Рассказы

Перевод с казахского Асель Омар

 

Безжалостная осень, безжалостная зима

 

Бекжан вошёл в мой сон. 

Мы блуждаем по залитым ярким светом улицам Усть-Каменогорска. Должно быть, это осень: холодный день, вокруг ни души, не слышно шума машин. Город выглядит опустевшим. Мы молчим, словно все истории уже рассказаны. Мимо Дворца спорта приближаемся к Ульбинскому мосту и вдруг шагаем через родную деревню, где прошло наше детство, где мы выросли.

Прогуливаемся с друзьями перед школой по бесконечно длинной улице. Настроение у нас приподнятое, лица радостные. Всё так хорошо, что даже подозрительно. Сон ещё хранился в моей памяти, когда я вздрогнул и в страхе проснулся.

Я дома, в своей постели. В памяти медленно всплывают вчерашние события: наше шествие за справедливость, обжигающие слова моего брата-айтыскера, шум, резкий дым, который обжигает горло и вызывает слёзы, люди в панике разбегаются и вновь собираются...

Раздался телефонный звонок. Холодное сообщение. Моего брата Куаныша застрелили вчера на демонстрации. Красивый парень с ясными глазами, открытый и добросердечный. Через два месяца после смерти моего дяди Бекжана — новая внезапная утрата, ещё одно горе. В последнее время обрушивается шквал несчастий. Что же это происходит со страной...

Я не мог поверить. Два месяца назад тоже не мог поверить. Как так? Ребята, которые только вчера были среди нас, радовались жизни, ушли, оставив нас оплакивать их. Хоть мы и знаем, что смерть, постигшая кого-то, завтра придёт и за нами, всё равно стонем и страдаем, скрежещем зубами, раздираемые на части. А что остаётся делать?

Бекжан... Единственный брат моего отца. Полмесяца — разница в возрасте между нами. Росли вместе, играли вместе — были братьями. Учились в одном интернате, в студенческие годы носились как ветер. Он был целеустремленным. Он был прагматичнее нас. Не испытывал бесплотной тоски по тому, чего не существует в этом мире, как это делали мы. Хорошо знал, чего хочет. Великодушный, щедрый. Не лгал и не обманывал, а если что не нравилось, то говорил сразу, открыто. Ещё одна характерная черта — он торопился жить. Нетерпеливый. Как рыба, плыл по городу в своём сером автомобиле. Мой отец говорит, что жизнь проходит быстро; интересно, Бекжан тоже это понимал?

По прошествии семи дней с похорон Бекжана он вошёл в мой сон. Всё тот же. Стоит, улыбается. У него правда прекрасная улыбка, подошла бы девушке. Внезапно я всё осознал. Заплакал и обнял его. «Куда же ты ушёл? Оставил свою мать, жену и дочь, да?» Он молчал. «Твой отец… ты видел его там?..» Он ответил, стиснув зубы: «Видел». «Каково там, Бекжан?» Мираж растворился в тумане. Я проснулась в слезах, искал его. Не помню, сколько времени провёл преследуемый призраками прошлого.

Его отец Бекболат умер пять лет назад после тяжёлой болезни. Тётя Галия, жена Бекболата, была рядом до самого конца, оберегая его жизнь, как свечу, пока в один солнечный весенний день тяжёлая болезнь не унесла его навсегда. Бекболат был остроумным и весёлым. Появляясь среди нас, заражал всех смехом и радостью. При этом он был упорным и волевым человеком, который не отступает от своих слов. Занимался вольной борьбой, был отлично натренирован и разбирался в спорте. В свои сорок мог подтянуться на перекладине, не касаясь её животом. Мы с Едилем удивлялись. «А вам слабо, молодые?» Мы отрицательно качали головами. Он тихо улыбался.

В последние годы он работал директором нашей сельской школы. Когда ему поставили этот тяжёлый диагноз, он ушёл в отпуск по здоровью. Ездил на лечение в Китай и в Алматы. Тётя Галия верила: «Мы победим эту болезнь, всё будет хорошо». Но человек предполагает, а Бог располагает.

Однажды моя мама, учительница начальных классов, и Айгуль, учительница русского языка, разговаривая о чём-то, направлялись к моему деду, отцу Бекболат-ага. Бекболат-ага сидел на скамейке во дворе. Даже когда заболел, он всё же выходил из дома, прогуливался туда-сюда и, как и раньше, навещал отца. Увидев маму и Айгуль, он встал. «Зачем ты встал, Бекболат?» — спросила мама. «Учителя пришли, позвольте мне уступить им место», — сказал Бекболат-ага. Даже тяжело больной он оставался верен своим правилам.

Бекжан был очень похож на отца. Мы смеялись до слёз, когда он делал что-то забавное. Даже походка у него была отцовская. Люди, увидев его издалека, спрашивали: «Это Бекболат идёт или Бекжан?» И он был такой же сильный и умелый, как отец. Папа говорил, что когда они ремонтировали трактор, то невозможно открутить болт, который затянул Бекжан.

Когда кто-то из близких умирает внезапно, это нестерпимо, это подтачивает. Детство моё ушло вместе с Бекжаном. Эта горькая мысль пришла мне в голову, когда я покидал свежую могилу Бекжана. Прошли бесконечно радостные студенческие годы. Мы не знаем, что нас ждёт теперь, но этих отца и сына уже никогда не будет с нами.

У Таубы и Бекжана остались сын и дочь. Когда я вижу этих детей, слёзы подступают. Как будто оживает наше с Бекжаном детство. Я едва могу сдержаться. У Куаныша осталась прекрасная светловолосая дочка. Молюсь, чтобы Бог был милостив к этим детям, чтобы горе не сломило их, чтобы с ними не повторилось ничего подобного.

Была годовщина со дня смерти Бекжана. Много тёплых слов сказали люди. Да, всё было так. Всё было правдой. Никогда не забуду, как сказала в отчаянии и со слезами в глазах тётя Галия: «Не дай Бог никому пережить своих детей…»

Аяулы Бекжан Бекболатович погиб ровно год назад, 5 ноября, в возрасте двадцати семи лет в результате несчастного случая на заводе. Ровно десять месяцев назад, 5 января, в кровавой январской бойне погиб Куаныш Маратулы двадцати пяти лет. Пусть они покоятся с миром, пусть земля будет им пухом, и, если и вправду существует Судный день, о котором говорят муллы, значит, мы встретимся снова...

2024

 

Зауреш

 

Он влюбился. Дух захватило, земля ушла из-под ног. Сел за письменный стол, испытывая боль, не отпускавшую его ночами. Не думал, что станет поэтом. Правда, ему нравились некоторые умные, сложные книги. Из поэтов читал Магжана и Касыма, Мукагали и Есенгали. Что касалось писателей, то они быстро наскучивали ему. Разве что короткие рассказы были ничего, те, что около четырёх страниц, а остальные — нет, слишком уж длинны. 

На свадьбе он увидел девушку. Блестящие глаза, волосы вьются. Заметил её не сразу. Когда тебе семнадцать, есть из кого выбирать. Потанцевал со всеми подругами невесты. Не танцевал только с ней, Зауреш. Было неловко. Да и не очень хотелось, честно говоря. Нарочно не смотрел в её сторону.

Зато ему понравилась Жамал. Характер у неё открытый, свободный, смеётся звонко. Пригласил её на чай. Стоял сладкий запах, в котором хотелось раствориться. Они сидели рядом, соприкасаясь руками. Сходили в кино на мелодраму, он не очень-то туда стремился, но Жамал пожелала. Бродили по ночному городу. Ярко светили огни. Он проговорил какие-то тёплые слова. Почувствовал её сладостный поцелуй. Сердце колотилось в груди, как в полёте, голова закружилась от счастья. Это любовь, решил он. Но как будто чего-то не хватало. Он много читал о любви. Поэты говорят: любовь вечна. Кажется, мир расцветает, когда ты влюблён. Кто-то сказал, что красота спасёт мир. Почему не любовь? 

Вскоре началась учёба. Большой, известный университет. Физико-математический факультет. Просторные, светлые аудитории. Студенты снуют туда-сюда, знакомятся, общаются. Начало самой прекрасной поры. И тут он снова увидел Зауреш. Вздрогнул. Она шла по длинному коридору, спокойно переговаривалась с друзьями. Высоко поднятая голова, изящная походка, в руке — маленькая сумочка. Он не слышал, о чём они говорили. Пошёл за ними, увидел, в какую аудиторию она вошла, подошёл и посмотрел по расписанию, что за факультет и группа. На лекции он думал, как объясниться с Жамал. Решил сказать, как есть, не лгать и не выкручиваться.

Вечером, в сумерках, понурый, он отправился к Жамал. Они вышли в сад, и он, с трудом выдавливая слова, признался, что полюбил другую. Сгорал от стыда. Жамал слушала молча. Не дожидаясь, пока он закончит, повернулась и ушла. Он видел, как вздрагивали её плечи, сердце щемило, но он был уверен: всё правильно, всё решено. Так разве он виноват?

На другой день в библиотеке снова увидел Зауреш. Спросил, как дела, вспомнил о свадьбе. Как бы шутя пригласил в кино. Зауреш отказалась. Сказала: не обижайся, но мне нравятся другие парни. Он спросил какие. «Ты сам знаешь», — ответила она. Быстро собрала свои тетради и книжки и ушла. А он видел, как колыхнулся подол её красного платья, и вспомнил, как дрожали её плечи. Сердце защемило.

Пришла та самая любовь, которая измучила его. Зауреш виделась ему повсюду, и он повсюду слышал её голос. Ночью — во сне, днем — будто наяву, и потом она, растворяясь где-то за горизонтом, всегда уходила.

Зауреш была к нему равнодушна. В глазах не было и крохотного лучика света. Отстранённые, холодные глаза. Выбросила подаренный им цветок. На его глазах. С тех пор он перестал дарить цветы.

Красота не спасёт мир. Напротив, она его разрушит. Магия красоты сильна и пленительна. Пленённый красотой человек не отдаёт отчёта своим действиям. Сколько в истории свершилось войн и сколько было уничтожено цивилизаций из-за красоты.

Так почему мы одержимы красотой? Она радует глаз. Лишает терпения. Мы преклоняемся перед ней, мучимся. И будто счастливы. Так что же спасёт мир? Счастье? Искусство? 

Оказывается, красота связана с высокомерием. Он это почувствовал. Он это понял. И от этого любил ещё больше. Эта болезнь сломила его. Он не мог держать ееё в тайне. Не хотел рассказывать друзьям: ведь станут смеяться. Можно рассказать знакомым девчонкам, они способны об этом поговорить. Но незачем. Передадут всё Зауреш. Вот уж этого точно не нужно. 

Он занялся чтением. Начал с восточной поэзии — Навои и Рудаки. Восхитился Хафизом. Отправился в «Рай» вместе с Саади и допьяна напился красного вина Омара Хайяма. Путешествовал по миру с поэтами и, наконец, завершил «Западно-восточным диваном» Гёте. Собравшись с силами, начал писать. На бумаге появились символы, будто кто-то нашёптывал ему на ухо, точки превращались в буквы, воображение разыгрывалось, и он ощутил такую скорость мысли, какой никогда раньше не испытывал. Словно начали открываться новые стороны бытия. Перо не могло угнаться за словами, они расплывались, но ему удавалось записать то, что он помнил. Получилось неплохое стихотворение. Он отложил ручку и встал. Прошагал по комнате туда и обратно, довольный собой. Так вот отчего поэты пишут стихи. Несчастье, что изводило его, ушло в бесконечность, и сердце успокоилось. Даже если стихотворение не спасёт мир, оно может спасти человека. 

Он ещё поработал. Закончив и начисто переписав текст, он будет с нетерпением ждать завтрашнего дня.

 

Оскемен

nocturne

 

Выходить из дома в полночь вошло в привыку. Он идёт вверх по улице Гарыша и выходит на площадь Ушанова. Он немного растерян, не знает, куда идти, мысли сами направляют его. Перед ним — дорога на все четыре стороны света. 

Вчера он отправился в университет, прошёлся там и вернулся широкой аллеей. В этом году десять лет, как он поступил в технический университет на горный факультет. На втором курсе преподаватель, поставив ему «отлично» по высшей математике, пошутил: «Пора тебе заканчивать с сопроматом да жениться».

Он помнил, как они с Шахиёй были беззаботно счастливы. Ноги свернули налево и понесли его вперёд по проспекту Независимости. Мелкий дождик моросил — тихая, незримая печаль. Капли одна за другой падали на шоссе, ударяясь о мокрый асфальт — кап-кап. Изредка ночную тишину нарушали машины, проносящиеся туда-сюда. Людей почти не было. Тишина. Да, самое главное — тишина. Яркие огни города заливали улицы светом, будто приглашая вновь окунуться в былые радости. Но не хотелось. Прошлая жизнь казалась смутным сном. «Может, я ищу Бога? — мелькнула мысль. — Есть ли Бог? Если да, то какой путь ведёт к нему? Только ли священные книги, ниспосланные небесами? Если Божьи заповеди — истина, почему теперь их отвергают? Или существуют иные пути?» В размышлениях он медленно направился к мосту через Ульбу. Перешёл улицу и остановился у цветочного магазина. Заглянул в окно: розы, тюльпаны, ромашки, пионы. Дальше — орхидеи, сингониумы, пестролистный колеус конг мозаик, традесканция, глоксиния, пеперомия… Месяц назад он купил здесь нежно-розовую азалию и золотистый зониум, бутоны только начали распускаться. Вот уже полгода, как стал выращивать цветы, трепетно ухаживал за ними, как за живыми существами. Заботился о цветах, словно о близких друзьях, холил, как малых детей. Продавщица взглянула на него и улыбнулась. Узнала. Наверное, решила, что он пришёл за цветами. «Зайду позже, когда брат вернётся с работы», — подумал он. Он кивнул ей и пошёл дальше. Надо бы купить спатифиллум и каланхоэ. И снова выращивать прекрасные, нежные цветы, которые успокаивают душу и питают разум. Придёт время, и он заберёт их с собой. Он минул ряд небольших дешёвых магазинчиков и вышел к автобусной остановке. Подумал, что жизнь похожа на автобус в один конец. Вдруг почувствовал, как в груди кольнуло одиночество. Огляделся, словно искал кого-то. Мимо прогромыхал трамвай. Совсем пустой. Он двинулся вперёд. Оглядел улицу Астана. Показалось, что вот-вот здесь появится Гульназ, улыбнётся. Внезапно разволновался. Полез в карман за сигаретой. Не нашёл. Вспомнил, что неделю назад сильно заболел. Он постоянно всё забывает. Жалеет о прошлом. Захотелось зайти в бар и выпить стакан виски со льдом. Хотя, наверное, не стоит обманываться недолгим забытьем. Всё, что отвлекает или притупляет ум, — не нужно, мир перед глазами должен быть ясным. «Не стану пить», — решил он. Это не избавит от переживаний. Он шёл вдоль улицы Астаны и думал о своём незаконченном романе. Сюжет, план и фабула сложились, он уже приступил к работе. Но как-то всё шло не так, и он снова и снова удалял написанное. Снова писал и снова стирал. В последнее время ничего не выходит. Экран ноутбука светится, ожидая действий. А он... беспомощен. Так продолжается до рассвета. Недавно он понял, что ошибается. Очевидно, он ошибается. Зашёл в тупик. Перестал читать. Ему теперь неуютно дома, и потому он выходит на улицу. Ведь всё равно на душе неспокойно. Если в жизни есть смысл, разве не должна некая цель вести за собой, так почему непонятен путь и почему не пишется? Дождь прекратился. Последние капли упали — кап-кап — и смолкли. Гульназ, пощадишь ли ты других, кто не щадит тебя? Твоё нежное, как цветок, сердце не в состоянии вынести моего упрямого характера. За что меня любить: то денег нет, то настроения. «Нет, написанный текст невозможно стереть с лица земли», — пробормотал он. Решил, что хорошие книги стоят писательских страданий. Продолжил свой путь. Внезапно остановился. Вспомнил детство. Они любили купаться на речке. Сейчас Улан обмелел. В августе ходили в школу, где пахло тайной, получали книжки. Выходили на луг, складывали на траве книги в кучу, бегали и пересчитывали их. Повозка старого Жунуса, запряжённая лошадью, полная ими, детьми, скрипела по дороге. Они, маленькие ангелы, называли его «ата», «дедушка», и радовались. Увы, детство прошло. Прошло двадцать лет с тех пор, как он впервые прочитал Ауэзова и Муканова. Шестнадцать лет, как узнал Магауина. Он повернул назад. Подумал о том, как Каин убил Авеля и что кочевой жизни больше нет. Трамвай пересёк улицу и остановился перед Дворцом спорта. Он вспомнил, как когда-то с Айнаш был здесь на хоккейном матче. Вообще-то, он не хотел идти, это Айнаш хотела, а он её любил. Те некогда светлые времена растворились в тумане. Нет, надо освободиться от сожаления и печали и быть благодарным за всё, что было. Любовь и чувства не вечны. Всё проходит. Изнашивается. Он поднялся на мост.

Постоял немного, глядя на шумящую внизу Ульбу. Прощай, Усть-Каменогорск, ты был моей единственной любовью в этом мире. Совсем юным я приехал сюда в поисках знаний и учёбы, а теперь покидаю тебя в поисках счастья. Но если жить — уже счастье, почему ему так хочется прожить счастливую жизнь? Он спустился с моста к улице Нурмагамбетова. Проходя мимо книжного, замедлил шаг. С витрин на него смотрели книги Данте, Рабле, Мелвилл, Стендаль, Кафка, Достоевский, Хемингуэй, Борхес, Камю… Сердце наполнилось щемящей, болезненной тоской. Откуда-то донёсся звонкий девичий смех. В памяти вспыхнули светлые аудитории филологического факультета, богатая библиотека… Он не выдержал, прибавил шагу. «Зачем тебе эта писательская жизнь? — говорил ему когда-то дед. — Ты мог бы спокойно работать инженером». «Нет, я хочу быть писателем».

Он приблизился к парку Жамбыла. Сюда он пригласил Шахию на первое свидание… Восемь лет прошло с тех пор. За эти годы он ничего не добился. Не захотел быть маркшейдером, не стал журналистом.

Он подошёл к воротам — они были заперты. Ему показалось, навстречу идёт Шахия, высокая, стройная, с распущенными каштановыми волосами, которые мягко ниспадают на плечи. Алое, чуть выше колен, платье облегает изящную фигуру. Он хотел войти внутрь, но передумал. Резко развернувшись, направился к памятнику Абая. «Прошлая жизнь словно сон», — повторил он про себя. Но как можно оставить этот мир, такой прекрасный, как грациозные движения этой девушки? 

Он остановился у кинотеатра «Юбилейный» и взглянул на светящуюся афишу. Я скучаю и по тебе, Гульназ… Годы пройдут, но я не смогу забыть твоё милое лицо. Буду тосковать, грустить, стремиться увидеть хоть раз… Может, лучше было бы вовсе не встречать тебя, чем потерять…

Мимо, весело переговариваясь, прошла группа парней. Они направлялись к фонтану на площади. Похоже, студенты. Он посмотрел на них с завистью. «И мы были такими же счастливыми… Но после учёбы жизнь разбросала нас… рассыпались, как зёрна».

Парни постояли на светофоре, загорелся зелёный, и они перешли дорогу.

Он постоял в раздумьях, направился к мечети. Она виднелась вдалеке, и он снова подумал: «Есть ли Бог? Есть. Кто-то всё же есть. Можно верить или не верить, в конце пути каждый из нас узнает правду».

Он снова почувствовал одиночество, словно уже отказался от всего мирского.

На рассвете, у подножия памятника Абая, сидел молодой человек с усталым лицом и, задумавшись, курил.