Плохая связь

Действующие лица:

 

Лера, 35 лет.

Мама Леры, 67 лет.

Автор, 35 лет.

 

Мама. У нас большая, дружная и крепкая семья.

Лера. Я общаюсь со своими родственниками, потому что все общаются со своими родственниками. У меня выбора нет.  

Автор. Когда Лера сказала, что ей нужен драматург, чтобы написать пьесу о своей семье, я подумала, что драмы там хватает и без меня. Годами не видеть своих родителей — это грустно. Терять родителей грустно. А ещё грустнее, когда родные люди оказываются чужими.

Лера. Папы не хватает больше, чем мамы, потому что папа со мной, хотя и умер. Я думаю о нём и скучаю. А маму я потеряла, наверное, окончательно. 

Мама. Ты не звонишь. Ты почти никогда не звонишь.

Лера. Это неправда. Я звоню. Пятнадцать минут разговора — это долго для нас. Обычно я столько не выдерживаю. Обычно шесть – девять минут. Обычно даже до десяти минут не дотягиваю. Мама бросает трубку: мы говорим о политике.

Мама. Запад снабжает Украину оружием, чтобы Украина бомбила детей Донбасса.

Лера. Мама бросает трубку, а потом вдогонку пишет сообщения.

Мама. Если ты не хочешь разговаривать со мной, мне очень больно. Не думала, что ты будешь так сильно меня ненавидеть.

Лера. Про ненависть — это еще одна её неправда. Ненависть — это слишком сильно сказано. Я бы не сказала, что чувствую ненависть. Но мои родственники — это чужие мне люди. И мама в первую очередь. Она никогда не говорит, что любит или скучает. Ей легче сказать это внукам, чем мне.

Мама. Лерчик, привет! Люблю, целую, обнимаю, всех благ желаю. Очень жду от тебя звонка.

Автор. Как же она не говорит, что любит?

Лера. Это стандартное сообщение от неё означает, что сейчас у нас будет очень непростой, натянутый разговор, который я не выдержу дольше пяти минут.    

Автор. Говорить с родителями бывает тяжело.    

Лера. Мама осталась в Донецке, а я уехала. Сначала, до 2022 года, я жила в Киеве. Потом война пришла в Киев, и пришлось ехать дальше, на Запад. Так я оказалась в Берлине. 

Автор. Всё началось не в 2022 году. И даже не в 2013-м, и не в 2014-м. Всё началось в 2006 году. Всё началось с Вики. Герои, которых нет на сцене, так же важны, как присутствующие. Например, папа Леры. О нём будет дальше. И Вика. 

С Викой мы познакомились в 2006 году в Киеве. Мы учились вместе. У Вики голубые глаза и белая кожа, которая легко обгорает на солнце. Вика любит девушек. Одной из девушек, которых она любила, была я. Мы были вместе четыре года. Потом мы остались друзьями. Почему так получилось — это одна из загадок моей жизни и моё большое везение. Ни с какими другими бывшими у меня сейчас нет не то что дружбы, а вообще никаких связей. А с Викой есть.

Когда мы разошлись, Вика быстро нашла себе новую девушку. Её тоже звали Вика. Мы называли её Вика-маленькая, потому что она была младше моей Вики. 

Вика-маленькая терпеть не могла меня за то, что я бывшая девушка её девушки. Она вела незримую борьбу со всеми друзьями Вики, потому что ревновала. Она проигрывала эту борьбу и злилась ещё больше.

Про Вику-маленькую я рассказываю потому, что в нашей стране половину девушек зовут Вика. А другую половину — Катя или Оля.

В конце концов они расстались. И моя Вика стала жить у меня, потому что ей некуда было пойти. А потом она привела в нашу квартиру свою новую девушку. Так я познакомилась с Лерой. Они с Викой всегда были очень красивыми вместе. Обе стильно одетые, с короткими стрижками, которые очень им шли. Обе похожие на эльфов. Некоторое время мы жили втроём.

Лера. Я не могу рассказать матери, что живу с девушкой. Я всегда была неправильной. Я всё делала неправильно.  Всё началось с того, что я выглядела не так… лет с четырнадцати, наверное. Одевалась как-то не так, училась не так… и не там. 

Автор. Она могла бы работать стилистом. У неё это в крови. Она умеет за десять евро одеться как для модной фотосессии. Она круто выглядела всегда, что бы ни происходило в жизни и как бы мало денег ни было в тот момент. 

Лера. После университета я работала не там. Потом и вовсе жила не так... и не там.  Про девушку я маме точно не могла рассказать: она бы очень расстроилась. Или даже отвергла бы меня? Не знаю.

Автор. Какая разница, отвергнет она тебя или нет, если общение с ней тебе в тягость?

Лера. Да. Иногда я думаю об этом разговоре, как о каком-то финальном эпизоде. Если наше общение с мамой станет совершенно невыносимым, я знаю, как сделать так, чтобы мы вовсе перестали контактировать. Я просто расскажу маме, что уже десять лет живу с девушкой. Пусть знает, что я ещё и в этом смысле неправильная.

Автор. В общем, какое-то время они с Викой жили у меня. В то время я встречалась с парнем. Ему не нравилось, что я живу с бывшей девушкой и её новой девушкой. Ему всё это казалось странным. Но я для себя решила: если ему это не нравится, пусть лучше уходит он, чем эти двое. Мне кажется, друзья важнее, чем люди, с которыми ты спишь. Люди, с которыми ты спишь, приходят и уходят, а друзья остаются. Друзья важнее, чем семья, потому что семью ты не можешь выбирать, а друзей можешь. С друзьями ты крепко связан, потому что нельзя отказываться от людей, которых сам же и выбрал.

Мама. Друзей у меня не осталось.

Автор. Вика и Лера жили у меня, пока не нашли квартиру. С квартирами в Киеве всегда было сложно. Нет, я неправильно рассказываю. Им было тяжело искать квартиру не только потому, что Киев — столица, где по определению жилья на всех не хватает. И не только потому, что все мы были студентами без гроша в кармане. Началась война на Донбассе, и в Киев хлынули беженцы. Лера приехала из Донецка. В то время в Киеве во многих объявлениях писали: «Сдаётся квартира. Людям с животными, маленькими детьми, а также переселенцам из Донецка просьба не беспокоить». В одном лишь Донецке на момент российской оккупации жили около миллиона украинцев. Это был большой город. А ещё были города поменьше в Донецкой области. Ещё был Луганск и соседняя Луганская область. После начала оккупации часть этих людей хлынула в Киев. А в Киеве им неохотно сдавали квартиры. Эти переселенцы — кто их знает, что у них на уме. Они позвали войну к себе, они везут войну с собой дальше. На них лежит печать неудачи, бедности, неустроенности. Если с ними случилась беда, значит, с ними что-то не так. Пусть отправляются обратно домой. Или куда угодно. Только не сюда. Не в Киев, который цветёт каштанами. Не в Киев с его летними террасами кафе. С его лёгкой и богатой вечерней жизнью. Не в Киев, который знать ничего не хочет о войне на Донбассе.

В 2022 году беженцами у нас стали все. В том числе киевляне. Но тогда, в 2014-м, война была только на Донбассе. Большинство людей в Киеве старались не говорить о ней. Беженцы вызывали подозрение и неприятные эмоции. Никто не хотел брать переселенцев с донецкой пропиской в качестве квартирантов. А вдруг они потом начнут претендовать на твою квартиру и ты не сможешь их выселить? Или и того хуже — вдруг однажды ночью они вынесут из квартиры всю мебель? Когда ты думаешь, что квартиру тебе не сдадут, потому что ты из неправильного города, ты не звонишь даже по тем объявлениям, где могли бы не отказать. От этого становится ещё сложнее найти жильё. 

Мама. У меня есть квартира. Я умру у себя, в своей квартире.

Автор. Разница между нами и нашими родителями в том, что у них есть квартиры, а у нас нет. 

Лера. Ты не устаёшь от постоянного напряжения, обстрелов? Я в такой обстановке, возможно, сошла бы рано или поздно с ума.

Мама. Для меня было бы страшно покинуть даже пределы моего города. Это намного более сильный стресс, чем обстрелы. Мы с твоим отцом тридцать восемь лет прожили в одной и той же квартире. В нашей квартире.

Автор. Возвращаемся в 2014 год. Вика с Лерой всё-таки нашли квартиру в Киеве и поселились там. Если честно, я думала, что повторится история с прошлой девушкой Вики. Девушка Вики будет сердиться, что мы слишком много общаемся. Я была уверена, что в этот раз Вика выберет свою девушку, а не нас — её друзей, с нашими разговорами про книги. Но случилось по-другому. Наша связь не разорвалась. Когда им негде было жить, они жили у меня. Когда негде жить было мне — это случалось намного чаще, я жила у них. После всех моих разрывов с парнями, во время ремонтов или поисков квартир все дороги вели к ним. Они ухаживали за моей старой собакой и держали у себя мои вещи. Мы искали друг другу работу и делились деньгами. Мы были друг у друга. Даже сейчас, когда последние полтора года меня швыряет по всей Европе, каждый раз я хотя бы ненадолго оказываюсь в их квартире. На этот раз в Берлине. 

Лера. Мама точно не поняла бы, что я живу с девушкой. Она за семейные ценности. Семейные ценности — это выйти замуж, родить много детей и готовить им еду. Потом готовить еду внукам. Бабушка с маминой стороны получила золотую медаль как мать-героиня. Она вышла замуж в шестнадцать лет. Её мужу было тридцать два, она родила десятерых детей. Моя мама самая младшая.

Автор. Лера всегда умела слушать людей. Она никогда никого не осуждала. Пожалуй, ни в ком в своей жизни я не видела такого умения принимать людей и вглядываться в них спокойно, внимательно, с уважением. Когда она начала снимать документальное кино, я совсем не удивилась. Ведь она очень хорошо умеет наблюдать.Поэтому, когда она говорит, что не может общаться с матерью, мне до сих пор сложно поверить. Мне сложно представить себе человека, которого Лера бы не приняла. 

Лера. Если бы я пообещала приехать, первый мамин вопрос был бы: что тебе приготовить?   

Мама. Если ты приедешь, что тебе приготовить?    

Лера. Настоящей причины туда ехать у меня нет. Я вообще плохо представляю себе эту квартиру без отца.    

Автор. Во всех квартирах, где бы ни оказывались Лера с Викой и где бы ни прибилась к ним я, Лера всегда готовила для нас всех. Пока она готовила, мы с Викой разговаривали об экологии, гендерах, политике и литературе. И тому подобных вещах, не имеющих отношения к реальной жизни. Но мы тогда не знали, что говорим о наивных глупостях. Большая война ещё не началась. Мы часто жили впроголодь, но были счастливы ожиданием будущего, которое непременно должно было стать хорошим.    

Мама. Хотите котлет? 

Лера. Я не люблю котлеты. Мама всегда обижалась, что я не ем её котлеты. И я просто вообще перестала есть мясо. У всех остальных всегда была любовь с мамиными котлетами. Когда мамин племянник (мой двоюродный брат) заходит в гости, мама обязательно даёт ему на прощанье судочек с котлетками. Моя мама считает его хорошим сыном, потому что он остался со своей матерью. Он никуда не уехал.

Автор. Знаете, я тоже не ем мясо. Очень давно. Уже лет двадцать. Но не раз и не два за эти годы я оказывалась в гостях у чьей-то мамы или бабушки. Они собирали на стол, и там были котлеты, или бутерброды с колбасой, или салат с рыбой. Они говорили: деточка, угощайся, я очень старалась. Они называли меня деточкой, хотя я не была им внучкой или дочкой. Это слово отзывалось у меня в сердце. И у меня не хватало духу отказаться от этих котлет. Я думала: если я пришла в гости в чужой дом, разве уместно рассказывать, что мясо — это убийство животных? Мои лекции ни в чём никого не убедят. И не воскресят этих животных. Я обижу людей, которые искренне хотели позаботиться обо мне так, как могли. Они готовили, стояли у плиты, потратили время и деньги. Если я откажусь от этой еды, получится невежливо и просто нехорошо. И я ела то, что положили мне в тарелку. И говорила спасибо. Искренне говорила.  Может, у меня плохие личные границы. Скорее всего, у меня плохие личные границы, потому что я и сейчас продолжаю так делать. Что мы пытаемся доказать нашим бабушкам и мамам? Что мы лучше, чем они? Съешь ты эти котлеты! Ведь это не просто еда. Когда мама или бабушка приготовила для тебя что-то, она хотела показать свою заботу, а ты её отталкиваешь!

Лера. Я уже говорила, что всегда была неправильной дочерью. По крайней мере для мамы. Я была не её дочкой, а папиной. Уже после его смерти она как-то сказала мне:

Мама. Тебя он любил больше всех.

Лера. После смерти папы всё начало рушиться. Хотя мама считала, что близкие люди в беде должны сближаться.

Автор. Разве это не так?

Лера. Вся наша семья держалась на папе. Мама любила его. Я любила его. Но это не значит, что мы с мамой можем любить друг друга. Как раз после его смерти случилась одна из наших ссор. Мама отдала все его книги в библиотеку. Я хотела приехать и хотя бы посмотреть эти книги! Может быть, я что-то оставила бы себе.

Автор. Может, ей просто было больно сидеть в опустевшей квартире и смотреть на эти книги и прочие его вещи?    

Лера. Это была библиотека имени Крупской на улице Артёма.

Автор. Улица названа в честь советского революционера и партийного деятеля. А библиотека — в честь жены Ленина. Кстати, вы видели жену Ленина? Я читала, что современники считали её очень некрасивой. Что Ленин и сам не видел в ней женщину, а лишь использовал её в качестве бесплатной секретарши или товарища по революционной борьбе. Потом я увидела её фотографии. Может быть, по тем временам она считалась некрасивой, но мне сейчас кажется, что она была очень хороша собой. Я думаю, что про Ленина снимут сериал для Netflix. Крупскую там могла бы сыграть Скарлетт Йоханссон.

Так вот, про Донецк. Там есть библиотека имени Крупской на улице Артёма. И библиотека, и улица до сих пор так называются. В Киеве за это время переименовали всё, что имело хоть какое-то отношение к Советскому Союзу. Памятник Ленину повалили ещё в 2013 году.

Киев и Донецк стали не просто двумя разными городами, а двумя разными мирами. Время ничего не лечит, а только раскалывает эти два мира еще больше. 

Лера. Дело даже не в том, насколько сильно мы ссорились. Даже в спокойные моменты я ощущала, что мама недовольна мной. У неё была другая, правильная дочь. Моя сестра Вика.

Автор. Я уже говорила, что в нашей стране половину девушек зовут Вика, а другую половину — Оля и Катя. Моя бывшую девушку зовут Вика. Бывшую девушку моей бывшей девушки зовут Вика. Старшую сестру нынешней девушки моей бывшей девушки тоже зовут Вика.

Лера. Моя сестра Вика всё делала так, как хотела мама. Она вышла замуж. Мама хотела внуков — и Вика родила двоих детей. Когда началась первая война на Донбассе, Вика в 2014 году бежала в Россию к нашим родственникам с папиной стороны. А я — в Киев. Мама простила Вику, потому что Вику можно понять: у Вики была семья, Вика уехала, чтобы спасти детей. А меня мама не простила. Я не должна была уезжать. Спасать детей — уважительная причина для отъезда. Спасать себя — не причина для отъезда. Я уехала и бросила всех своих родственников. Так говорит мама. А ещё она не может простить мне, что я уехала именно в Киев. Потому что в Киеве всегда жили враги.

Мама. У нас каждый день обстрелы. Вам не понять.

Лера. Я всё понимаю. У нас тоже обстрелы.

Мама. Ты же не здесь. Ты не знаешь. У нас разная информация.

Лера. Я понимаю, какая у вас информация.

Мама. Тебе плевать на нас, на наш город. На наш народ. На твой собственный народ.

Лера. Я не помню, чтобы существовал какой-то особый, отдельный народ Донбасса. Его придумала путинская пропаганда, чтобы потом говорить, будто они его защищают от украинцев. А теперь Путин тебе рассказывает, как нужно жить.

Автор. По правде говоря, я помню, что народ Донбасса действительно был. До войны. До 2014 года. До 2022 года. До всего. Люди там сильно отличались от нас. От тех, кто жил в Киеве. Я была на Донбассе. Это было летом. Я помню, что Донецк был очень зелёным городом. Не знаю, какой он сейчас. 

Лера. Я ведь ездила туда после 2014 года, когда папа ещё был жив.  

Автор. Ещё я помню города поменьше, в Донецкой области. Их жители говорили в один голос: здесь нет работы. Ещё я помню, как смотрели на меня люди, когда я говорила, что приехала из Киева. Они смотрели на меня так, будто я говорила «с Великой Стены». Нет, не из Китая, хотя это имеет отношение к Китаю. Так называется исследовательская станция китайцев в Антарктиде.  «Я с острова Эспириту-Санто. Кстати, вы знаете, где это?». «С Ньюфаундленда. Это не порода собак, это ещё один остров». Вот примерно так они воспринимали слово «Киев». Киев был для них чем-то очень далёким, чужим, недоступным и, наверное, ненужным.

Лера. Маме шестьдесят семь лет. Из них тридцать восемь лет она прожила в их с отцом квартире. Она воспитывала детей. То есть нас. Она много работала. Потом ухаживала за больным мужем. Её время никогда ей не принадлежало. А потом началась война. Жизнь мамы сложилась так, что она редко ездила куда-либо. Постепенно она вросла в город, а он в неё. И теперь она в нём словно улитка в раковине.     

Автор. Я не думаю, что на Донбассе жили террористы. Что на Донбассе ненавидели киевлян. Совсем нет. На людей из Киева иронично и сочувственно смотрели в любом городе Украины. Как на инопланетян. Как на странных чужаков. Как на неразумных детей, которые приезжают и задают глупые вопросы. Которые пытаются в дешёвом фастфуде при затерянной в степи ржавой автозаправочной станции заказать салат с киноа, веганский бургер и смузи. Которые ничего не знают о жизни. Мы и правда ничего не знали о жизни. Мы в Киеве ничего не знали о собственной стране. Есть легенда про королеву Марию-Антуанетту. Когда началась Французская революция, королева искренне не понимала, чего требуют люди. Ей объяснили, что люди бунтуют, потому что у них нет хлеба. По легенде королева ответила: если нет хлеба, люди могут есть пирожные. Мы не были королевами. Мы были нищими вчерашними студентками, которые ютились втроём в одной комнате съёмной квартиры. Но за пределами Киева были люди, которые получали зарплату втрое меньше нашей и должны были кормить на неё детей. 

Лера. Сделать тебе кофе?

Автор. Лера делает очень вкусный кофе. Её девушка Вика делает обычный кофе. Я вообще не умею делать кофе, даже невкусный.

Кстати, про кофе. В центре Киева были кафе, где сидели чистые, ухоженные, аккуратно подстриженные люди с ноутбуками. Они назначали там встречи и говорили такие слова, как «стартап», «дедлайн», «безлактозное молоко», «тыквенный латте», «лавандовый латте». Эти люди были за всё хорошее: за толерантность, свободу слова, охрану окружающей среды… Они, то есть мы… Ведь именно мы были среди этих людей. Так вот, мы не были плохими людьми. Просто мы слишком мало знали о том, как живёт вся остальная страна за пределами центра Киева.

Я не думаю, что жители Донбасса были какими-то особо радикальными. Жестокими. Склонными к насилию. Нет. Но там было много отчаявшихся людей, которые не жили, а выживали. Которым наша очень скромная по киевским меркам жизнь показалась бы королевской. Между нами была пропасть поглубже той, что между Марией-Антуанеттой и восставшим французским народом. Так я объяснила бы войну. Слишком много бедности, усталости и проблем. Хотя я родом не оттуда. Что я об этом знаю. Мы все слишком плохо знали собственную страну.          

Мама. Если бы тебе выдали оружие, ты бы пришла нас убивать? Все украинцы так поступают с нами. 

Лера. Мам, связи совсем нет. Слышу тебя через слово. Попробую набрать позже.

Автор. Лера дважды потеряла дом. Сначала ей пришлось уехать из Донецка. Потом, в 2022 году, война добралась до Киева. Они с Викой — с той Викой, которая моя подруга и девушка Леры, — несколько суток сидели на подземной станции метро без еды. Потом им удалось уехать из Киева и Украины. В тот день, когда они уезжали, совсем рядом со зданием вокзала упала ракета. Но они всё-таки смогли уехать и оказались в Берлине.

Лера. Мама отказывается уезжать из Донецка. Она считает, что в Киеве нацисты. Ехать в Европу она тем более не хочет… там всё чужое и непонятное. К ней приезжает моя сестра и привозит внуков. На майские праздники или под Новый год. Если ситуация позволяет, если нет обстрелов. Или если длинные выходные. Где-то три раза в год они приезжают, а я ни разу. Она всегда спрашивает…

Мама. Что вам приготовить?

Лера. Её внук, сын моей сестры, заказывает салат оливье. Конечно, оливье получается не такой, как у его дедушки — моего папы. Мой папа филигранно резал салат, пока смотрел телевизор: он резал всё очень мелко, идеально ровными кубиками, поэтому салат получался вкусным. Мама всегда спешит, поэтому куски овощей получаются крупными. Всё равно салаты у неё вкусные. Всем нравятся. Ещё она готовит заливную рыбу. Хек или минтай. Эту рыба у нас называют «десерт», потому что она залита томатным соусом, а соус у мамы получается очень сладким.  

Мама. Они выехали к нам из Белгорода. Надеюсь, приедут скоро, но это зависит от того, сколько простоят на границе.

Лера. В Донецке с двенадцати ночи до утра комендантский час. Вика с детьми старается доехать до двенадцати, чтобы не проезжать по городу во время комендантского часа. 

Мама начинает суетиться ещё за неделю до их приезда. Она обшаривает все полки и достает оттуда все банки с домашним вареньем. Груша. Груша с айвой. Малина обязательно. А в остальном — смотря что в этом году уродилось и что наколдуют. Малые больше всего любят малину. Все банки выставлены в гостиной, чтобы они выбрали, чего хотят.

Автор. Что они делают, когда приезжают?

Лера. Играют в карты. Готовят вместе с ней. Малой любит готовить. Я не знаю, что ещё они делают. Через пару дней они собираются обратно в Россию. 

У Вики — джип. Очень большая машина, как раз для семейных поездок. И мама пытается убедить их, чтобы они взяли с собой все банки с вареньем. Банок столько, что они не помещаются в багажник. Мама очень расстраивается. Мама говорит, что всё варенье — для сестры и её детей, потому что… 

Мама. Лера всё равно не приедет.

Автор. Да, Лера не приедет.

Лера. Моя сестра тоже больше не приезжает. Домашнее варенье может слишком дорого обойтись. Она не хочет подвергать детей опасности. Обстрелы с обеих сторон. Сестра просит маму приехать в гости хоть раз. Мама, конечно, говорит, что подумает. Ей надо настроиться на поездку в Белгород...

Автор. Из Донецка в Белгород ехать шесть часов на машине. Если просто ехать. Но просто ехать не получится. Повсюду блокпосты, очереди и проверки. Если в тот момент начнутся обстрелы, можно застрять в пути. Никто не может предсказать, как быстро удастся приехать. И удастся ли.  

Лера. Мама не ездила ко мне, даже когда я жила в Киеве. Сначала она говорила, что не может оставить кота.

Автор. Наверное, хорошо, если у неё там есть кот и она может о нём заботиться. 

Лера. Мама говорила, что не может приехать из-за кота. Его не на кого оставить. Но ты не понимаешь. Когда сестра бежала из Донецка, чтобы спасти детей, в её квартире поселился наш двоюродный брат. Впрочем, на самом деле хорошо, что там живут люди.

Автор. Почему?

Мама. Если квартира стоит пустая, в один прекрасный день можно прийти и обнаружить, что её конфисковала донецкая власть. Ты закрыл квартиру и уехал. А когда вернулся, не смог открыть дверь. Там живут другие люди, и они поменяли замки. Если ты просишь их убраться из твоей квартиры и обещаешь вызвать полицию, они смеются тебе в лицо. И обещают тебя убить.

Лера. Ты веришь их словам. Они вполне могут тебя убить, если ты будешь качать права. Таких ситуаций были десятки. Поэтому хорошо, что квартира сестры не стоит пустая.   

А вместе с мамой недавно поселилась её старшая сестра со своими внуками и невесткой. Я не приезжаю ещё и потому, что не хочу видеть этот новый расклад. Не хочу видеть толпу этих людей в квартире, где я росла.

Автор. Они переехали к твоей маме из-за обстрелов? У них отняли квартиру? В их дом попала ракета? 

 

Лера молчит. 

 

Автор. Ты говоришь, сестра твоей мамы, внуки, невестка. А мужчины в той семье погибли? Пошли воевать против Украины? Сбежали?

Лера. Сын маминой сестры умер в 2014 году. Инсульт в возрасте сорок четыре года. В то время по всему городу были обстрелы, много раненых среди цивильных. Медиков катастрофически не хватало. Так вот, скорая просто не приехала на вызов. Его не спасли… Так тётя Валя потеряла любимого сына, осталась с невесткой и двумя внуками. Она переехала к маме, потому что в сад её дома попал снаряд. Он застрял в земле, но так и не разорвался. Остался торчать в розовом саду, который она так любила. Старательно ухаживала за ним каждый год. Я помню этот сад ещё с детства. Я совсем не люблю розы, но сад тёти Вали был каким-то особенно красивым. Но я не об этом! Мама говорила, что не может оставить кота. А у неё полный город родственников! И не на кого было оставить кота. Она считает меня идиоткой, если думает, что я поверю в такую отговорку.

Автор. А если и правда никто из родственников не мог присмотреть за котом? Всё-таки город в оккупации. 

Лера. Если никто не мог взять себе кота на неделю, чтобы мама съездила ко мне, тогда зачем нужны такие родственники? Зачем нужна вся эта большая семья, если даже такую малость никто для тебя не сделает? А если бы я приехала туда и попала в беду? Если бы мне нужна была помощь? Если бы у меня были проблемы с документами на въезде туда? Если бы я застряла на блокпосту? Если бы я попала под обстрел? Если бы я заболела? Они бы сделали что-то для меня? Знаешь, почему я сомневаюсь в этом? Никто во всей этой огромной своре родственников не захотел покормить несколько дней старого несчастного кота.  Думаешь, они ко мне отнеслись бы лучше? Я же враг для них. Я для них совсем чужая. Я из Киева, я из Берлина. Мне кажется, никто из них мне уже не доверяет. Никто из них уже не считает меня своей.

Автор. А они для тебя тоже враги?

Лера (после паузы). Я не хочу видеть всех этих людей. Тем более в нашей с папой квартире, где я росла. Если бы я приехала, то не для того, чтобы увидеть их и маму, а чтобы забрать коллекцию виниловых пластинок и купить для них проигрыватель. Пластинки принадлежали папе. Не знаю, где они сейчас. Она обещала сохранить их, только я не знаю, верить ли ей. Книги она отдала в библиотеку, тут уже ничего не сделаешь. Но мы договорились, что папины пластинки неприкосновенны. Что они остаются дома, пока я не заберу их. Что папины музыкальные инструменты — банджо и гитары — тоже остаются дома, потому что это память о моём отце. А недавно мне позвонила сестра и сказала, что мама хочет отдать все эти гитары в ближайшую музыкальную школу. Эти инструменты мешают маме: в квартире мало места. Там, блядь, мало места, потому что в квартире живут все эти родственники! Наша квартира теперь похожа на общежитие или вокзал. На полу стоят сумки.

Мама. Я должна выгнать людей, чтобы освободить место для гитар?

Лера. Не в этом дело! Можно было сказать родственникам, чтобы прибрали свои вещи. Но проще отнести папины гитары в музыкальную школу.

Автор. А в городе продолжают работать музыкальные школы?

Лера. Конечно. Обычные школы, музыкальные. Там остались дети, они учатся. У нас была семиструнная гитара «Ямаха». Было дорогущее банджо, и я помню, как мы с папой ходили его покупать. Синтезатор, который папа мне подарил на день рождения. Синтезатор она уже отдала. Ничего не сказала мне.

Автор. Как ты приехала бы за ними? Ты теперь в Берлине.

Лера. Мы договорились, что инструменты — память о папе. Она обещала. Теперь я вообще не верю никаким её словам и планам.

Автор. Ты говоришь, в твоей семье всем плевать друг на друга и никто никому не помогает, но твоя мама сидела в оккупированном городе, потому что заботилась о коте. Мне кажется, люди, которым на всё плевать, так не поступают.   

Лера. Может быть, моя мама врёт? Может быть, она никого и не просила присмотреть за котом? Знаешь, ведь история про кота начинается с папы. Когда мне было семь лет, я просила собаку, а папа очень боялся собак. По-настоящему. Он излучал этот страх, поэтому собаки постоянно рычали и лаяли на него. А всё потому, что его в детстве укусила собака. В те времена, если тебя кусала собака, нужно было сделать сорок уколов в живот от бешенства. Уколы были очень болезненными, и он запомнил это на всю жизнь. Поэтому мы завели кота. Идея была наша с сестрой, реализация папина, а ухаживала за котом в итоге мама.

Кота звали Мафик — от слова «мафиози», а полное имя — Мао Цзедун. Имя, конечно, придумал папа. Кот оказался очень злобным. Заботилась о нём мама, но слушался он только папу.

Как-то папа принёс ему на день рождения белую лабораторную мышь.

Автор. Откуда вы знали, когда у кота день рождения?

Лера. Мы знали, потому что котята родились в нашем доме, у соседей с первого этажа, маминых друзей.

Папа купил ему в подарок мышь в зоомагазине. Он ожидал кровавой охоты. Мой папа не был жестоким человеком, но он был врачом. У него было очень своеобразное чувство юмора. Кровавой охоты не случилось, потому что Мафиози испугался мыши. В итоге мышь пришлось поселить в трёхлитровую банку. Папа придумал ей имя — Кубик. Он сделал для мыши палочку, по которой она лазила. Ещё она хорошо прыгала и часто сбегала из банки. Один раз мы еле нашли её, где-то на шторе. Мама очень сокрушалась, что папа мается фигнёй.

Автор. Мне кажется, твоя мама не хотела вообще никаких животных в доме.

Лера. Не хотела.

Автор. Тогда это и есть любовь. Вы с сестрой хотели животных, папа тоже. Вам эти животные нужны были, только чтобы с ними играть, а она в итоге убирала за всеми. За этим котом Мафиком, который её даже не любил. За мышью Кубиком, которую принесли в квартиру, а маму даже не спросили. Она это всё делала ради вас.

Лера. Мышь в итоге отдали детям папиного лучшего друга, который тоже жил в нашем дворе, в соседнем доме. Они с папой ходили в одну школу и так и дружили всю жизнь, с первого класса. 

Автор. А кот?  

Лера. На знакомых он просто шипел, на незнакомых мог накинуться. Когда папа серьёзно заболел и начали часто вызывать врачей, он мог накинуться на них с порога. В день, когда папа умер, остановились часы. Он лежал на кровати и смотрел на противоположную стену. А кот странно вёл себя в тот день. Не шипел, не бросался ни на кого. Забился куда-то и не выходил. После того как вынесли тело, он залез на тумбочку и всю ночь смотрел на входную дверь. Мама говорила, прошли сутки, а он всё сидел, ждал, будто папа вот-вот вернётся. После этого он сильно сдал. Он лежал на кресле в гостиной и отгонял всех. Кресло стояло напротив телевизора — это было папино кресло. Я помню, как Мафик мог сесть рядом с папой в это кресло, и они вместе смотрели футбол. А ведь это был очень злобный кот, которого никто не мог даже погладить. Кажется, он выбрал папу — для дружбы на всю жизнь. 

Мама. Он стал очень грустным, начал болеть и через два года умер.

Автор. Получается, твоя мама всю жизнь заботилась о ком-то. О вас, о животных, обо всей семье.

Лера. Я однажды спросила её: мама, а ты вообще помнишь, что нравится тебе самой? Чем ты сама любила заниматься? 

 

Мама молчит.

 

Автор. Мне жаль наших родителей. Особенно мам. Их учили, что нужно жертвовать собой ради семьи. Забыть о себе и посвящать всё время родственникам.

Лера. Если её кто-то учил этому, то плохо учил. Она так и не приехала ко мне. Даже когда я жила в Киеве. Она не хотела. Просто не хотела. 

Автор. От Донецка до Киева 722 километра, или девять с половиной часов на автомобиле. Десять лет назад ходили поезда. Сейчас не ходят. 

Лера. Кот умер, и тогда у мамы нашёлся новый повод не приезжать. Паспорт. У мамы были проблемы с паспортом. Она получила паспорт ДНР. В паспорте была ошибка. Имя не совпадало с украинским паспортом. А ей нужны были оба паспорта, потому что блокпосты были по обе стороны — и в ДНР, и на украинской стороне. Нужно было, чтобы имя в паспортах совпадало.  

Автор. Как зовут маму?

Лера. В одном паспорте было написано «Наталья», в другом — «Наталия». Чтобы поменять паспорт, нужно было обратиться в суд. Заседания суда постоянно отменяли и переносили. Из-за обстрелов. Где-то год всё это тянулось.

Автор. Может, она плохая мать, но она не виновата, что в городе установилась новая власть. Не виновата, что пришли оккупанты, выдали паспорт своего образца, да ещё и с ошибкой. Не виновата, что его меняли год. 

Лера. Она и после этого не приехала. Когда умер кот. Когда паспорт наконец переделали и там было правильное имя. Она никогда не приедет. Никуда. Ни в Киев, ни в Берлин. Я теперь понимаю это. Мама сказала, что ей надо настроиться на поездку в Белгород к внукам и старшей дочери. Что уж говорить о том, чтобы настроиться на поездку к неидеальной младшей дочери в Берлин, такой незнакомый и устрашающий. Как и весь вражеский запад.

Автор. У тебя в квартире в Берлине много цветов. В Донецке тоже были цветы в квартире?

Лера (подумав). Нет. Хотя я всегда любила цветы. Но в Донецке негде было их выращивать.

Автор. На балконе?

Лера. Балкон всегда был завален вещами. Это наша постсоветская традиция: никогда ничего не выбрасывать. Даже если это ненужные, старые поломанные вещи. Даже если никто никогда ими не воспользуется. Я помню эти старые советские деревянные лыжи «Снежок». Возможно, они до сих пор стоят на балконе. Мне кажется, что никто никогда на них и не катался. Но папа почему-то каждую зиму натирал их воском.

Автор. В Берлине, если вещи больше не нужны, их просто выставляют на улицу, чтобы кто-нибудь взял. Рабочие стиральные машинки, холодильники и лампы. Хорошую мебель. Иногда ещё с записками, мол, берите. Иногда ещё и с рекламой, мол, вещь в отличном рабочем состоянии. 

Лера. В нашей стране такое немыслимо. У нас до последнего держатся за вещи. Поэтому на балконе было что угодно. Стулья с отломанными ножками и пыльными сидениями. Велосипеды без колёс. Банки с высохшей краской. Разбитые цветочные горшки. А самих цветов не было.

Здесь балконы свободны, и я выращиваю мяту. Хризантемы. Клубнику. Даже базилик и помидоры. Мы тут словно пожилые немцы: они тоже любят садоводство.     

Автор. Из Донецка в Берлин прямого пути на автомобиле — двадцать пять часов. На самом деле из Донецка в Берлин нет прямого автомобильного пути. Но я всё равно хочу думать, что она приедет. Её мама. 

Лера. Дошло до того, что мы не разговариваем по три недели. 

Мама. Ты почему-то не звонишь. Мне грустно. 

Лера. Я говорю маме, что очень занята. Я вру.

Автор. Родители всегда знают, когда мы врём.

Лера. Она тоже врёт мне и себе. Она говорила, что у неё не осталось друзей, помнишь? Но в каждом разговоре, если нам всё-таки удаётся поговорить, она рассказывает про Люсю. Люся — это лучшая подруга с работы. Работы давно нет. Но они двадцать пять лет работали вместе. И вот Люся постоянно вытаскивает её куда-то. Погулять. Провести выходные вместе.  

Автор. Почему-то мне кажется знакомым это имя.

Лера. Потому что Люська для мамы — это теперь член нашей семьи! Вот такая у нас теперь семья. 

Автор. Значит, у неё остался хоть кто-то.

Лера. У неё осталась я! Я столько раз просила её приехать в Киев, ещё когда жила в Киеве.

Автор. Но она сначала не могла оставить кота, а потом не могла сделать документы.

Лера. Да. Потом кот умер. Потом документы были готовы. И она собралась в Киев.

Автор. Я не знала, что она всё-таки приехала!

Лера. Подожди. Они с Люськой… Конечно, с Люськой, с кем же ещё… Они с Люськой купили билеты на концерт Шарля Азнавура. 

Автор. Мы — поколение, чьи мамы любили Шарля Азнавура и Хулио Иглесиаса. Наши мамы подпевали им, не зная слов, не понимая языка. Теперь Лера ходит по своей квартире в Берлине, слушает песни на японском и тоже подпевает. Она не знает японского и всё равно подпевает.        

Лера. Шарль Азнавур должен был выступать в Киеве. И мама с Люськой решили приехать. Не для того, чтобы увидеть меня. Кому я нужна. Другое дело — концерт. Ради Шарля Азнавура можно собраться из Донецка в Киев.

Автор. Я не знаю, что сказать.  

Лера. И как раз тогда Шарль Азнавур умер, не успев выступить в Киеве. Мама с Люськой отменили поездку. Если не будет концерта, зачем ехать к какой-то дочери. Помню, мама очень сокрушалась, что не удалось вживую послушать Шарля Азнавура. О том, что я надеялась её увидеть, она не думала.

Автор. Когда я начала учиться в Киеве, туда каждый года приезжала Сезария Эвора. Я очень хотела пойти, но каждый раз то не было денег, то билеты были распроданы. А главное, что меня останавливало, — это ощущение, что в этом году идти необязательно, ведь она приезжает каждый год, она будет приезжать всегда, я ещё успею послушать её. Как-нибудь в другой раз, потому что всегда будет другой раз. И вдруг она умерла. В Киеве больше не было её афиш. Наверное, тогда я впервые по-настоящему почувствовала, что люди смертны и если ты что-то постоянно откладываешь, это никогда не случится.

Лера. Ну так вот. Когда мама говорит, что у неё не осталось друзей и никого нет, — это ложь. То, что она вросла в свой родный город и ни на секунду не может его оставить — ещё одна ложь.

Мама. Я сегодня уезжаю отдыхать на юг. Как только приеду, позвоню. Люблю, целую.

Лера. У неё тысяча причин, чтобы не приезжать ко мне. Зато она всегда находит время для Люси. А Люся находит путёвки.

Мама. Мы с Люсей едем в Кисловодск.

Автор. Это в России.

Мама. Мы с Люсей едем в Кабардино-Балкарию.

Автор. Это в России.

Мама. Мы с Люсей едем в Сочи.  

Автор. Это в России. 

Мама. Мы с Люсей едем в Грозный.

Лера. В Грозный! В столицу Чечни, где было две войны. Где всё полито кровью.

Автор. Это тоже в России.

Лера. Путешествия по России! С Люсей!

Автор. А мы с тобой и Викой путешествовали по Праге. Каждый путешествует где может.

Мама. Я ездила в Геленджик. На автобусе. Двенадцать часов туда, двенадцать — обратно. Тяжело, спина болит, болят суставы. Но отдохнули замечательно. 

Лера. С кем ты ездила?

Мама. Угадай с двух раз. Люся взяла путёвки. Выезжали через Ростов. Проехали мы туда хорошо. Несмотря на обстановку. Ты ж, наверное, не понимаешь, что я говорю.

Лера. Ты о том, что как раз в это время Пригожин за три дня чуть не дошёл до Москвы? Я тогда была в Пизе, но всю ночь читала «Телеграм»-каналы. Я надеялась, что он дойдёт до Кремля и свергнет власть. Я уже готова была открывать шампанское, когда это случится. 

Автор. Ну Пригожин сместил бы Путина и захватил бы власть, и что? Разве это остановило бы войну?   

Мама. Всё обошлось. И когда мы с Люсей возвращались обратно, уже ситуация стала стабильной, и всё было хорошо.

Лера. «Всё хорошо, всё прекрасно» — это вообще любимые её фразы.  

Мама. Пять дней мы с Люсей там были, в Геленджике.

Автор. Геленджик — это тоже в России.

Лера. «Мы с Люсей»! У неё тысяча поводов не видеть меня, но всегда есть время делать всё, что предложит Люся. 

Автор. Да это ведь хорошо, что рядом с ней хоть кто-то есть! Знаешь, однажды я поссорилась с очередным парнем. Это было ещё в те времена, когда мы все жили в Украине. Мы с ним тогда жили в его квартире. Мы поссорились так сильно, что он выгнал меня. Утром я пошла на работу, не зная, куда мне идти, когда закончится рабочий день. В тот день я позвонила твоей девушке Вике. Я сказала только одну фразу: «Мы поссорились с моим парнем, и он выгнал меня». Вика сразу ответила: «Приезжай к нам». То есть к ней и к тебе. А про парня она сказала только одно слово: «Мразь». Я запомнила на всю жизнь этот разговор: она не стала спрашивать, почему мы с ним поссорились. Чем я так разозлила его. Ведь не выгоняют же людей из дома просто так. Она ничего не стала спрашивать, потому что для неё я по умолчанию не могла быть виновата. Она была на моей стороне, что бы ни случилось. Это и есть дружба. Это когда тебе не говорят «разбирайся с этим как хочешь». Когда тебе не говорят «ты сама виновата». Дружба — это когда тебе дают подушку, одеяло и полотенце и предупреждают, что горячая вода в душе начинает идти не сразу.  Дружба — это когда подруга твоей мамы не говорит ей, какая она хреновая мать, неспособная наладить отношения с собственными детьми. Дружба — это когда эта Люська проводит с ней время. Как умеет. Находит эту путёвку в Геленджик. Путешествие в Геленджик — это, наверное, лучше, чем ничего.  А куда еще им ездить, кроме России? Донбасс — оккупированное непризнанное государство.

Мама. Очень тяжело так ездить, автобусом. Но вообще замечательно съездили. Места красивые. Так хорошо мы отдохнули. Я тебе фото вышлю. Что-то ты за меня не рада, голос у тебя такой, невесёлый.

Лера. Да нет, просто связь плохая… (Автору) Я говорю это, потому что боюсь того, что будет дальше. Во время любого нашего разговора, если мы не ссоримся с самого начала, всегда наступает момент, когда мама говорит:

Мама. Ты же слышала, что у нас происходит?

Автор. О чём она ещё может говорить, если в Донецке обстрелы? 

Лера. Я отвечаю, что не могу постоянно мониторить все новости и слишком сильно в это вникать.

Мама. Потому что тебе всё равно?

Лера. Потому что у меня едет крыша, если читать каждую новость о каждом обстреле! Ты можешь уехать оттуда к Вике в Россию. Ко мне в Германию.

 

Мама молчит. 

 

Лера. Хорошо. Я тебя даже не зову больше в Германию, потому что ты всё равно не соглашаешься.

Мама. Спасибо тебе, что есть такая возможность, но… Ты знаешь, что такое Родина?

 

Лера молчит. 

 

Мама. Родина — это там, где человек родился. Это моя Родина, я никуда отсюда не уеду.

Лера. А как же безопасность?

Мама. Ты же смотришь новости, знаешь, что в мире творится. Ты должна понимать, что сейчас нигде не безопасно. 

Лера. Пока что в том месте, где я живу, безопасно. (Пауза.) Если здесь что-то изменится, я буду искать другое место. 

Мама. Та страна тебе помогла, приютила, платит пособие, но, если там начнутся проблемы, ты её бросишь? Так?

 

Лера молчит. 

 

Мама. Для тебя вообще ничего святого нет? Ты готова жить где угодно, лишь бы там платили пособие и не стреляли?

 

Лера молчит. 

 

Мама. Я останусь в этом городе. Здесь я родилась. 

Автор (Лере). А мне кажется, я понимаю, о чём она говорит. 

Лера. Я тоже понимаю. Я всё хорошо понимаю. Я знаю, что такое Родина. Она родилась в Донецке. Но и я тоже. Почему она думает, что знает о нём больше, чем я? Почему она думает, что любит наш город правильно, а я — нет? Просто я родилась не в том городе, которым он стал сейчас. Того города больше не существует. Всё слишком сильно изменилось. 

Мама. Ты общаешься с нацистами. Ты живёшь среди нацистов. Они все там нацисты. Вас всех там зомбируют.

Автор. Ты извини, но я не верю, что она так говорит. Может, ты так её слышишь. Но живые люди не могут так говорить. Она ведь не бот. Она не получает за это деньги. Она не может так думать и говорить.

Лера. А ты не можешь указывать людям, как они должны думать и говорить. Клянусь, она говорит именно так.  

Автор. Хорошо. То есть ничего хорошего, конечно. Я верю тебе, хотя это слишком печально. И в то же время в твоих рассказах я вижу одинокую немолодую женщину, которой нужен кто-то, для кого можно варить варенье и жарить котлеты.

Мама. Будут магнитные бури, я в газете читала. Может голова болеть. Хотя у тебя вряд ли. Ты ещё не в том возрасте.

Лера. У меня тоже болит голова.

Мама. Ты ж там береги себя.

Лера. Ты тоже там береги себя.