Три казахстанских лирика

Впервые я столкнулась с казахстанской лирикой, когда взяла в руки двуязычный сборник стихотворений «Минута молчания на краю света» Олжаса Сулейменова. Хотя в библиотеке моих родителей был большой выбор казахстанской литературы, к сожалению, прежде я к ней не прикасалась. Поэзия Сулейменова открыла для меня новый мир. Его стихотворения затрагивали такие темы, как странствия, степь и окружающая человека природа. Важность этих тем для Сулейменова подчеркивалась тем фактом, что он боролся за закрытие атомного полигона в Семипалатинске: Сулейменов в качестве депутата Верховного Совета СССР создал антиатомное движение «Невада–Семипалатинск».

Так, сюжет стихотворения «Волчата» строится вокруг того, что волчатник встречает волчицу, которая выкармливает своих детенышей. В нем воспеваются мирные отношения между человеком и природой: несмотря на то что герой — охотник, он жалеет маленькое звериное семейство.

В первом стихотворении «Аргамак» герой обращается к половецкому краю. Половцы представляются как кочевой народ, который гордится своими стадами и лошадьми, движущимися через сухую траву:

Лирическое я, подобно половцам, охарактеризовано стремлением к свободе: оно хочет скакать до края.

А верный конь всегда рядом, его копыта проносятся по «робким тропам».

Следующий казахстанский поэт, о котором я хотела бы поговорить — Мария Вильковиская. В ее лирике заметна вездесущая связь между городским пространством и человеком, поднимаются вопросы казахского культурного ландшафта. В стихотворении «День Космонавтки 1» лирическое я повествует о своей жизни на проспекте Гагарина. Постмодернистское стихотворение соединяет советское и постсоветское время. В «городе переименованных улиц, где у Дзержинского и Калинина подпольные клички батыров Наурызбая и Кабанбая», манифестируется весна через расцвет тюльпанов — национальный символ Казахстана. Но в тексте заметны и меланхоличные нотки, которые тематизируют загрязнение окружающей среды:

В стихотворении «День космонавтики 2» автор поднимает социально критические темы: героиня не может поговорить с родителями за столом о гендерной идентичности. Стихотворение кажется синкретическим. Во время чтения ты как будто пробираешься через поток сознания автора. На переднем плане стоит праздник Пасха, для которого яйца «раскрасим яркими красками, / цитаты напишем несмываемым черным маркером». Субъектность героини разорвана: она использует цитаты из Ницше («Бог мертв») и при этом верит в то, что первые христиане были оппозиционерами, которые собирались в катакомбах, цитируя Евангелие от Матфея: «Ибо где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них».

Здесь возникает несоответствие. С одной стороны, героиня протестует против Бога: «Недавно я сказала маме, что хочу сделать плакат и идти против Христа», с другой стороны, она истово в него верит. Надо заметить, что субъект обоих стихотворений эмансипирован от постсоветских догм и идет по своему собственному креативному пути.

Третий лирик, о котором я хочу рассказать — Айгерим Тажи. В своей книге «Бумажная кожа» она то будто бы отстраненно разглядывая под микроскопом, то чрезвычайно чутко и трепетно рассказывает о полулюдях-полуживотных: «В песочнице под грибком/ уснул челoвек-оборотень,/ наполовину волк» и о путешественниках, которые блуждают верблюжьим шагом. Фрагментарный характер текстов Тажи напоминает лирику Васко Попы. В своей поэзии она создает текучий хронотоп, который отсылает к кочевому наследию ее народа. Читатель постоянно находит себя в пространстве моря или степи.

Также в следующем отрывке:

Центральную роль в лирике Тажи занимает городское пространство: подъезды, «хор машин» и т.д. Однако и природа является важным элементом:

Из интервью с автором становится ясно, что родина для нее не является чем-то установленным. У нее, как говорит Тажи, есть много смыслов. Для поэта родина — то место, где она провела детство. Там все знакомо: «…это даже не конкретный город, а некое особенное сочетание природы, климата, еды, людей, запахов, слов». На вопрос, будет ли Тажи когда-нибудь писать на казахском, она отвечает, что она родилась в Советском Союзе, где главный язык был русский: «Это язык, на котором я говорю с детства, потому и стихи я пишу на нем».

Очень характерным для поэта был проект «Наглядная поэзия», в рамках которого объединились три казахстанских автора, решившие продемонстрировать стихотворения в образной форме. Читателям можно было взаимодействовать с текстами: трогать их, нюхать, есть, слушать, соединять из разных частей, ломать и декодировать. Тексты были представлены в форме интерактивной инсталляции в одной из казахстанских галерей. Одним из экспонатов Тажи были четки с буквами, которые составляли стихотворения. Чтобы прочитать их, надо было прокрутить весь круг (одну бусинку за другой). В стихотворении проявлялась игра чувствительности. От Бога мысли шли дальше к мировому окончанию.

В завершение хотелось бы привести слова Оксаны Трутневой об Айгерим Тажи, которые Джон Кейтс процитировал в предисловии к «Бумажной коже»: «На воображаемой границе между Европой и Азией, между русским и казахским языком, кажется, что автор приглашает нас в мир, где не существуют границы, где языки и способ мыслей объединяются и слово становится дирижером в этом мире».

Все три описанные мной авторы отличаются друг от друга по стилю, но темы, которые они поднимают, очень похожи. Это сильные, эмансипированные голоса, которые придают казахской лирике новую форму и которые интересны и для восточной, и для западной публики.