#стихинакарантине

Нас развели в разные стороны, разлучили.

Мы не спросили: как нам теперь, и кто же

Будет спасать таких непутёвых или

Просто любить? Правила стали строже,

Стены прочней и толще — не слышно даже,

Кто воспевает солнце в зените неба.

Кто нам о самом главном теперь расскажет:

Это всерьёз или пустая небыль?

В окна глядишь — тот же весенний город,

Та же сирень доживает свой век древесный

В старом дворе. И нужен безумный повод,

Чтобы сбежать и вернуться с победной песней.

Только мы прочно заперты в мире хрупком,

Нас развели и бессовестно разлучили.

Поодиночке кто мы теперь друг другу?

Мы не спросили.

Выпавший снег в апреле кажется чем-то большим,

Особенно если здесь других развлечений нет.

Помнишь, как мы с тобой шли через Старую площадь:

Падал на тротуары жёлтый фонарный свет;

Мы говорили тихо, чтоб кто-нибудь не заметил,

Как же боимся верить и горячо любить.

Долго стояли рядом, слушали жадно ветер —

Помнишь? Теперь мне страшно, что оборвётся нить

Красная на запястье. Вовремя не успели —

Нас развели внезапно по разным пустым углам.

Кажется только частью выпавший снег в апреле —

Тех испытаний свыше, что достаются нам.

Изучен потолок до сантиметра

И каждой тени тонкие черты.

А говорят: хорошая примета,

Когда тебя отводят от беды,

Как за руку дитя. И остаётся

Пространство вне тебя, а в вышине —

Невидимое мартовское солнце.

И хочется тепла его вдвойне,

Пока ты взаперти пичугой певчей,

Считаешь дни и ночи напролёт,

Когда же эта ноша станет легче,

И в небе след оставит самолёт.

Доносятся размеренные стуки —

Идут сквозь тишину товарняки.

А говорят ещё, что при разлуке

В приметы верят только дураки.

Мы существуем.

В памяти других,

В объятиях дождя, в молчании ночи,

Мы — капля на стекле, короткий штрих

На белом полотне и многоточие

В конце строки.

Когда перегорят

Все лампочки на кухне и в прихожей,

И снег в последних числах февраля

Сойдёт на нет, то не увидеть больше

Следов, ведущих в одичалый сад

Тропинкой тонкой к ветхому забору,

Где яблони поникшие стоят —

Их вырубят под корень очень скоро.

И будет эхо множить этот звук,

Пока он в вышине не оборвётся.

Мы — яблоки, упавшие в траву,

Так рано постаревшую от солнца.

Так нудно барабанит дождь в окно.

Темно и странно, словно ты нездешний,

И думаешь всё время об одном:

Как зацветала в том саду черешня.

Корявый ствол, но как она цвела!

И как в её цветках гудели пчёлы!

И как среди других одна пчела

Гудела невпопад и обречённо —

Она умрёт, и этот сад умрёт:

Засохнет без дождей, людей и станет

Одним воспоминанием из трёх,

Когда твоя тревога нарастает —

Здесь все мертвы, и этот старый дом,

И ты в нём тоже неживой как будто.

А за большим зашторенным окном

Уже давно безоблачное утро.

«Подождём ещё. Скоро нас всех спасут, —

Так всегда твердил старый сосед Рашид,

Наполняя мутной арычной водой сосуд, —

Будет снова чистой — просто пусть постоит

В тёмном месте, и можно, конечно, пить:

Ведь вода везде одинаковая течёт».

И сжимая чётки облупленные в горсти,

Шевеля губами, Рашид начинал отсчёт:

Вот на «раз» сменяет прохлада звенящий зной,

Вот на «два» в домах загорается тусклый свет.

А на «три» Рашид уходит к себе домой,

Где уже давно в часах циферблата нет,

Не звучат ни песни, ни звонкие голоса,

Только толще тьма и плотнее её кольцо.

«Подождём ещё. Видишь, как небеса

Посветлели?». И светлело его лицо

Каждый раз, когда взгляд устремляя ввысь,

Он шептал чуть слышно: «И’са, Гюзяль, Зухра…»

В день, когда мы все поверили, что спаслись,

И стояла плотная августовская жара,

Мы нашли Рашида в старом его саду,

Он смотрел стеклянным взглядом перед собой,

Прядь седых волос прилипла к большому лбу,

А в траве сосуд с прозрачной стоял водой.