постоянного

поражения

 

ты ещё думал —

что всё время

гудит

у тебя внутри? —

будто там вдалеке

плачут

пятилепестковые цветки

сирени —

малые дети

сирен воздушной тревоги

дальние правнуки

погубительниц

одиссея

 

полуприталенный

город у моря

с вытачками пристаней

с пуговицами киосков

и с богоматерью

звездой маяка —

 

отвернись от меня

я тут случайно

насладившись бурей

в полной мере

завязываю на память

узелки штиля

каждого хватит на день

 

всё равно на любом окне

записка

 

сдаётся в аренду

сущность сути

центр сердцевины

dew a mon deu

 

 

***

 

я пишу на мёртвом языке.

мне его дала зубная фея.

тот, что там, вдали, на волоске

родины — паук на потолке —

тот ещё мертвее.

и конвертом машущий старик

в форме почтальона ли, медбрата —

смерти осторожный ученик —

гриб последний, старый боровик

в мире пубертата.

сядем с ним, и я ему налью

в благодарность за доставку почты:

как нашёл он комнату мою? —

видимо, высок его айкью —

адрес был неточный.

там внутри — не пепел, не алмаз,

не приказы, отданные смершем —

пара слов несвязных, не про нас

сказанных, живущих посейчас

в языке умершем.

 

 

***

 

иволга

таволга

сядь посиди

ляг полежи

едешь ли нА волгу

над полем ржи

над морем лжи

едешь ли надолго

сядешь ли за ничто

рисовал радуго

говорил задницо

в ста пятидесяти метрах

от детского садика

с углубленным изучением

холодно-горячо

 

иволга

таволга

нет ничего

лишь ловкость рук

друг был строго-настрого

вот чтробоскоп

а где же труг

трут поднесут

«труп» пригрозят

были вы все

нынче нельзя

раз-два-три

раз-два-три

без году

назгулы

посвящение в дементоры

в конце сентября

 

иволга

таволга

в купе — минор

в тамбур — мажор

не перепутай же

не обмишурься джо

раз за окном

два за окном

синее

красное

кони во весь горизонт

первый конь блед

другой конь блед

третий конь — бледней его

никого нет

 

дедушка-дедушка

очнитесь дедушка

где вы проплакали

эти сто миллионов лет?

 

 

***

 

я так и знал что всю отдам зарплату

за антикварный атлас ойкумены

 

а дальше что? а дальше ничего

но теплится подробная надежда —

обмоют и сожгут за счёт общины

и похоронят тихо по-людски

 

армейский друг приедет из арада

а штатский враг

партикулярный критик —

из пепельных кирьятов под горой

 

и в общем всё

 

смотри не рой в саду

там лишь навоз

я был дурак конечно

но всё же не настолько

а возьмёшь

мою — как траур кончится — себе

она и скажет где искать заначку

 

на синем небе облако-строка

как голос твой

под ветром растворится

в иной дали

чей смысл

расположенье

и шелест трав мы всё равно не сможем

представить

как бы ни старались мы

 

[малыш]

 

он поселился на тёплой крыше —

«и это переживу» —

а карлсон, изгнан, летает выше

и крестит собой москву

ночами, даром что лютеранин,

под внутренний рэпов бит,

покуда, принят за дрон, не ранен —

не ранен-ранен-убит.

 

он мог бы тогда завести собаку

и жизнь бы пошла прямей —

потом склонил бы к тайному браку

соседскую лили мэй,

никаких сомнительных разговоров,

лишь лозунги за вождя,

и салат из жареных помидоров,

и спиться чуть погодя.

 

но ладно, что уж. прошёл проверку.

понятное — там, в конце.

уже произнесена омерта,

проверен, не сбит прицел.

не умеет плакаться и молиться.

мультяшный покрой лица.

помянем доброго террориста,

веселого мертвеца.

 

***

та кого послали на замену

музыке воды по водостокам

шелесту листвы по тротуарам

ветру переменных направлений

по кривоколенным переулкам

с полпути свернула и осталась

 

каждый день теряет по залогу

кровью переписывает чеки

я её уже почти не помню

 

помню как идти от центра к дому

с медленно закрытыми глазами

с кораблём бумажным 

из ладоней

пущенным в пустонебесной луже

плавать за словами составными —

тонкорунный 

пепельнокрасивый

густопсовый 

тщательнонебрежный —

и с иным

согласно предписанью

запрещённым плавать в местных водах

 

помню обработку и шлифовку

 

помню все мосты бывали справа

слева — только вынутый из почты

 

помню как стояли у подъезда

и уйти друг другу не давали

 

в некотором смысле — и теперь так