Ербол Жумагулов: «Все переводы Абая откровенно слабые, ошибки чудовищны»

Сто четыре года прошло с первой публикации «Слов назидания» Абая, а тема русскоязычной версии всё ещё актуальна для казахстанцев. Совсем скоро в продаже появится издание «Слов назиданий» на английском языке — на основе нового перевода, который сделал казахстанский поэт Ербол Жумагул. В интервью журналу «Дактиль» он рассказал об этой работе, об открытиях и фундаментальных проблемах перевода.

 

— Уже существует несколько переводов «Слов назидания», зачем вы сделали ещё один?

 

— Честно говоря, сначала такого вопроса у меня не возникало, он появился потом. Даже понимая, что есть ошибки в других версиях, я не думал, что они настолько чудовищны. Всё началось с того, что ко мне обратилось национальное бюро переводов перед юбилеем Абая. Мы немного не сошлись во мнениях, и они пропали, но это стало первым триггером. Я никогда не думал, что Абай из рук вон плохо переведён. Я понимал, что проблема перевода существует, и она фундаментальная, но мне почему-то казалось, что с Абаем так быть не должно. Потом я случайно заметил какую-то цитату на русском языке, и она мне показалась странной. Я стал её искать, и когда нашёл оригинал, там речь шла совсем о другом.

В чём проблема казахстанцев: тем, кто читал Абая в оригинале, плевать на перевод, а те, кто читает в переводе, не заглядывали в оригинал. И надо задавать не мне вопрос о том, зачем нужен ещё один перевод, а другой вопрос абаеведам: «Что они делали всё это время?» Если они не могли сравнить перевод пятидесяти страниц А4... Черт возьми, это не сто двадцать томов Толстого, это не сто томов Ауэзова, это пятьдесят страниц текста. И ни разу никто не написал громкой статьи о том, какие там ошибки. Вот Бельгер (Герольд Бельгер, казахстанский переводчик, прозаик, публицист, литературовед — ред.) написал о Киме (Анатолий Ким, один из переводчиков Абая — ред.) , мы же прочитали, мы в одном информационном поле живём. Может быть, если бы написали про всех, тогда раньше меня бы сделали этот перевод.

Путаницы очень много. До сих пор нет единого текста, они везде разные. Разбивка по абзацам, по предложениям… Нет единого стандарта текста «Назиданий», если говорить про абаеведов, я бы их всех посадил хотя бы на пятнадцать суток. Дал бы им почитать. Это очень страшно на самом деле, это просто стыдно.

И если отвечать коротко: я взялся за перевод Абая, потому что все переводы, которые были сделаны до этого, откровенно слабые.

 

— А сколько всего переводов «Слов назидания», кроме вашего, существует на данный момент?

 

— Самый первый перевод — Шкловского (Виктор Шкловский, советский писатель, литературовед — ред.) , потом, в семидесятые годы, Сатимжана Санбаева, потом, в девяносто третьем, перевёл Роллан Сейсенбаев вместе с женой Кларой Серикбаевой. Четвёртый перевод — Кима. Говорят, есть ещё перевод Кодара (Ауэзхан Кодар, писатель, поэт, переводчик казахской поэтической классики — ред.) , но он неполный. Есть ещё перевод Жаната Баймухаметова, но я тоже не знаю, полный он или нет. То есть полных переводов четыре, мой — пятый. И сейчас я готовлю книгу по сравнительному анализу всех четырёх переводов, по каждой главе, по каждому абзацу. Собственно, этим я хочу закрыть вопрос с Абаем.

 

— И в чём же проблема уже существующих переводов?

 

— Есть ошибки, которые совершили и Шкловский, и Санбаев, и Сейсенбаев, но не совершил Ким — он ошибся в другую сторону. Ему доверили перевод как раз в нацбюро, и он оказался худшим. Я получил первые девятнадцать слов, целую книгу не могу найти, но первые девятнадцать глав ввергают в ужас.

Есть места, где каждый в свою сторону уводит. Например, схожи Ким и Шкловский, они отсебятины очень много несут. Есть такое недоразумение, как ленинградская школа перевода. Люди, которые считают, что они могут переводить, лишь отталкиваясь от автора и чуть ли не улучшая (текст — ред.) . Но мы же понимаем, что школа перевода здорового человека должна отличаться точностью.

Были и фактологические ошибки. Когда выражение кеңқолтық все переводят как «широкополый», а Ким перевёл как «широкие рукава», хотя всё это относится к одежде, а речь идёт о человеке. Это идиома, кең — широкие, қолтық — подмышки. На самом деле так говорят про простодушного, бесхитростного человека, дурачка, простофилю. И они вместо того чтобы написать «простофиля сарт» написали «широкополый сарт», другой написал «сарт, рукава широкие». Они не понимали идиом. Мы же не переводим на английский «бить баклуши» как punch to baclushi. Это же «ничего не делать», «лениться», может, есть какой-то эквивалент… Понимаете, важно иногда выбрать нужное слово вместо того, которого не существует, чтобы точно передать. Можно точно знать перевод, но не суметь сформулировать это на русском литературном языке.

Или, например, Ким перевёл, что Абай скачет на саврасом коне, обгоняя двух кунанбаевских иноходцев, на которых — провожатые. Лучших иноходцев кунанбаевских на саврасом коне – вы себе представляете? Абай был сыном губернатора, по нашим меркам это человек из списка Forbes. Савраска — крестьянская задрипанная лошадь. Казахский сын губернатора не мог на саврасом коне ездить, и, не зная таких деталей, переводить «Путь Абая»… Это всё, что можно сказать о переводчиках. Они казахского языка не знали, из них, может быть, казахский знали только Санбаев и Сейсенбаев. Шкловский не знал, Ким не знал. Они это делали с подстрочником. Ну это же бред. Ближе всех к оригиналу оказался Роллан Сейсенбаев, но и он меня не удовлетворил.

Преступно переводить таким образом казахскую литературу. Мы сейчас находимся в ситуации немного драматичной и щепетильной… Мы на все языки мира наших писателей переводим через русский язык, потому что пока ещё не взрастили своих специалистов. Нужна какая-то среда, чтобы вырос писатель, имел интерес, и он перевёл сам, зная язык… Но пока мы переводим через армию славистов. Поэтому преступно. Нужно, чтобы точность была 101%. И в этом принципиальная важность, почему я за Абая взялся.

 

— Вот вы говорите, что некоторые переводчики добавляют от себя. Как отличить эту отсебятину от интерпретации переводчика?

 

— Очень просто. Вы слышите же на слух, если я говорю ел бағу, я произношу всего лишь два слова. «Править народом», потому что ел — народ, бағу — править. И вот перевод Кима: «Посвятить себя высокой цели спасения народа». У вас есть трудности с различием?

 

— Сколько времени у вас занял перевод «Слов назидания»?

 

— В течение года шла работа. Две недели — первый присест, две недели — второй, месяц — третий. Между ними я занимался кино: у меня студия.

 

— А что было самым сложным в работе?

 

— Очень много всяких сложностей было, и все разнохарактерные. Например, одно слово я искал в разных тюркских языках. Арабское, которое по-разному встроилось в тот или иной язык. Вот, например, у Абая одна из глав состоит из одних вопросов, таких вызывающих, нарочитых, вроде «как так, казахи…», и вначале он произносит слово «зинhар». А я думаю: что за слово? Начинаю смотреть — оно означает «пожалуйста», «прошу вас». Ну, думаю, странно. Он говорит: «Прошу вас, есть у меня одно дело, о котором хочу вас спросить» — и дальше идут все эти вопросы. Потом начал смотреть в татарском языке, там «зинhар» означает «умоляю», «ну пожалуйста» — уже другие оттенки, но вокруг того же. Долго искал, пока не набрёл на кыргызский словарь. Там «зинhар» имеет ещё один вариант: «скажите-ка на милость». Понимаете, как точно он в эту главу вплетается? Оно уже стилистически ложится. Три переводчика никак не перевели это слово, они его просто проигнорировали, а Сейсенбаев перевёл как «почтенный». Ну причём здесь «почтенный»?

 

– А вы в своём переводе отразили то, что нужный вариант нашли именно в кыргызском языке?

 

– Это не с другого языка, зачем отображать? Потому что Абай употребляет татарские слова, арабские – это очень эклектичный текст, который на самом деле предназначен не для удобства чтения, не для того, чтобы покрасоваться слогом, – это набор банальностей, которые детям произносят. То хорошо, это плохо, нет стыда – нет веры. Там нет высоты мыслей, это не сокровище знаний, текст имеет воспитательный характер, внутриродовой документ, внутрисемейный даже.

 

– Почему читателю важно понимать, что Абай писал этот текст как своего рода завещание?

 

– Важна даже не точность перевода того, что написал Абай, а важна оценка и взгляд на этот труд и на Абая через призму этого труда. Очень большая этическая дилемма стояла, дихотомия, противоречие непреодолимое. Когда с одной стороны ты понимаешь, что это величайший поэт, мастер слова, и вдруг он весь народ критикует столь нещадно, что это вызывает оторопь у самих казахов. И всё это очень странно выглядит, я не знаю, почему внимание на это не обратили абаеведы. Получается, что всё время слово «ел» переводили как «народ», а слово «ел» имеет очень много значений, и одно из самых главных – «род», именно «род». Я доказал, что Абай обращался не к казахам как к нации: это не человек, который слишком много на себя берёт – это человек, который думает о своих потомках. Просто ответственный благородный муж. Мужчина, который думает о том, что он уходит. Он так и пишет, что всё, жизнь я прожил, я оставлю вам ценный подарок. Всё обращено к его роду тобыкты, к людям, которые рядом. И доказательства у меня железные, в отличие от моих оппонентов. Я же цитирую его. Когда он говорит: «когда приходит из чужого ел», «а когда из своего ел» – он же имеет в виду не из чужого народа, не англичанина. Он имеет в виду кыпчака, наймана, в отличие от него, от аргына. И он про свой род говорит, про ближайших родственников, и, уже умирая, он оставил эти листы бумаги, мол, вот, нате вам, «кому надо, пусть перепишет». Не может каждый казах прискакать на коне и переписывать из Абая, что понравилось. Если включить мозги, всё очевидно станет.

У меня не было цели разоблачать кого-то, открытия какие-то совершать – я просто вчитался в текст, задался вопросом и понял: зря вы ругаете Абая. Ничего он плохого о казахах не сказал. Вот там, где нет литературы, мы видим литературу, а там, где есть литературное отношение к делу, мы этого не видим. Вот этой тонкости никто не заметил: что, даже ругая казахов, он это делал не напрямую, а через ближайшую родню. Он там говорил только про богатых, это понятно стилистически, по обращениям, по тому, как и о чём он говорит. Абай писал это между судебными тяжбами, в том числе он судился со своими родственниками. Между заседаниями он записывал это на клочках где-то. И всё, в конце он просто отрёкся. Говорит: жизнь кончилась, я сейчас только связан с писаниной этой. Хотите – читайте, не хотите – идите в задницу все.

 

– Вы писали, что «Слова назидания» не литературное произведение, а исповедь. Почему исповедь не может быть литературным произведением?

 

– Это проповедь, заповедь и отповедь в исповедальной форме. Абай здесь матерится кое-где, «мать твою» говорит, говорит «задницу подмывать будешь». Это то, что казах в литературной речи никогда себе не позволит, наша консервативность в этом плане спасает. Это и по обращению видно. Как может быть литературой то, как он ругает людей из своего рода и наставляет? Это стало предметом изучения литературоведения, потому что Абай – великий поэт. Любой текст можно назвать литературой – любой текст и есть литература от слова «литера», буква. Но имеется в виду, что это не художественная литература – это документ.

 

– Первое знакомство со «Словами назидания» не произвело на вас достаточно сильного впечатления. На ваш взгляд, стоит ли изучать его школьникам тринадцати лет?

 

– В старших классах – почему нет? Это лучше, я думаю, чем тот же Некрасов. Может быть, в одиннадцатом пошло бы. А с хорошими пояснениями – может, и в восьмом. Я учился в школе олимпийского резерва, и все сорок пять слов нам никто не давал читать. Один урок литературы в неделю, спаянный с казахским языком. Литература один раз в неделю между тренировками – какой Абай?

 

– Как вы оцениваете интерес к Абаю у наших современников и подрастающего поколения?

 

– Мне кажется, так нельзя судить, потому что Абай – это та фигура, интерес к которой будет до тех пор, пока физически будет существовать казахский народ. Если вдруг молодёжи меньше или больше, это проблема самой молодёжи. Но учитывая то, что книга ещё не вышла, а у меня уже заказали часть тиража, наверное, интерес нормальный. Устоявшийся, большой, глубокий интерес к фигуре Абая – я думаю, это навсегда. Абай – это же не только его стихи, но и его жизнь, история его отца, его переводческие потуги, композитор он гениальный. Это настолько ренессансная личность, которая всегда будет интересна.

 

– После такой плотной работы с текстами Абая, открылся ли он для вас как-то по-новому?

 

– Он стал для меня глубже как человек, как личность, в отрыве от его поэзии. Как если бы я пообщался с человеком, словно я его родственник, которому он это написал.

 

– Что насчёт работы над английским переводом?

 

– Меня поддержал глава ПЕН-клуба Бигельды Габдуллин, который сказал, что они с моего перевода переведут на английский. Есть благородная цель вернуть западному читателю настоящего Абая. Этим занимается Саймон Гейган, он Пушкина переводил на английский, Ауэзова… Очень серьёзный специалист, мы постоянно были на связи, я какие-то нюансы ему объяснял. Работа уже закончилась, единственное – я готовлю сейчас к изданию русско-казахскую версию, а они готовят английско-казахскую. И мне надо до конца причесать и им скинуть, чтобы они по этим правкам пробежались, сверяя свой текст.

 

– Где искать книгу? Будет ли доступна электронная версия?

 

– PDF не будет, ничего бесплатного не бывает. Хватит того, что я бесплатно переводил. Книга будет стоить денег, её можно будет купить на Wildberries, по «Казпочте» заказав, – без проблем.