Депрессия

(Перевод с казахского Орал Арукеновой)

Впервые я познакомилась с творчеством Аягуль Мантай в 2016 году, прочитав ее рассказ «Депрессия» в сборнике прозы современных казахских писателей «Нақты қадам», выпущенном при поддержке Международного Казахского ПЕН клуба. Мне очень понравился стиль писательницы, то, как она подошла к одной из табуированных в казахском обществе тем и сохранила при этом нейтральную позицию.

Все произведения Аягуль отмечены тонким психологизмом и искренностью. Она раскрывает самые больные и сложные темы казахского общества, описывает людей и события, вовлекая читателей в рефлексию, оставляя пространство для личных выводов и, что самое удивительное, заставляет задуматься каждого из нас о самом себе и своем месте в жизни.

К сожалению, Аягуль покинула нас в июле 2021 года на пике своего творчества. Она останется в памяти друзей и коллег яркой и независимой творческой личностью. Мне очень хочется, чтобы с творчеством Аягуль познакомилось как можно больше читателей. С этой целью я перевела этот рассказ на русский язык и хочу призвать и других переводчиков перевести хотя бы по одному произведению писательницы. Далее можно будет найти возможность перевести тексты Аягуль на английский и другие языки.

Орал Арукенова

Свет от лампы на столбе рассеивал темноту ночи и слепил глаза: освещение аула в безлунную ночь. Мотыльки и мошкара, словно пытаясь встроиться в скорость света, беспокойно кружили вокруг столба.

— Некоторые из нас похожи на мотыльков и мошкару. Не хочу быть похожей на мотылька, — вздохнула она.

Никто не хочет быть похожим на мотылька.

Она грустно улыбнулась и сказала:

— А ты похожа на дикий цветок, растущий на дне высокого кувшина.

— Хочется превратиться в белоснежную птицу и улететь высоко в небо», – пафосно парировала я.

— Белоснежный голубь бережно срывает дикий цветок из кувшина и, держа его в клюве, парит в небе, — продолжила она. — Жалко, что мотылек не может высоко взлететь: крылья слабоваты.

— А мне жалко мотыльков. Однажды в детстве, когда мне не удалось поймать пестрокрылую бабочку, я разозлилась и поубивала веником кучу желтых мотыльков, которые садились на репу, и заполнила ими тетрадь по природоведению.

— Отношения мужчин и женщин похожи на отношения между цветком и бабочкой. Ты когда-нибудь видела, чтобы на цветок, стоящий на подоконнике высотного дома, садилась бабочка? — сказала она и вопросительно посмотрела на меня.

— Глупо сравнивать дикий цветок с искусственным, — ответила я.

— Я про сходство проститутки, ищущей телесных забав, с мотыльком: они ведь обе играют со смертью, — она резко оборвала разговор и боязливо спросила: — Ты видела сейчас черную кошку?

— Черную кошку?

— Ты не заметила большую черную кошку, которая перебежала нам дорогу? – спросила она неуверенно.

— Не заметила.

— Засыпая, боюсь закрывать глаза. Во сне черная кошка с котятами дерутся за мясо на моем теле и грызут мои кости. Просыпаясь, боюсь открывать глаза. Когда наша черная кошка приносила приплод, я наполняла ведро водой и по очереди топила в нем слепых котят. Весной, увидев, как я расправляюсь с котятами, черная кошка накинулась на меня, как тигрица, и расцарапала мне лицо и руки. Потом перетаскала по очереди трупы своих котят, не проживших и дня по моей воле, на старую могилку. До сих пор перед глазами кошка с малюсеньким, болтающимся тельцем в зубах. Потом я прибила ее лопатой, увидев, как та облизывает трупики своих котят. Знаю, мою жестокость нельзя оправдать как детскую шалость, это было бы преступлением. Моя ненависть к матери, нагулявшей нас, пятерых, от разных мужчин, пробудила во мне ненависть к черной кошке, которая несколько раз в год приносила приплод. В тот день я поклялась точно также убить родную мать, чтобы она больше не рожала. Проститутка не имеет права рожать детей, понимаешь, не имеет никакого права! От гулящей может родиться только гулящая. Ты знала, что я в десятом классе дважды делала аборт? Ты понимаешь, что я собственными руками убивала своих детей, в то время как ты, глупая, заставляла своего брата побить каждого парня, который лишь притрагивался к твоей косичке? – она с двух сторон вцепилась в воротник моего синего платья и начала душить меня.

Пытаясь вырваться из ее рук, я крикнула:

— Помогите! Убивают, помогите!

Только не расслышала свой голос, глухая ночь тоже осталась ко мне безучастной.

— Прости, — сказала она, опомнившись, и разжала руки. — Прости меня. Прости, что люблю и ненавижу тебя одновременно. Гасыр... Он глумился над моими чувствами... Прости, что желаю ему скорой смерти. Прости, что ненавижу весь белый свет, всех людей вокруг. Ты веришь в судьбу? — спросила она и прикурила сигарету.

Ее красивые пальцы дрожали. Ветер трепал ее подстриженные до плеч волосы. Слезы заливали белые щеки.

Я услышала все, что она сказала, только никак не могла оправиться от страха.

— Не знаю...

— Ты боишься меня? — усмехнулась она. — Я порой сама себя боюсь.

Меня бросило дрожь, я начала мерзнуть.

— Ну ладно, пока! Встретимся еще, — сказала я и поспешила домой.

Я заснула лишь на рассвете. Проснувшись, почувствовала в теле слабость, с трудом подняла голову.

В город я вернулась на два дня позже, чем планировала.

***

Мы учились с ней в одном классе. В начальных классах сидели за одной партой. Крали из портфелей одноклассников патир — домашний хлеб, иногда вместе сбегали с уроков. На большой перемене накрывали на парте стол (мы сидели за последней партой) и устраивали пир: раскладывали украденный у мальчишек патир, намазанные сливочным маслом тандырные лепешки, я угощала принесенными из дома мантами, Айкоркем — купленным в школьной столовой сладким напитком. Иногда приглашали на пир девочек, мальчикам же не разрешалось даже пробовать наши угощения.

¬— Опять вы мои лепешки украли, — жаловался лягушонок Диас.

— Ты думаешь, никто кроме твоей мамы не печет дома пресные лепешки? – выдавали мы в который раз готовый ответ.

— Вчера мама забыла вовремя вытащить их из тандыра, вот они и подгорели. Я их точно узнаю, это мои. Отдайте мой хлеб, воришки! — негодовал обезьянка Курмаш.

— Наша мама тоже забывчивая, и у нее вчера хлеб подгорел, — не сдавалась я.

В седьмом классе мы перестали красть у мальчишек хлеб, даже тот, что приносили сами, ели украдкой. С тех пор Айкоркем стала отдаляться от меня. Я боялась потерять ее, чувствовала, что дружба наша дала трещину. Хотя, возможно, это я, а не она начала отдаляться.

Во время кризиса первых лет независимости Айкоркем приходила в школу в дорогих нарядах, часто меняла их. Я тайно восхищалась ее одеждой, даже завидовала. Сама я каждый день носила белую блузку и черную юбку, сшитую по заказу подругой моей мамы. У меня была сменная блузка, а вот юбка была единственной. Я стирала ее по воскресеньям, и если она не высыхала до понедельника, на помощь приходил утюг. Помню, как я прожгла утюгом свою юбку, и тогда мама отрезала кусок от штанины папиных брюк и заделала дырку заплатой. Я проносила эту юбку до осени, пока не заработала денег на сборе хлопка и не обновила свою школьную форму. Заплатанная юбка отдалила меня от Айкоркем еще больше, меня настораживали изменения в ее поведении. Она стала часто пропускать уроки, у нее сильно ухудшилась успеваемость.

Однажды, придя с опозданием в школу, я застала плачущих в разных концах класса Айкоркем и Асиму.

— Нельзя винить Айкоркем за ошибки ее матери, — сказала классная руководительница. — Асима, тебе стоить попросить у нее прощения.

— Я должна просить прощения за то, что ее мать разрушила нашу семью? Хотя, возможно, она приходится мне сестрой!? Она же меня на два месяца старше, может, мне надо называть ее әпке? Сестица моя дорогая — әпке, — съехидничала Асима.

— Когда родители ругались, я услышал, как мама сказала отцу: «Может, Айкоркем твоя дочь?!» В таком случае, она приходится сестренкой мне, — заметил простодушный Куаныш.

Рыдающая за партой Айкоркем подняла голову и выкрикнула:

— Заткнись, тупица! — потом подошла к Асиме, дала ей несколько пощечин и сказала: — Дура, не смей называть меня әпке! — затем повернулась в сторону Куаныша: — Я тебе не сестра, тупица! — и бросила ему в лицо книгу.

Я не стала успокаивать ее, я бы и не смогла найти подходящих слов для этого. Мы не могли понять, что Айкоркем не виновата в грехах своей матери. Впрочем, этот факт и отдалил меня от нее, а не то, что она внезапно повзрослела. Разве мало у нас таких скороспелок? С тех пор, как я распустила косы, мамин запрет общаться с Айкоркем окончательно отвратил меня от одноклассницы. А после того случая нас всех не отпускала мысль о том, что она может быть «дочерью моего отца, дедушки или старшего брата». Хотя мы не говорили об этом открыто, но в отсутствии Айкоркем вместе пытались «определить» ее отца.

Красота женщины, вышедшей замуж с четырьмя дочерьми за тихоню-тракториста, не давала покоя мужчинам аула. Звали женщину Жұпар (Благоухающая). Мужчины называли домик на окраине «благоухающим». Женщины аула ненавидели этот дом и его благоухающую хозяйку.

— О боже, как можно называть благоухающим «вонючий дом»? — возмущалась моя дородная бабушка.

Картежники нашего села называли ее именем обнаженных женщин на обороте игральных карт.

В то время как мы записывались в библиотеку Дома культуры, чтобы читать сказки, ее муж сумками брал там книги. Очень любил читать. Детское сознание заставляло нас думать, что книголюбы все сплошь мудрецы. Повзрослев, я не сразу поверила в то, что его жена — легкого поведения. Как жена мудрого человека может быть проституткой? Взрослые объясняли это тем, что «она его приворожила, и теперь мужчина не может прекословить, чтобы она не вытворила». Когда я впервые увидела ее, то сразу поняла, интуитивно, что она не похожа ни на одну из тех женщин, которых я встречала раньше. Мне было страшно это чувствовать и понимать. Видя ее, я каждый раз ловила себя на неосознанном чувстве страха. Женщина редко приезжала домой из города.

Когда мы заканчивали седьмой класс, летом, ее муж сошел с ума. Держа в руках прутик, он седлал воображаемого коня и беспрестанно «скакал» по аулу. Он не вызывал у меня страха, скорее жалость и отвращение. Ни одна из четырех сестер Айкоркем не вышла замуж, зато в нашем ауле увеличилось количество внебрачных детей.

Айкоркем… Никто из парней аула не мог скрыть своего восхищения и интереса к ней… Только никто из них не смог по-настоящему оценить ее красоту. Мужчины оказались падкими на красоту, преследовали ее с волчьим аппетитом. Я виновата перед ней за то, что не прошла испытание дружбой и не протянула руку помощи в нужный момент, за то, что не прочитала печаль в ее черных глазах.

***

Мы встретились с Айкоркем через восемь лет после того прощания. Она поправилась, вокруг глаз появились мелкие морщинки, печаль в глазах стала еще глубже.

— Все еще нецелованная? — лукаво спросила она.

Я оскорбилась:

— Что, я похожа на воспитательницу в детском садике?

— Нет, ты похожа на дикий цветок на дне высокого кувшина.

— Ты не забыла. Только вот никак не прилетит белоснежный голубь, чтобы забрать с собой ввысь.

— Галым еще не женился. Мы обе были влюблены в него когда-то.

— Я давно забыла Галыма, – ответила я, хотя время от времени вспоминала парня, в которого была влюблена и даже скучала по нему. — Я написала тебе десятки писем, но не получила ни одного ответа, — сказала я.

— А я не смогу забыть Галыма. Потому что он единственный, кто не ответил взаимностью на мое чувство. Он любил не меня, а тебя. Забавно, что он ни разу не взглянул на меня с интересом, на меня, на такую красивую.

— Некоторые красотки заслуживают лишь насмешек от мужчин, — зло парировала я.

Она нисколько не обиделась.

— У тебя особенная красота, — сказала она и поцеловала меня в щеку. — Я знаю, ты опасаешься меня, боишься моей сущности, я тоже тебя боюсь, ты ведь душишь в себе чувства, никогда не признаешься в любви. Вот почему я по тебе скучаю, если мы такие разные. Ты не стыдишься сидеть со мной за одним столом?

— Я тебя не поняла…

— Не строй из себя невинность, надменная дура, — ответила она суровым тоном. – Я не запоминаю мужчин, покупающих мое тело на ночь, зато они помнят мое тело. Мужчина может не ценить женщину, которая заботится о нем всю жизнь, зато помнит удовольствие, полученное за деньги. Моя душа не ищет чувств, а мое тело любит деньги. Тело мне дороже совести и гордости. Чувства и надежды, фантазии и мечты обманули меня. Деньги, которые не даст мне взаймы подруга, я заработаю телом.

— Твоя жизнь — твоя правда, — сказала я первое, что пришло мне в голову.

— Вчера мне опять приснился кошмар, проснулась от страха. Во сне на моей могиле окотилась черная кошка. Если пойдешь на мою могилу, не прогоняй оттуда кошку, царапающую и раскидывающую почву, — сказала она жалобно. — Не клади на мою могилу цветы, лучше принеси молока черной кошке. Куда бы я нипошла, тенью за мной следует черная кошка. Ты заметила кошку, заглядывающую в окно? — она вытаращила глаза и замолчала.

— Бред какой-то. Кошки не настолько страшны. Тебе привиделось, — я повернула голову к окну и увидела огромную черную кошку, которая не отрывала от нас глаз.

От страха у меня едва не остановилось сердце, я не осмелилась долго смотреть в ее зеленые, осуждающие зрачки. У меня потемнело в глазах, и закружилась голова.

На следующий день я проснулась на больничной койке.

— Вы не видели ни черной, ни зеленой кошки. Страхи вашей депрессивной подруги воздействовали на вас, кошка явилась вам в фантазии, она вам привиделась. Я запрещаю вам встречаться с подругой. Иначе и вам недалеко до нервного срыва, — сказал молодой врач.

— Если бы вы почувствовали ненависть в глазах той черной кошки, вы бы тоже угодили на больничную койку.

— Ваша нервная система на пределе.

— Я действительно устала. Только никогда не слышала, чтобы людям в депрессии мерещились черные кошки.

Доктор улыбнулся и промолчал в ответ.

Мягкие черты лица и бездонные глаза доктора напомнили мне Галыма. Тогда я поняла, что чувства к парню остались вместе с ним в родном ауле. Город охладил мои чувства к Галыму, несмотря на это я скучала по нему.

— Искренние чувства тоже проходят, — пробормотала я.

— Что вы сказали? — вопросительно посмотрел на меня доктор.

— Вы собирали в детстве тюльпаны в степи?

Он улыбнулся и покачал головой:

— У нас не было родственников в ауле. Мои родители воспитывались в детском доме. Так что я не собирал тюльпаны в степи, зато я сажал рассаду, поливал огород и собирал яблоки.

Проснувшись на следующее утро, я увидела букет тюльпанов в вазе и симпатичного доктора, сторожащего мой сон.

— Я нарвал их в степи, специально для вас, — сказал стеснительно доктор и, мягко шагая, вышел из палаты.

Я прижала к груди тюльпаны без запаха степи и, осторожно ступая, подошла к окну. На улице пахло весной. На дрожащие листья урюка капал дождь, сидящая на суку дерева птица съежилась от холода. Я зажмурила глаза, заметив на дереве кошку. Открыв глаза, увидела пятнистую кошку, воровато подбирающуюся к птичке. Чтобы спугнуть птицу, я бросила в нее два тюльпана.

— Не бойтесь, я каждый день вижу эту кошку во дворе больницы, — услышала я голос и резко оглянулась. — Хозяевами чувств являются не тюльпаны, а сердце, — загадочно улыбаясь, сказал молодой доктор.

Я отвела от него взгляд, виновато глядя то на тюльпан, висящий на ветке, то на тюльпан, лежащий на земле.

— Вам нечего стыдиться за свое милосердие, — сказал он, — ведь вы не хотели выбрасывать цветы, вы хотели спасти птичку.

Я молча положила в вазу три тюльпана и искоса глянула на него. Доктор улыбался. От тюльпанов без запаха степи я почувствовала благоухание чувств.

Орал Арукенова — прозаик, поэт, литературовед, переводчик. Окончила немецкий факультет иняза в Алматы, школу менеджмента в Гамбурге. В течение пятнадцати лет занимала руководящие должности в международных компаниях и транснациональных корпорациях в сфере закупок. В 2018 году получила степень магистра педагогических наук по литературе в КазНПУ им. Абая. В настоящее время — научный сотрудник Института литературы и искусства им. Ауэзова, докторантка КазНУ им. Аль-Фараби. Произведения, статьи и переводы публиковались в альманахе LiterraNOVA, на литературном портале «Әдебиет», в журналах «Эсквайр», «Тамыр», «Простор», «Нева» (Россия), Za-Za Verlag (Германия), в сборниках современной казахстанской прозы и научных филологических изданиях. Дебютная книга «Правила нефтянки», выпущенная издательством Meloman Publishing в 2018 году, получила награду независимого литературного конкурса «Алтын Қалам» в номинации «Литературный дебют года».