Жопокрыл и те, кто с ним. Продолжение

47. Дым 

 

Серый дым поднимался высоко, и утренний ветерок уносил его к северу, постепенно растворяя в своих потоках.

Погребальные костры располагались на краю деревни, недалеко от Муротки, и её быстрый бег, словно печальное напоминание о скоротечности жизни, сопровождал последние почести, воздаваемые погибшим.

После последнего боя, когда нападающая сторона подняла Чёрный круг, Спиноног и Плечеглаз полетели на переговоры. Укроги согласились на трёхдневное перемирие, чтобы соединить с духами тех, кто уже никогда не поднимет оружие…

Жопокрыл смотрел, как огонь пляшет над погребальным коконом друга. Как когда-то полное жизни тело исчезает сейчас в ярко-красном пламени. Вспоминал, как первый раз увидел Ротонога — открытое лицо, светло-голубые глаза, сбивчивая речь, суетливая неуверенность.  Он, наверное, единственный, кто был ему рад. А теперь… Как же так?

Он сам готовил тело друга к соединению с духами. Сам… в первый раз…

Жопокрыл плохо помнил, что происходило после того, как Ротоног умер. Память выхватывала какие-то фрагменты: как Грудоух и Зубобок отрывали его от тела Ротонога, а он вырывался и рыдал; как Плечеглаз поднимал тело воина на руки и нёс к месту, где складывали погибших; как в деревне к нему подошёл раненый отец с перебинтованным плечом и прижал Жопокрыла к себе, успокаивал, хлопая здоровой рукой по спине, а он тихо  плакал; как увидев тела погибших в этот день, ужаснулся; как не мог уснуть той ночью и всё думал о Ротоноге. Но вчерашний день, он помнил в мельчайших подробностях.

Он вызвался сам подготовить тело Ротонога к соединению с духами, чувствовал, что именно он должен это сделать. Отдать последний долг. Наконец поверить, что это случилось.

С раннего утра тела погибших на грузоносках несли к Муротке. Затем на листьях раскилока происходило омовение. И только после этого чистые тела смазывались смолой словобогов, собранной в период цветения деревьев, которое происходило раз в три года.

На складах тупи всегда были припасены десятка два бочек со смолой для погребения жителей. Хотя в год едва ли расходовали две. Сейчас же их запас уже иссяк, и несколько бочек доставили от умни.

Жопокрыл запускал руку в ведёрко со смолой, а затем осторожно и бережно втирал прозрачное, пахнущее свежей травой, вязкое вещество в лицо Ротонога. «Как же он был счастлив, когда Плечеглаз сказал, что отпустит его в отпуск, — вспоминал Жопокрыл, — так радовался, что увидит мать. Теперь я должен полететь к ней, и передать его подарок, и сказать… сказать ей...» На глазах выступили слёзы, Жопокрыл глубоко вдохнул, чтоб не заплакать, и продолжил свою работу. Закончив с лицом, поверх положил сероватую ткань, основательно прижав к коже, и нанёс смолу и на ткань. Затем намазал правую руку, обмотав лоскутами ткани, тоже проделал и с левой. На ноги потребовалось больше времени, и нужно было переходить к туловищу, но Жопокрыл не мог. До этого момента он старательно избегал смотреть на грудь Ротонога, на зияющую глубокую рану, через которую виднелась ярко-красная плоть и раздробленные кости. Намазав плечи и ключицы, Жопокрыл постепенно перешёл на грудь и, ощутив под пальцами края раны, вдруг вспомнил удивлённое лицо Ротонога, когда укрог вырвал из его груди топор. Чему он удивлялся? Неожиданности, боли или невероятности того, что он умрёт? Ведь сам Жопокрыл только сейчас до конца понял, что он смертен и смертны его родные и друзья. Что он чуть не потерял отца.

Вчера вечером, за ужином, когда Жопокрыл не мог заставить себя выпить даже глоток компота, Горлолоб, присевший рядом, рассказал, что при таком ранении Рукохвост выжил только милостью Туписоба. Его плечо так раздроблено, что просто удивительно, как осталась не задета основная кровеносная вена. До этого Жопокрыл попрощался с отцом. Его и ещё пятнадцать тупи на грузоносках отнесли к умни. В этот момент он почувствовал, как страх сжимает его внутренности. Как холодный пот пробивает всё тело от осознания, что все умрут. Горлолоб, заметив тогда его состояние, добавил в компот какого-то порошка и заставил выпить Жопокрыла всё до дна. И после он уже не помнил, как добрался до кровати или его донесли, а очнулся только утром.

И вот, кладя на грудь друга серые лоскуты ткани, Жопокрыл понимал, что боится не смерти, а той боли потери, которая приходит после неё.

Перевернув Ротонога, он постепенно смазал и обмотал крылья и спину. После чего завернул тело в большую белую ткань — погребальный кокон был готов.

Когда всех погибших подготовили, тела выложили на подложки из соломы и сухих веток в шеренгу. Теперь до завтрашнего утра они будут лежать на солнце, чтобы нагретая смола словобогов пропитала и размягчила плоть.

 

***

 

Звукобой издавал низкий, протяжный звук, от которого у всех воинов и жителей деревни, собравшихся сейчас на погребальную церемонию, шла мелкая дрожь по телу.

Горлолоб вышел вперёд и поднял руку, чтобы оборвать прощальный звук, как обрывается жизнь с приходом смерти. Звукобой стих. Горлолоб повернулся к телам погибших.

— Время вашей жизни завершено, храбрые воины! Вы соединяетесь с духами предков, — начал Горлолоб громко и проникновенно, — пусть же и по ту сторону вас хранит и показывает путь всезнающий и великий Туписоб! Вы пали на поле боя, защищая родных и свою землю. Память о вашей жертве будет жить, а значит, и вы продолжите жить в памяти родных. — Горлолоб обернулся и кивнул воинам с факелами в руках. Воины медленно двинулись к погребальным коконам. — Вы уйдёте с тем, с чем пришли. — К воинам подошли те, кто готовил тела к погребению. — Отдайте то, с чего началось, тому, что пришло к завершению.

Каждый, кто готовил тело, вынул из специального мешочка или шкатулки, если это был житель деревни, друм умершего.

Жопокрыл вынул друм Ротонога из мешочка. Этот маленький комочек иссох, побелел и стал почти невесом. Жопокрыл только однажды был на погребении и видел, как отец развеивал над телом деда его друм. Тогда он очень удивился, почему друм такой хрупкий. Ведь когда он тайком залезал в материн тайник и открывал шкатулку со своим друмом, тот был прозрачным, упругим, холодным и как будто живым. Потом отец объяснил, что когда тупи умирает, то и друм портится, истлевает. И если кто-то пропадает и его не могут найти, прежде всего смотрят на его друм, если он в порядке, то и тупи жив. Он почему-то вспомнил, как мать однажды обмолвилась, что не смогла посмотреть на его друм после того, как его принесли с очищения и он несколько дней был в беспамятстве. Чуть сжав кисть, Жопокрыл почувствовал, что друм Ротонога рассыпается, и белёсая труха, просачиваясь сквозь пальцы, падает на погребальный кокон.

— Пусть этот огонь поможет вашему духу соединиться с духами предков, — продолжал Горлолоб. — Дайте огню освободить наших родных! — Почтеннейший кивнул и факелы опустились.

Коконы вспыхнули мгновенно. Яркое пламя поднималось над телами с невероятным жаром и разгоралось всё сильнее. Смола, пропитавшая плоть, усиливала горение. И каждый, кто сейчас смотрел на огонь, мысленно прощался с воином, другом, родным, соседом… Говорил последнее «прости» и благодарил за те дни, что были проведены вместе…

Вскоре пламя начало стихать, а серый дым подниматься всё выше…

 

48. Отступление

 

Бои продолжались уже вторую неделю. Подкрепление, прибывшее из северных земель, заменило убитых и раненых, но натиска врага это не ослабило. Укроги наступали. Они уже не отходили за Одинокий лес, а прочно обосновались на фруктовых полях, разбив там лагерь.

Было всем понятно, что скоро нужно будет оставить деревню и отступать к границе с умни. Поэтому пока воины сражались, деревенские жители переносили за озеро все оставшиеся запасы еды, хозяйственные инструменты, оружие, ткани, даже кое-какую мебель.

Жопокрыл видел последствия этого вынужденного переселения: опустевшая кузня отца: молоты, крюки, многочисленные приспособления для ковки, заготовки для оружия — всё уже было отправлено; покинутые дома с задёрнутыми занавесками, заколоченные ворота большого склада, тишина на улицах — ни смеха детей, ни разговоров соседей, ни привычной шумной суеты жителей. Всякий раз, когда ему предстояло летать в деревню по каким-то поручениям или возвращаться после боя, он внутренне сжимался, чувствуя эту покинутость не только снаружи, но и внутри. Его оставляли друзья и соратники, погибая в сражениях — скоро им придётся оставить деревню, оставить всё то, что так дорого. 

Жопокрыл так злился, так ненавидел укрогов. В нём всё закипало, когда видел прыгающих, зелёных захватчиков, и эта ярость давала ему силы сражаться. Сражаться неистово, не жалея никого, будь то юный или уже преклонного возраста укрог, раненый или больной. Вспоминая падших на его глазах воинов, вспоминая раненого отца, вспоминая удивлённое лицо Ротонога, он летел в атаку и убивал.

Однажды после боя к Жопокрылу подлетел Плечеглаз. Тяжело дыша, весь в зеленоватой крови укрогов, Жопокрыл стоял на ветке словобога и смотрел на отступающих врагов.

— Жок, ты как, не ранен?

Жопокрыл повернулся к старшему войну и с возмущением сказал:

— Почему мы их не догоняем? Нужно добивать, пока они убегают. — Его газа горели, тело трясло от напряжения.

— Жок, мы не убиваем отступающих.

— Это они на нас напали. Это они пришли убивать. Нужно использовать все возможности, чтобы как можно больше… — Слюни летели изо рта, красное лицо Жопокрыла горело.

— Нет, Жок, нет! — перебил его Плечеглаз. Он взял его за плечи и встряхнул. — Очнись, Жопокрыл, мы не подлые неку, жалящие исподтишка. Мы воины тупи и законы боя будем чтить всегда.

— Нет никаких законов, есть только смерть, — со злобой прошипел Жопокрыл, вырвался из рук Плечеглаза, спрыгнул с ветки и полетел в сторону наблюдательного поста.

 

***

 

Жопокрыл дремал под большим раскилоком. Последнее сражение длилось несколько часов и после отправки раненых и убитых их небольшой отряд остался на месте, чтобы проследить, как укроги будут забирать своих и чтобы не было никаких неожиданностей. Поле боя было уже очищено и, выставив дозорных воинов, всем остальным можно было отдохнуть.

— Эй, воин, умыться или воды выпить не хочешь? — услышал сквозь сон Жопокрыл.

Он открыл глаза. В первую секунду показалось, что это Розовоноска стоит в просвете между листьями раскилока. Но несколько раз моргнув, он с неменьшим удивлением узнал Сисипятку.

— Ты как здесь? Что?

Сисипятка улыбнулась, поставила кувшин с водой и присела рядом.

Жопокрыл тоже сел и почувствовал, как ломит тело и крылья. Накануне, в последнем бою, он ещё и ногу подвернул, так что теперь боль ощущалась гораздо сильнее.

— Нас к умни посылают, тех, кто ещё остался в деревне, — она кивнула в сторону девушки, которая прилетела с ней и сейчас перевязывала воина. — А мы вот прилетели перевязки вам сделать, воды и еды принесли. А потом сразу к умни полетим.

— Но как? — не мог понять Жопокрыл. — Твои крылья?

Она опустила глаза, улыбнулась.

— Это Глазопуп. Он придумал… как же он говорил… — вспоминала Сисипятка, — как его… а, растворитель и убрал крамони с моих крыльев. Поставил зажимы под искривлённые кости. Конечно, пока трудно даётся полёт,  но всё же я летаю!

— Что? Да это же замечательно! — Жопокрыл чуть не подпрыгнул от радости. — Я так рад за тебя!

— Я тоже рада, что летаю. Воду-то пить будешь?

— А, да! — И Жопокрыл, вынув пробку из горлышка кувшина, начал жадно пить.

— Ты сам-то не ранен? У меня и мази, и снадобья есть.

 Жопокрыл вытер рукавом рубахи мокрые губы.

— Нет, только ногу подвернул. Но это ерудна.

— Давай я посмотрю. — Сисипятка стала осматривать его ноги.

— Нет, не стоит. Ты мне перевязочную ткань оставь, я сам ногу перетяну.

— Хорошо, — не стала настаивать Сисипятка, — только сильно не перетягивай, чтобы кровь не застаивалась.

Жопокрыл кивнул.

Она поднялась, взяла из его рук кувшин, но остановилась…

— Знаешь, — неуверенно произнесла Сисипятка, — я… я хотела извиниться, ведь это ты из-за меня… чуть не умер на очищении… И Глазопупа не выдал… Я не хотела… Вернее, хотела тебе всё рассказать про нас с ним, но не успела… В общем, прости…

Жопокрыл тоже встал.

— Это ты прости! — Жопокрыл смотрел в глаза Сисипятки, и от нежности слёзы выступили на глазах. — Моя глупость… и злость… Это я во всём виноват. А Глазопуп хороший тупи. Он с детства умный был. И тебе помог…

Они обнялись.

— Ты береги себя, Жок! — шептала Сисипятка, прижимаясь к Жопокрылу.

— Да, хорошо. И ты себя! — Он отстранился и улыбнулся. — Передашь привет моим там?

Она кивнула.

Когда все воины были осмотрены и напоены, они ещё раз обнялись на прощание. И, смотря вслед улетающей Сисипятке, Жопокрыл мысленно благодарил Туписоба и Глозопупа, хотя неприязнь к нему ещё и оставалась, за то, что она летает. Он улыбался, и радость его была чистая и искренняя. Такая, что впервые за долгое время он почувствовал, как это — жить и радоваться.

 

***

 

Плечеглаз понимал — они не выдержат. Натиск укрогов с левого фланга нарастал. Спиноног удерживал правый, но это ненадолго. Здесь, в центре, — основные силы обоих сторон, но укроги изменили тактику. Разбиваются на группы по три-четыре и, прикрывая друг друга, планомерно прорываются вперед. Лобохвост своим мощным телом снёс укрога, летевшего на Плечеглаза слева. Плечеглаз кивнул ему в знак благодарности и продолжил сражаться с другим врагом. Где-то за спиной Грудоух кричал Локтеглазу, что тройка укрогов прорывается справа. Шеехвост, подлечившись, сейчас сражался рядом со старшим воином деревни на правом фланге, Плечеглаз видел их стремительные виражи на укрогов в той стороне. Зубобок с Жопокрылом летали метрах в десяти над полем и бились в воздухе. Это был последний рубеж перед деревней и последние военные силы тупи. С запада пришло донесение, что укроги и там начали нападать на граничных воинов. Тупиполь[1] на военном положении, все силы пока на границе, но что будет дальше? Поэтому оттуда помощи ждать нечего. И с севера больше пополнения не будет. Южане никогда воинских отрядов не собирали, у них только граничные, да и то несколько десятков. Умни ввяжутся в войну, только когда к их границам подойдут. Остаются только они, Плечеглаз это понимал. Но также понимал, что измученные, уставшие, израненные воины сражаются из последних сил. И если сейчас они не отступят, то потери будут значительные.

— Отступаем! Отступаем! — кричал Плечеглаз взлетев вверх.

Грудоух подхватил призыв и полетел на левый фланг.

Плечеглаз махнул рукой подлетевшему Жопокрылу, и тот направился к Спиноногу.

Постепенно воины начали отступать.

Укроги вплотную подошли к деревне. Теперь между ними была только десятиметровая охранительная линия.

Враги выжидали.

— Нет смысла, Спиноног, — уверял Плечеглаз, — мы только воинов потеряем. Нужно оставлять деревню.

Они стояли рядом с оружейным складом, пока воины пополняли вооружение. У некоторых затупились клинокнуты, у других дротики для арбалетов закончились, третьи остались вовсе без оружия — потеряли во время боя.

— Уйти вот так? Даже не попытаться отстоять родные дома? — не соглашался Спиноног.

— Ну сколько мы продержимся? День-два? А потом что? Воины на пределе — уставшие, немытые, у каждого порезы, ранения. Ты хочешь всех потерять? Отойдем к границе с умни, там они с нами встанут.

Спиноног молчал. Потом резко, со свистом выдохнул и пнул ком земли.

— Хорошо. Даём сигнал отступления.

Они пролетали над пустыми домами в молчании. Когда-то кипевшая здесь жизнь улетела. Теперь улетают и они. Оставляя врагу всё то, что создавалось трудом и любовью. Злоба и безмерная печаль наполняла сердца воинов, но каждый из них не терял надежды отомстить и вернуться назад…