Жопокрыл и те, кто с ним. Продолжение

45. Прощение

 

Опустившись на площадку стора, Жопокрыл увидел Ротонога, стоявшего около стола в полной амуниции: арбалет на руке, клинокнут на поясе, небольшой вещевой мешок у ног.

— Ты чего это? — спросил Жопокрыл.

— Я это… лечу с тобой, — серьёзно заявил Ротоног.

— Но, Рон, — начал было Жопокрыл, но воин его перебил.

— Я знаю, что это… сообщить об укроге только предлог. Ты же думаешь остаться там сражаться. И это… я тоже должен. — Его прямой взгляд и низкий голос говорили, что Ротоног настроен решительно.

— Но кто будет на границе?

— Умни будут. Я не трус… — Ротоног сделал паузу. — Я буду это… сражаться со всеми.

— Никто не говорит, что ты трус, Рон…

— Я всё равно полечу, хочешь ты этого или нет. — Ротоног сказал таким тоном, что Жопокрыл понял, отговаривать бесполезно.

 — Хорошо, — кивнул Жопокрыл, — сейчас соберусь и полетим. — И направился в воинскую комнату, остановился у порога, обернулся и сказал: — Ты пирог-то с собой возьми.

Ротоног улыбнулся.

— Уже собрал всё. Это… в мешке лежит.

 

***

 

Плечеглаз стоял на верхушке словобога, держался за покачивающийся ствол и смотрел в сторону Одинокого леса. Вчера они с помощью двух отрядов, прилетевших с северной границы, отбросили укрогов от деревни опять к фруктовым полям. И сейчас, на рассвете, в дозоре, наблюдая, как отступают предрассветные сумерки, Плечеглаз с печалью смотрел на растоптанные фрукты, всклокоченную землю, почти незаметные теперь, но когда-то ровные ряды грядок. А дальше — поле виноромов с проплешинами от сражений, где шляпки цветков накренились или сломанные валялись на земле. 

«Сколько воинов и тупи убиты, сколько ранены», — сокрушался Плечеглаз. Он потерял уже пятерых, Шеехвост еле уцелел, у остальных — ранения и синяки. Укроги не топорами, так ногами и хвостами бьют с такой силой, что кости ломают. Ротоног с Жопокрылом прилетели, а что их ждёт? Старший воин тяжело вздохнул и отвернулся.

К нему приближался Рукохвост. Они несколько раз встречались в деревне, кивали, приветствуя друг друга, но времени на разговоры не было. А быть может, никто из них этого и не хотел. И вот теперь старый друг приближался, и Плечеглаз почувствовал волнение.

— Спокойное ли сегодня утро, Плечеглаз? — обратился Рукохвост к старшему воину, опускаясь рядом на ветку.

— Пока всё спокойно. Укрогов не видно.

И оба посмотрели в сторону полей.

Молчание затянулось.

— Я… — Неловкость, которую испытывал Рукохвост, никак не давала подобрать слова. — Я… сменить тебя прилетел… И поговорить.

Плечеглаз посмотрел ему в глаза. Он помнил их озорной прищур. 

В молодые годы, заходясь заливистым смехом, Рукохвост неизменно щурился, и несколько лучиков-морщинок расходились от уголков глаз к вискам. Сейчас морщинки видимы и без улыбки, а взгляд стал спокойным и глубоким.

— Мы ведь так и не поговорили, после того… как ты улетел на границу, — продолжал Рукохвост.

— А надо ли, Рух? Те дни давно прошли, — Плечеглаз со вздохом отвёл взгляд.

— Надо, Плег! Я толком так и не попросил у тебя прощения… За то, что сделал… за трусость…

Плечеглаз перебил Рукохвоста, увидев, с каким трудом даются ему эти слова:

— Хватит, Рух. Я давно тебя простил. Ты нашёл своё счастье. А мне нужно было отпустить, вовремя улететь, но я был слишком самоуверенным, чтобы понять.

— Мы оба в те годы думали, что всё знаем, — улыбнулся Рукохвост. — Помнишь, как мечтали жить рядом, растить сыновей и летать с ними в соседние деревни на дни урожая?

— Да уж, — заулыбался Плечеглаз. — Ну ты осуществил свою мечту: семья, сын, уважение… Всё сбылось.

— Не всё… Я думал, что рядом будет мой друг и мы крылом к крылу будем лететь по жизни.

— Так уж сложилось, Рух. Великий Туписоб повелел лететь нам в разных направлениях.

— А я думаю, что не сумел сделать так, чтобы направление было одно.

— Хватит виниться, Рух! Хватит, друг! Всё прошло, да и не время сейчас вспоминать наши ошибки. Вон, — старший воин кивнул в сторону фруктовых полей, — там наш враг, и прошлое не имеет никакого значения. Главное — защитить наши дома, родных и постараться остаться в живых.

— Да, это верно, — закивал Рукохвост. — Поэтому и хотел поговорить с тобой, вдруг возможности больше не будет.

— Ничего, мы ещё выпьем прохладного сиха, когда победим! — подбодрил Плечеглаз и хлопнул друга по плечу.

Потом они ещё долго сидели, устроившись поудобней в кроне словобога, и разговаривали о том, как складывалась жизнь у каждого после их разрыва. Плечеглаз рассказывал, что несколько лет был воином в северном сторе, а затем сменил старшего воина здесь, на восточном. Много летал по землям тупи, видел Звонкие скалы, Огненные земли, огромных чёрных лен[1] в лесах на западе. Старался хорошо тренировать воинов и сам себя не распускал. А Рукохвост рассказывал, что построил свою кузницу, когда подрос Жопокрыл, старался его к кузнечному делу приучать, да не вышло: не его это.

— А Жок у тебя отличный тупи, — перебил его Плечеглаз, — упорный и смелый, хорошим воином стал. Ты его видел, вчера прилетел?

— Да, повидались, — улыбнулся Рукохвост. — Хороший, но не без глупости. Наверное, в меня.

Оба засмеялись.

 — Точно в меня, мать его не страдает этим недугом. — Рукохвост посмотрел на друга. — Ты, наверное, видел её при перелёте к умни?

— Видел, — вздохнул Плечеглаз, — но не решился подлететь.

— А она о тебе вспоминает... Вспоминает, как мы втроём на Муротке её пироги ели, как летали за фресками, как тогда были беззаботны и дружны…

Плечеглаз потёр шрам на лбу.

 — Да, хорошие были времена.

Вдруг послышался какой-то треск.

Плечеглаз с Рукохвостом соскользнули с ветвей и взлетели вверх.

Вдалеке высокие стебли виноромов покачивались. И вскоре то тут, то там стали появляться укроги с топорами в руках. Их численность всё росла, и они медленно двигались по направлению к деревне.

 

46. Ротоног

 

Векошейка не спала. Последние две ночи она лежала почти без сна. Мысли о сыне, о муже постоянным навязчивым шёпотом рисовали ужасные картины их гибели. 

Занималось утро, и, не в силах больше лежать, Векошейка встала, оделась и тихо, чтобы никого не разбудить, вышла из спальной зоны, спустилась на первый этаж и, пройдя столовую, оказалась в пустом дворе.

Под навесом ещё никто не готовил еду, печь не трещала от огня, не было ставшей уже привычной сутолоки утренних часов, когда одни идут умываться, другие носят воду, третьи ругаются из-за полотенца… Всё дышало покоем.

Векошейка взмахнула крыльями и взлетела вверх. Ещё пару взмахов, и склад остался позади. 

Она даже не думала, куда летит. Первые лучи солнца осветляли горизонт, и, пролетая над верхушками деревьев, она молила Туписоба, чтобы война прекратилась и можно было вернуться домой, в свою маленькую кухню, заварить травяной настой для бодрости на весь день и заняться своими делами.

— Стой! Куда летишь? — услышала Векошейка откуда-то справа.

Она повернула голову и увидела молодого граничного воина умни.

— Я просто… я летела… — не знала, что сказать Векошейка, паря рядом с воином.

— Там уже граница, — чуть мягче произнёс воин. — Вам лучше вернуться, укрогов недалеко от озера видели. Опасно!

Векошейка в своих мыслях не заметила, что почти долетела до озера.

— Да, да, я сейчас… полечу наза… — Она не договорила потому, что, посмотрев через плечо воина, заметила, как Розовоноска вынырнула из густой листвы вверх и оказалась рядом с ними.

Воин резко развернулся, услышав шум за спиной.

— А ты куда? Или откуда? — сердито спросил воин.

— Я? Я цирты собирала, — оправдывалась Розовоноска.

— Цирты? В такую рань? А корзина где? — напирал воин.

— Да это… корзина не нужна… мне… мне немного нужно… для вкуса только... — сбивалась Розовоноска, — О, Векошейка, доброе утро!

Воин обернулся на Векошейку.

Векошейка по округлившимся глазам Розовоноски поняла, что её нужно спасать.

— Доброе утро, Розовоноска. Цитры в этом году правда хороши. И правильно, что по утру собираешь: влаги в них больше. 

Воин крутил головой, переводя взгляд то на Розовоноску, то на Векошейку.

— Да. Я уже закончила. Вот обратно лечу, вы со мной, может?

— Ой, как хорошо. Не скучно вдвоём возвращаться, — улыбнулась Векошейка и добавила, обращаясь к воину: — А тебе хорошей службы, воин!

— Да, хорошей! — повторила Розовоноска и развернулась по направлению к деревне.

— Спасибо! — отозвался в замешательстве воин, смотря на удаляющихся женщин. 

Отлетев на достаточное расстояние, чтобы воин их не услышал, не сговариваясь, они обе рассмеялись.

— А правда, что ты так рано здесь делала? Уж явно не цирты собирала, — улыбаясь, спросила Векошейка.

Розовоноска не могла сказать, что хотела слетать к их с Жопокрылом тайному месту, чтобы посмотреть, вдруг он оставил ей записку, поэтому опять соврала.

— Что-то не спалось. Хотела слетать к озеру, освежиться. А там везде воины. Ну и попалась. А вы?

 — Да вот тоже не спалось. О сыне да о муже всё думаю. Полетела куда глаза глядят, очнулась — воин передо мной уже строжится, — усмехнулась Векошейка.

Всю обратную дорогу они посмеивались на собой, и поднимающееся солнце улыбалось вместе с ними.

 

***

 

— Справа, Грух! — крикнул Жопокрыл.

Грудоух резко повернулся вправо и клинокнутом снёс голову укрогу, летевшему на него.

— Жок, взлетай! — Грудоух отбивался от другого укрога, подскочившего на смену убитому, и кричал Жопокрылу: — Нужно перемещаться на левый фланг, там наших теснят!

— Понял! — ответил Жопокрыл, сосредоточенно нанося удары и отбиваясь от юркого, небольшого укрога, который то и дело подпрыгивал, пытаясь нанести удар сверху.

— Понял, я понял, — шептал себе под нос Жопокрыл. — Только вот этого прыгуна сейчас… — Он не договорил, присел сам и, перекатившись через плечо, сделал выпад клинокнутом вперёд на опускающегося укрога. Тот вскрикнул, топор выпал из руки, и он двумя руками ухватился за клинокнут, пронзивший ему грудь.

Жопокрыл посмотрел на покачивающегося врага, тяжело встал и дёрнул клинокнут на себя. Укрог упал. Грудоух тоже уложил своего. И, переглянувшись, они синхронно взлетели вверх, направляясь на левый фланг.

Несколько десятков укрогов, значительно превышая численность сражавшихся с ними воинов, пробивались по левому краю поля дальше, в пролесок. Подоспевшие Грудоух с Жопокрылом вклинились в самый центр сумятицы. Крики, стоны, скрежет железа, удары, комья земли, прерывистое дыхание — всё со всех сторон. Секунда промедления — смерть.

Жопокрыл уже не понимал, что делает, будто руки, тело двигались сами по себе. Выпад, удар, отбить приближающийся топор, взлететь, пнуть врага в бок, уйти от удара влево, поднять оступившегося войны, отбить удар, ещё один — все крутилось в безумном смертельном танце. Жопокрыл чувствовал, что силы начинают иссякать. Краем глаза видел, что сражённые воины падают. Не было времени рассмотреть, кто это, но знал: большинство из его отряда сражаются здесь. Он мельком видел Локтеглаза. Слышал приказы Плечеглаза. Грудоух бился сейчас чуть левее, напирая на раненого укрога. Где-то тут был и Зубобок. Но вдруг он заметил, что со стороны пролеска показался небольшой отряд. Это явно были мужчины из деревни.

Ещё несколько минут напряжённого сражения — и с приходом подмоги натиск врага стал ослабевать. И вот уже воины вместе с тупи из деревни, раздробив укрогов на несколько групп, взяли каждую в кольцо и уничтожают врага, не давая возможности вырваться...

Вскоре раздалась серия трескучих звуков, закончившись одни протяжённым.

Укроги начали спешно покидать поле боя.

Жопокрыл нанёс последний удар, выбив топор из рук укрога. Тот издал злобный рык и поскакал прочь. Жопокрыл согнулся пополам, упёр руки в колени, тяжело дыша. Он был почти без сил. Грудоух сидел неподалёку на земле и тоже хватал ртом воздух, пытая отдышаться. Подмигнул другу и улыбнулся. Наконец, распрямившись, Жопокрыл увидел слева Зубобока, склонившегося над воином, лежавшим на земле, троих тупи из деревни рядом, чуть дальше Плечеглаз давал кому-то распоряжения, указывая рукой на север. По всему полю воины опустили оружие, и на их замученных лица читалась неимоверная усталость. Они даже не пытались догонять скачущих прочь укрогов. Переведя взгляд правее, ближе к середине поля, он увидел машущего ему Ротонога, стоящего в ослепительном луче солнца (оно только появилось из-за туч). Он улыбался, тряс клинокнутом и что-то кричал. Жопокрыл не мог расслышать слова, но по восторженному лицу юного воина понимал, что тот чему-то радуется. Внезапно слева от Ротонога из лежавших на земле сражённых встал, огляделся и прыгнул к нему окровавленный укрог. Лезвие топора сверкнуло на солнце и опустилось на грудь воину. Это было настолько молниеносно, что сначала Жопокрыл даже не понял, что произошло. А укрог уже прыгал дальше к Одинокому лесу… Ротоног упал.

— Нет! — закричал ошарашенный Жопокрыл.

Стоящие рядом воины непонимающе посмотрели на него.

— Нет! Нет! — кричал Жопокрыл, летя к Ротоногу.

Жопокрыл опустился рядом с другом и рухнул на колени.

— Рон, нет! Рон! — шептал Жопокрыл. — Не ты, только не ты.

Он пытался зажать рану, но кровь просачивалась сквозь пальцы. А в светло-голубых глазах Ротонога появились слёзы. Он прерывисто дышал и сжимал одной рукой пальцы Жопокрыла.

— Помогите! — закричал Жопокрыл. — Кто-нибудь помогите!

Кто-то опустился рядом. Жопокрыл неотрывно смотрел на друга.

— Ничего, Рон, ничего, тебе помогут. Только держись. Горлолоб меня из «стороны теней» вывел и тебе поможет, вот увидишь.

Кто-то протянул свёрнутую ткань. Жопокрыл положил её поверх раны и прижал, чем вызвал мучительный стон у раненого.

— Ничего, вот так. Ты поправишься, — уверял Жопокрыл.

Ротоног зашевелил губами, но ничего не было слышно. Жопокрыл наклонился.

— Маме… мама, — шептал воин.

— Что, Рон, что?

— Маму не увидел… это…

— Ещё увидишь, Рон! Обязательно! — У Жопокрыла потекли слёзы.

— Жок, Жок! — Ротоног крепче вцепился в руку Жопокрыла.

— Да, Рон, я здесь, здесь.

— Я… я маме… это… подарок… у меня под подушкой… в сторе… там… — Он пытался поднять голову.

Жопокрыл подсунул руку под шею Ротонога и немного его приподнял.

— Я понял, понял, Рон.

— Передай… передай… потом… — Дыхание сбивалось, и Ротоног, хрипя, стал закатывать глаза.

— Ты сам ей подаришь, Рон, только держись. Держись, прошу тебя… — уговаривал Жопокрыл, не замечая, что плачет.

Голова Ротонога безвольно откинулась назад.

— Сам подаришь, Рон, — повторял Жопокрыл, прижимая бездыханное тело друга к себе, — сам, сам… подаришь…

Жопокрыл уже не сдерживал поток слёз — он рыдал. И воины, стоящие рядом, склонили головы в немой скорби в знак почтения падшему воину…