Айсулу и другие легенды

Айсулу

 

Айсулу отложила нож и приникла к вырезанному в войлоке отверстию. Яркий свет затмил зрение, понадобилось время, чтобы привыкнуть. Двое беркутчи среднего возраста разговаривали с отцом, третий помоложе возился с птицами, важно восседавшими на жердях. Таких больших беркутов Айсулу не видела раньше — каждый размером с голову лошади.

— Наши беркуты весь аул кормят, — донёсся незнакомый голос.

— Сами знаете, зима была холодная, много скота полегло, — сказал отец. — Такой беркут мог бы спасти нас от голода. Продайте любого из ваших!

— Они не продаются.

— Я дам косяк белых кобылиц.

Беркутчи нехорошо засмеялись:

— Оставь косяк себе, отдай дочь.

Айсулу похолодела. Неужели отец обменяет её на беркута? Она обхватила острые коленки и беззвучно заплакала в предчувствии неизбежного.

Мужчины зашли в большую юрту и остались на ночлег. Когда Айсулу проснулась, гости уже уехали. На жерди сидел беркут, его глаза устремились за ней, он даже голову повернул ей вслед. Айсулу запнулась о порог и влетела в большую юрту, чуть не упав.

— Мама, неужели отец отдал меня беркутчи? — обратилась она к матери, убиравшей корпе за гостями.

— Не говори глупостей, ты ещё ребёнок, — отозвалась мать. — Сваты приедут  через три года.

Три года — большой срок, многое может измениться, подумала Айсулу. Но время пролетело незаметно. Отец пристрастился к охоте, надолго уезжал, а когда бывал дома, то больше разговаривал с беркутом, чем с семьёй. Айсулу вначале боялась и ненавидела хищную птицу, а потом привыкла и даже привязалась, почувствовав особую связь. Разговоров о предстоящем замужестве никто не вёл. Мать готовила приданое и говорила только, что дочь должна поступать, как говорят родители. Тем временем Айсулу расцвела, стала похожа на нежный тюльпан: высокая, стройная, кожа светлая, брови вразлёт, губы полные — многие юноши засматривались на неё.

И вот однажды беркутчи приехали снова. Айсулу нарядили и посадили разливать чай гостям. Из-под опущенных ресниц она пыталась разглядеть самого молодого из них, её тянуло к нему, и она думала, что именно ему она должна стать женой. Из разговоров за столом она поняла, что это не так, и сердце её застучало глуше и медленнее. Обида затаилась в её душе. Как в тумане прошёл узату-той.

Муж оказался ровесником её отца, её мутило от его запаха и грубости кожи, хотя он был добр и внимателен к ней.

Рано утром она покинула родной аул, но, когда отъехали на расстояние стрелы, она нарушила традиции и обернулась попрощаться. Муж заметил и нахмурился, но ничего не сказал. Так далеко Айсулу не ездила никогда, и путь ей был не в радость.

Аул мужа стоял возле широкой реки. Когда подъезжали, вдалеке пробежала лисица. Плохой знак.

Она не запомнила, когда первый раз увидела байбише[1]. Скорее почувствовала её взгляд, который повсюду следил за ней, как когда-то беркут. Только в своей юрте Айсулу чувствовала себя вне опасности. Байбише была не намного старше, у неё не было детей, и красота её от этого только выиграла: грудь была высокой, бёдра стройными, волосы густыми и ухоженными. На круглом лице яркими ягодами алели губы и щёки, Айсулу рядом с ней чувствовала себя серым воробышком.

В ауле было много юрт, многие были больше и богаче тех, что видела Айсулу раньше. Поначалу ей было сложно, и она плакала по ночам, проклиная судьбу. Её место в семейной иерархии было последнее — она вставала раньше всех, месила тесто и доила коров, от усталости в шаныраках ей мерещились злые духи. Вскоре она почувствовала под сердцем ребёнка, и её жизнь изменилась к лучшему. Муж и свекровь оберегали её в ожидании рождения сына и внука, а байбише, напротив, стала к ней жёстче и требовательней, ей не нравилось всё, что делала Айсулу.

Однажды байбише взялась разлить чай, но как будто случайно оступилась и опрокинула кипяток на Айсулу, которой чудом удалось отшатнуться. Горячая вода обожгла только плечо, оставив острую боль и след в виде цветка. Айсулу думала, что байбише накажут, но ничего не изменилось. С известия о беременности Айсулу муж проводил с байбише все ночи.

Айсулу, чтобы не оставаться одной, по вечерам приходила в юрту свекрови, расплетала ей косы и слушала истории, которые она рассказывала. Какие-то истории напоминали ей те, что поведала ей в детстве апа, какие-то были совсем новые: всё-таки она далеко уехала от родного края и здесь были свои поверья.

Однажды Айсулу проснулась посреди ночи — кто-то сдавил ей горло. Она увидела очертания женской фигуры, но как только полностью открыла глаза, фигура исчезла. Айсулу села на кровати и схватилась за горло, жадно вдыхая воздух. Страх не дал ей заснуть до рассвета.

Утром она в смятении рассказать свекрови о ночном происшествии.

— Ой-ой, — покачала головой пожилая женщина, — как бы это не албасты захотела украсть душу ребёнка.

Айсулу знала про албасты немного — это злой дух в образе женщины с жёлтыми волосами и такими длинными грудями, что при беге она закидывает их за плечи. У неё длинные когти, которые она вонзает в противников, вывороченные ступни и копыта. Она может оборачиваться лисой, собакой или козой. У неё видны внутренности и не хватает плоти на спине, она охотится за беременными женщинами.

Свекровь пришила к её подолу монеты — это должно было отпугнуть злой дух. В ауле заговорили, что албасты выбрала её нерождённого ребёнка своей добычей. Айсулу боялась засыпать: почти каждую ночь она просыпалась от удушья. Шаман сказал, что с ней в юрте должен спать беркут, чтобы отогнать нечисть. Так в юрте появился беркут, его жёлтые глаза следили за каждым её шагом, он поворачивал голову ей вслед. Это сводило с ума. Спала она теперь днём, а ночи проводила сжигая траву адрыспан: её едкий запах должен был отпугнуть албасты. Однажды она так усердно это делала, что в юрте не осталось воздуха — сплошной адрыспан. У Айсулу закружилась голова, она осторожно открыла дверь и увидела, как в темноте промелькнул силуэт женщины, покрытой шерстью, с длинными жёлтыми волосами и свисающими грудями, её вывороченные ступни с копытами тяжело ступали по земле. На мгновенье тучи разошлись, и Айсулу рядом с мелькнувшим силуэтом увидела байбише. Она вспомнила давние предания, что если вырвать у албасты волос, то можно стать её хозяином. Страшная догадка обожгла её. Она поспешила зайти в юрту, где её коротким криком встретил беркут. Он уже не казался ей страшным, но она всё равно ощущала себя в западне.

— Она не успокоится, пока не убьёт тебя или ребёнка, — сказала свекровь, когда Айсулу поделилась своей догадкой.

Едва показался первый луч солнца, свекровь тайно отправила Айсулу в сопровождении служанки подальше от аула. Они провели в пути весь день и только поздним вечером добрались до пещеры старой шаманки. Когда Айсулу поняла, что теперь она будет жить здесь, как будто инеем покрылась изнутри. Пещера была мрачная и неуютная, в центре располагался очаг, огонь в котором никогда не затухал. Спали на шкурах. Выглядела шаманка престранно: длинные чёрные, как перо ворона, волосы были спутаны, некоторые пряди были заплетены в косички и закреплены высушенными шкурками змей. Платье из тонкой ягнячьей шкуры было подхвачено поясом из тиснёной кожи с медной чеканкой. Ногти она красила хной и первое, что сделала после того как отправила служанку обратно, научила этому Айсулу.

Постепенно Айсулу привыкла к виду хозяйки пещеры, звукам кобыза и уединённой, размеренной жизни. Ходила с шаманкой на поиски лечебных трав — очень полюбились ей эти прогулки.

Иногда приходили люди, приводили жертвенных животных, по внутренностям которых шаманка делала предсказания. Иногда она уходила лечить тяжелобольных и возвращалась с дарами. В еде у них не было недостатка.

Когда выпал первый снег, Айсулу родила чудесную девочку.

Айсулу изменилась с тех пор, как поселилась в пещере. Родив, она осознала свою силу, у шаманки научилась самостоятельности и целительству, начала слышать аруахов[2]. Если бы за ней приехал муж, она бы отказалась следовать за ним. Но никто не приезжал. В языке пламени она увидела, как свекровь падает на землю замертво. Так она поняла, что тайну её нахождения свекровь унесла с собой в могилу.

Однажды приехал старик, привёз жертвенного барана, дрожащим голосом попросил узнать, жива ли его дочь. От звуков его голоса у Айсулу сердце в груди забилось гулким бубном. Как же постарел отец! Видно, она и сама изменилась, если он не узнал её. «Я объездил все стойбища в поисках дочери, у всех спрашивал, но она пропала бесследно», — говорил отец шаманке, и с каждым его словом на душе Айсулу становилось всё легче.

— Жива твоя дочь и здорова, — сказала шаманка, рассматривая баранью лопатку. — Если захочет, навестит. Но скоро не жди, отправляйся домой и не ищи встреч.

Радость осветила лицо старика, но уже через мгновение он нахмурился — снова неопределённость. Он посидел ещё, вслушиваясь в бормотание шаманки, но она говорила с духами, он для неё уже не существовал. Главное, что дочь его жива. Тяжело поднялся с корпе и вышел. Шаманка неожиданно устремила ясный взгляд на Айсулу, которая в тёмном углу пещеры сидела со спящей дочкой на руках. Между ними со временем установилась особая связь, и Айсулу открылось, какой путь ей выбрали духи предков.  

—Агай[3], — окликнула она отца, уже седлавшего коня.

Он повернулся всем телом, как будто чувствовал, что должно произойти что-то важное. Айсулу тяжело дались полтора десятка шагов, но давил не вес дитя на руках, а неизбежность прощания. Протягивая ребёнка она чувствовала, как по щекам бегут слёзы. Отец наклонился и принял его неуклюже, не веря глазам, но понимая всё сердцем.

Так и не призналась ему Айсулу. Долго смотрела как те, кто был дорог ей в мире живых, удалялись от неё в облачке пыли, становясь точкой на фоне бескрайней степи, пока не исчезли.

Зимой сны долгие. Однажды приснилось Айсулу, что шаманка сказала, что пришло её время, закрыла глаза и как будто задремала, сердце её вначале замедлило стук, а потом и вовсе остановилось. Проснулась Айсулу и по непривычной тишине поняла, что это был сон-аян[4]. Шаманка лежала без движения. Айсулу провела ладонью по её глазам, чтобы закрыть их навсегда, и в тот же миг шёпот аруахов наполнил пещеру.

Люди говорили, что Айсулу прожила долгую жизнь и помогала всем, кто к ней обращался.

           

Или

 

Давным-давно в южных степях жил могущественный хан Балхаш. Его воины были самые сильные, скакуны — самые быстрые, жёны — самые красивые. В его юртах стояли железные сундуки, полные золота и драгоценных камений. Говорили, в молодости он убил чудесного лебедя и выпил молоко из золотой чаши Умай. Обрёл он волшебные силы, но Умай наложила на него проклятье — лишила отцовского счастья.

Жёны Балхаша оставались бесплодными или уходили на небо, не сумев разродиться. С каждой потерей хан становился всё более жестоким. Прознав об этом, люди прятали от него дочерей. Подобно злому коршуну метался он по бескрайней степи. На доспехах его джигитов запеклась кровь погубленных бедняков и жителей соседних племён, не признавших власть хана.

Как-то, когда он был уже немолод и походы давались ему всё сложнее, отправился он покорять племя аргынов. Встретив неожиданное сопротивление, хан Балхаш рассвирепел и приказал уничтожить всё кочевье.

 Когда не осталось живых, он спешился и заглянул в юрту вождя, в которой лежали неостывшие тела. Между ними ползала маленькая девочка, она не понимала, что произошло с близкими, только лопотала что-то на своём младенческом. Доверчиво потянула она ручонки к убийце своих родителей, вызвав нежные чувства в чёрством сердце хана. Он нахмурился, хотел было выйти, но она прижалась к его ногам. Надежда загорелась в душе хана — вдруг это Умай испытывает его.

Он приказал забрать ребёнка. Доверил одной из оставшихся жён и каждый день навещал. Назвал своей дочерью и имя дал Или, стала она для него единственной отрадой.

Более заботливого отца не знала до тех пор казахская степь. Всё у Или было самое лучшее. Её юрта из кошм белоснежных верблюдиц была самая большая и нарядная. В жаркие дни над ней развевались голубые шелка из Китая, чтобы зной не опалил светлую кожу девочки.

Выросла Или красоты неземной. Когда она проходила, тюльпаны склонялись к её ногам, птицы умолкали, когда она пела, джигиты приезжали из дальних краёв, чтобы поймать её взгляд.

Но Или с каждым днём становилась всё печальнее, её сжигала тайная любовь к джатаку[5] Караталу. Он был высок, строен, силён. Никто бережнее его не помогал ей сесть и сойти с коня. Но он был беден, и Или знала, что отец ни за что не согласится на их брак. Бледнела и таяла Или, как от тяжёлого недуга, так что вскоре и вовсе слегла в постель и перестала узнавать хана Балхаша, которого считала родным отцом и не замечала его сурового нрава.

Хан был в отчаянии. Он созвал лекарей и баксы со всего света, посулив тысячу верблюдов тому, кто излечит дочь. Приехавшие поили Или парным кобыльим молоком и отварами трав, но лучше ей не становилось. Один баксы сел рядом, раскачиваясь, заиграл на кобызе, призывая духов. Долго звучала протяжная мелодия, у баксы изо рта пошла пена, глаза закатились, а когда он пришёл в себя, то сказал, что Или нужно отдать замуж за самого смелого и выносливого юношу.

По всей степи полетела весть — хан Балхаш объявил состязание среди самых родовитых и богатых джигитов. Кто выиграет байгу, тому и станет женой ханская дочка.

Съехались лучшие джигиты с самыми сильными конями. Караталу доверили выступить за одного из баев.

Тридцать дней и тридцать ночей длилась бешеная байга. Падали кони, пылилась степь под ударами копыт, джигиты отступали. Но только не Каратал, в его ушах звучали слова: «Или выйдет замуж за самого смелого и выносливого!» Где другие кони ломали ноги, не сумев преодолеть преграды, его конь взметался, словно на крыльях, ему как будто помогали духи. Или это любовь Каратала окрылила коня. Вперёд, только вперёд!

Первым в скачке пришёл самый смелый, самый выносливый, самый красивый и самый бедный Каратал. По традиции победителем байги считался владелец коня. Но только не в этом случае — так думал Каратал. Так же думала Или и сказала об этом хану.

Но разве мог Балхаш отдать свою единственную красавицу-дочь безродному джатаку? Он приказал бросить Каратала своре голодных собак.

— Я обещал отдать свою дочь живому, и это владелец коня. А голодранец мёртв.

Возмущённо зашумела толпа. Только бай — владелец коня — сиял, как солнечный день.

Но тот, кто познал вкус победы, не знает преград. Каратал вырвался из сжимавших его рук, подхватил Или и птицей взлетел на коня. Как на крылатом тулпаре, понеслись влюблённые над степью. Поскакали в погоню головорезы хана, но не могли угнаться их резвые кони за окрылённым любовью скакуном. Когда увидел Балхаш, как безнадёжно они отстали, выдохнул, свирепо раздув ноздри, и степь превратилась в безжизненную пустыню. Тулпар беглецов задохнулся и пал бездыханным. Но Каратал и Или это не остановило, они взялись за руки и побежали прочь от хана, который скакал за ними на чёрном, как ночь, скакуне. Видно, сама Умай помогала влюблённым. Как ни хлестал Балхаш скакуна, как ни летел тот, почти не касаясь копытами тверди, между ними оставался полёт выпущенной из крепкого лука стрелы.

Бежали Или и Каратал не просто по степи, а в сторону кочевья аргынов, ведь оба они были из этого рода. Сила аргынов в единстве, вспомнилось хану. Или это ветер нашептал ему.

Закричал Балхаш злобное заклинание — налетел пыльный вихрь, закружился вокруг влюблённых и разметал их в разные стороны так далеко, что не видели они друг друга, как ни всматривались в горизонт. Выкрикнул хан ещё раз, и превратились Каратал и Или в реки, которым суждено было течь в разные стороны. От горя и обиды, что любимая дочь променяла его на бедняка, жестокий отец и сам обратился в огромное седое от пенных волн озеро. Лёг между влюблёнными так, чтобы они никогда не смогли соединиться.

С тех пор бегут Или и Каратал с далёких гор в желании слиться друг с другом, но Балхаш разделяет их. Не в силах освободиться от злых чар плачут Или и Каратал, от этого вода в озере жгучая.

Сжалилась Умай над Или, сотворила узкий перешеек, по которому влюблённые смогли встретиться. Обретя в этом утешение, вобрала Или в себя все слёзы влюблённых, и стала часть озера солёной, а другая — пресной.

 

Медные когти

 

Одна девушка, давным-давно это было, встречалась с парнем вопреки запрету родителей. Их разлучили насильно: парень был бедный. Тогда, никому не сказав, она ушла далеко от аула и в горах родила мёртвого ребёнка. Ногтями вырыла ему могилу в каменистой земле, от этого её ногти затвердели, как медь. Закопала младенца и сверху поставила камень. Далеко не уходила, стала жить в горах. Птицы и мелкие животные, услышав её крик, полный тоски по умершему ребёнку, падали замертво. Их она и ела. Со временем когти её стали длинными и крепкими. Если охотник забредал в эти края, то она появлялась у костра из темноты и завораживала его долгим взглядом, а когда он засыпал, разрывала его тело на мясо.

Так прошло очень много времени, она погубила много людей, а сама стала бессмертной, потому что её душа умерла вместе с младенцем. Однажды один батыр отправился разузнать, что случилось в тех глухих местах с его дедом и отцом. Предсказатель обещал гибель и ему, но это его не остановило.

Он достиг гор, охотился там трое суток и устал. Решил ещё раз переночевать в горах и возвращаться домой. Ночь выдалась безлунной. Вдруг из темноты к костру, который развёл батыр, вышла женщина. Она села у костра и стала смотреть, не мигая, в глаза батыру. Он тоже смотрел на женщину, не отводя взгляда. Так они и сидели, глядя в глаза друг другу, пока батыр не протянул женщине кусок жареного мяса на кости. Женщина проглотила мясо вместе с костью и ушла.

Когда ночная гостья скрылась, он укрыл полено у костра своим халатом, а сам влез на дерево. Через некоторое время женщина вернулась и набросилась на полено под халатом, желая убить батыра. Он выстрелил в женщину из лука и ранил её. Пройдя затем по кровавому следу, оставленному ужасной женщиной, он нашёл скрытую в зарослях хижину, возле которой лежало мёртвое тело. Батыр отсёк руки с металлическими когтями и вернулся с ними домой.

Он не знал, что женщина неотступно следовала за ним по пятам и теперь каждую ночь кружила вокруг его юрты. Заметив, что стала пропадать его добыча, он расставил капканы, и однажды женщина попалась. Силясь освободиться, она извивалась, ведь рук у неё не было, но только больше запутывалась в верёвках. От её крика батыр проснулся. Когда при свете луны разглядел, кто попался в капкан, остолбенел от ужаса. Потом он не мог сказать, что это было — свет ли смягчил её черты, загипнотизировала ли она его взглядом или причина таилась в том, что он был одинок. Только сердце его тронула искра доброты, он протянул загрубевшие от работы руки и, что-то ласково приговаривая, как мать, утешающая ребенка, принёс её в юрту и принялся распутывать верёвки.

— Сейчас, сейчас, — сначала он освободил пальцы ног, потом лодыжки. Он трудился всю ночь и под конец закутал её в меха, чтобы согреть. Сам забрался под верблюжье одеяло и скоро уснул.

Бывает, что когда человек спит, у него из глаза выкатывается слезинка. Говорят, что такой сон навеян печалью или тоской.

Женщина не спала, она увидела, как блеснула слеза, и вдруг ей ужасно захотелось пить. Она подползла к спящему и приникла к слезинке ртом. Это единственная слеза была как река, и она все пила, и пила, и не могла вспомнить, когда же пила до этого.

Потом она легла рядом с батыром и зубами выгрызла его сердце, гулкий бубен: «Бом-бомм!» И под этот ритм бубна она затянула неизвестную песню. Под её мотивы у неё выросли новые руки с нормальными человеческими ногтями и груди — такие длинные, что ими можно было обернуться для тепла.

Потом она сняла со спящего батыра одежду, забралась к нему под одеяло, прижалась к нему и вернула на место его сердце — гулкий бубен… Так они и проснулись — сплетясь телами, соединённые новой связью, доброй и прочной.

Люди, которые не помнят, из-за чего у женщины выросли медные когти, говорят, что они ушли вместе с батыром жить в её хижину и жили там в достатке. Люди говорят, что это чистая правда, а больше они ничего не знают.