Милая старушка

Первый год голода было особенно тяжело. Муж умер от рака — в свои 75 лет, хотя всего на десять лет был ее старше. Дети разъехались кто куда. Анна Павловна вдруг осталась одна. Денег ни на что не хватало. Экономь, говорили соседи по лестничной площадке. Сами заносили жиденькие супы. Будто ими наешься! Вяжи и продавай — говорили подруги по двору. Но куда ей держать спицы в руках? Да и глаза давно не видят. Сдавай бутылки — советовали третьи. Руки у нее болели от холодной воды, а горячую уже давно отключили. Трость в руках, ноги еле поднимаются на второй этаж. Казалось, нет смысла жить дальше, она так и умрет одна в своей квартире в голодном сне. Была одна только радость у Анны Павловны — голуби. Она их подкармливала еще при муже, а сейчас чем придется. Иной раз на улице краюху подберет, в водичке размочит — и половину себе, а другую — друзьям своим. Антон Сергеевич, покойный муж ее, как-то сделал теремок небольшой и прибил возле окошка на балконе.

— Чтобы радовали своим курлыканьем каждое утро, — говорил он, закуривая сигарету. От рака легких и умер. Чтобы им было не ладно, этой гадости.

Как-то вечером она вышла на балкон. Голова кружилась от недомогания, ноги совсем не держали, руки тряслись и успокаивались, только когда она хваталась за что-то как за опору и двигалась дальше. Она закурила сигарету. Последнюю от мужа. Старушка еще тогда, в день его смерти, не смогла выкинуть его последнюю пачку. Решила, что когда закончатся сигареты, она сама уйдет. Легче всего — таблетки. Но они у Анны Павловны закончились, последняя простуда слишком сильно ударила. И эта соседка удивительно рьяно порылась в шкафчиках у Анны Павловны в поисках любых лекарств, чтобы спасти бабушку. Нет бы свои притащить! Да и вообще, кто ее просил спасать-то? Старушка «уйти» хотела, и было бы проще это сделать от простуды с недоеданием — быстрее. Она затянулась и закашлялась. Кашель был хриплым, раздирающим, казалось, все внутренности старой женщины. Полегчало. Она, обессиленная, села на стульчик. И тут вдруг заметила, как что-то шевелится на полу балкона. Старушка замерла, не веря своим глазам. Маленький голубь настороженно выглядывал из барахла в углу балкона. Он выглянул сначала только чуть-чуть, головой, а потом вышел весь на свет, падающий с окна из квартиры Анны Павловны.

— А, это ты. Все еще прилетаешь поесть. Ну, молодец. Только нет ничего у меня для тебя.

Тут она заметила, что птица тащит за собой одно крыло.

— Ой, хоспади! Да ты тут с увечьями! Подожди, подожди. Я тебе что-нибудь принесу. Подожди, помогу.

Она впопыхах затушила сигарету о жестяной подоконник, раскрошив под окурком кусочки облупленной старой краски. Старая женщина бесформенной фигурой, шаркая тапками, поплелась на кухню. Она бесцельно, бессмысленно пошарила по ящичкам и полкам. Она сама не знала, что ищет. Анна Павловна помнила эту птицу с самого начала ее одиночества и теперь ничем не могла помочь. Она совсем испугалась, растерялась, голова кружилась от выкуренной сигареты, слезы заволокли и без того невидящие глаза. Это состояние казалось старушке невыносимым. Сердце разрывалось от стольких чувств, от жалости к себе, к птице. Старушка увидела свою трость у стола. И вдруг ей все стало ясно. Она всхлипнула, протерла рукавом глаза, в него же и высморкалась громко, звучно, так что наверняка слышали соседи. Бабушка все той же неуверенной походкой направилась на балкон. Птица ворковала и беспокойно ходила из стороны в сторону. Анна Павловна засунула руку себе в халат и нащупала печеньку. Она ее подсасывала и клала обратно в карман вот уже второй день. Старая женщина с трудом наклонилась и покрошила заначку на полу перед голубем. Птица на это время отошла в сторону.

— Сегодня до теремка, видимо, не дойдет, да?

Старушка отступила на шаг, потом в сторону, чтобы не загораживать свет из квартиры и видеть птицу. Голубь умер от первого же удара тростью. Он пришелся по маленькому черепу и оказался такой силы, что послышался хруст и череп превратился скорее в мешочек из кожи и перьев с чем-то бесформенным внутри. Таким его запомнила Анна Павловна, своего первого голубя. А еще она помнила вкус теплой крови у себя на губах. Эти перья, которые застревали в зубах и щекотали нос. Но она была так голодна, что просто не смогла остановиться. Вгрызалась, вгрызалась, кости хрустели на немногочисленных ее зубах. В следующий раз она наденет вставную челюсть. Подарок дочери лет так пятнадцать назад перед отлетом в Америку. Да, с зубами, пусть и чужими, все это жевать много легче. А так она больше глотала. Проталкивала силой в горле. После она протерла все тем же рукавом рот и пошла на кухню за веником и совком.

На следующий день Анна Павловна сделала дома генеральную уборку. Она исследовала каждый угол своей маленькой квартирки и к вечеру сидела за столом перед своим сокровищем. Два сухаря, три засохших конфеты, горсть разношерстного зерна.

— Этого должно хватить, — пробормотала она.

Старушка вышла на балкон и посыпала зерно на пол. Пару голубей сели на перила и стали с интересом наблюдать за бабушкой. Она села на стул и закурила сигарету. Ей удалось найти целую пачку за комодом в зале. Анна Павловна неспешно курила и наблюдала за птицами. Трость стояла наготове у ее левой ноги…

Спустя две недели старушка бодрым шагом поднималась по лестнице в подъезде. Соседка спускалась вниз.

— Анна Павловна, здравствуйте, как вы поживаете? Вас давно не видно у нас на скамейке. Да вы просто цветете, душенька, и глаза блестят. Надо же, надо же, ну, я побегу, мне пора.

Анна Павловна любила общаться с такими людьми. Сами чихнут, сами пожелают себе здоровья, пошутят — посмеются. Полная автономность. Но что не нравилось старушке, так это голуби. Они перестали прилетать на ее балкон. Она даже посидела пару раз на проспекте Абая, выпрашивала денег, чтобы купить хлеб. Хоть в бульон покрошить, а то так и не наешься совсем. Да и подкормить птиц. Но попытки ее были тщетны. Как бы она ни мыла, ни скребла щеткой пол на балконе, старушка подозревала, что птицы чуяли, что здесь что-то неладное. Да и было хорошо только первые пару дней, а потом совсем пусто. Разве этим наешься? Супы из голубятины быстро приедаются, пусть ими и кормят в ресторанах. Нет, Анне Павловне нравился процесс. Сидеть и ждать. Она не могла забыть своего первого голубя, сколько жизни она почувствовала в его маленьком теле, сколько тепла!

А про еду — она просидела полдня выпрашивая и теперь вторую неделю так делает — сидит то в одном месте, то в другом — пока не выгонят. Хорошо хоть старая — не бьют. Но на еду хватает. И хлеб, и колбаса. Но все не то. Эта пища была серой для Анны Павловны, безвкусной как картон. Голуби — другое дело, она их видела живыми. И она их ела после. В этом была какая-то красота для нее, поэзия.

— Двадцать восемь панфиловцев, — прошептала она, когда открывала дверь квартиры. Губы старушки растянулись в ненасытной улыбке. Все зубы на месте, спасибо дочке за протез.

****

Настя уже некоторое время стояла на остановке. Пересечение Ташкентской и Розыбакиева. Один автобус останавливался за другим, размешивая свежий снег в черную грязь.

— Саяхат, Зеленый базар! — кричал мальчишка-кондуктор.

Настя сделала музыку погромче, чтобы перекрыть звук сигналов обгоняющих друг друга автобусов, выворачивающих в последний момент в поток легковушек, или резко останавливающихся таксистов. Жизнь бурлила. Выходной день — оптовка в двух шагах. Люди, нагруженные покупками, будто в последний раз живут. Но больше всех Насте приглянулись старушки с тележками, с разноцветными сумками на колесах. Она и не знала, что те могут быть столь разными в использовании. Хочешь — будет и табуретом, если вдруг не осталось мест на остановке. Откинь седушку, а сама сумка будет спинкой — и усаживайся. Или колеса-трансформеры — по три с каждой из сторон, помогают преодолеть лестницы и пороги. Фиксация, скрытые зонтики, любая расцветка самих сумок.

Старушки с тележками сплывались со всех сторон. За десять минут ожидания Настя с легким ужасом поняла, что на остановке их уже человек пятнадцать. И все о чем-то весело переговариваются. Кто и где подешевле курицу купил, почем яйцо. Этот доллар — будь он неладен! — из-за него все цены подняли. И пенсию увеличили на десять процентов, чтобы потом продукты подорожали вдвое. Сейчас самая пора затариваться мукой, сахаром, спичками — грядет тот день, когда прилавки опять опустеют. И зря дети их не слушаются, не закупают. Но ничего — каждая из старушек готова поделиться своим закупом, лишь бы никто не остался голодным. А на овощи… нет, вы видели, какие цены на овощи?! Хорошо, что осенью затарили: кто по мешку, кто по два — картошки, лука, свеклы и моркови — теперь всю зиму можно и борщ, и салаты делать — много дешевле. Главное, чтобы было где хранить…

По прошествии еще десяти минут Настя начала догадываться, что она и эта братия-любителей тележек ждут один и тот же маршрут. Он сегодня оказался редким гостем. Все остальные курсирующие тут автобусы уже прошли за время ожидания девушки. Тонкие, облегающие джинсы совсем не грели, и куртка оказалась холодной в снежную погоду. И почему Настя не взяла больше налички? Всего на 80 тенге больше, и она могла бы уже с пересадкой умчаться куда угодно. А теперь девушка застряла здесь в окружении старушек, которые уже пару раз бросали в ее сторону неодобрительные взгляды.

— Стоит тут накрашенная, ты только погляди — какие тени, а помада какая яркая, — громким шепотом проговорила одна.

— Я своей внучке все лицо хозяйственным мылом вымыла, когда увидела, как она малюет, — проворчала вторая.

— Да бросьте вы, какими мы были в ее годы! Будь чем — тоже бы красились, — проговорил тихий приятный голос.

Все засмеялись, загалдели и перешли на другую тему. Настя невольно обернулась и заметила милую старушку в косынке и зеленом пальто ниже колен. Такая опрятная, ухоженная, прям глаз не отвести, и тележка у нее была под стать другим. Яркая, разрисованная цветными кольцами на голубом фоне. У старушки была трость, на которую та опиралась.

Подъехал автобус, притормозил в самый последний момент, заскрипели шины по гравию, окатив из лужи самых торопливых. Настя не стала толпиться у задней двери, дожидаясь погрузки каждой тележки, и прошмыгнула к передней. Она уже поставила одну ногу на ступеньку, когда ее плеча кто-то легонько коснулся. Оказалась давешняя понравившаяся ей старушка, та, что вступилась за Настю.

— Не поможешь мне с сумкой, милочка?

— Да, конечно, — ответила Настя и улыбнулась.

Сумка не была тяжелой, как было думала девушка. Она даже удивилась этой легкости.

«Странно, я думала, они их заполняют до краев».

— Я не покупаю, я продаю, — подмигнула старушка.

— И что же ты продаешь? — вмешалась из ниоткуда взявшаяся необъятная женщина в видавшей виды потрепанной, даже засаленной шубе.

— Мясо, — проговорила громче старушка в зеленом пальто, двигатель автобуса взревел, и собравшиеся пассажиры качнулись в такт движению.

— За проезд! Карточки прикладываем, оплачиваем за проезд, — начал рутину кондуктор.

На одном из сидений примостилась продавщица попкорна. Перевязанный веревками вкусно пахнущий баул стоял, точнее катался вперед-назад на колесиках возле ее ног, занимая места так, что еще двое могли стоять. Она придерживала ручку, чтобы тележка далеко не уехала.

— Будешь покупать попкорн? Горячий, — проговорила женщина, заметив взгляд Насти.

— Нет, спасибо, — ответила она, хотя очень хотелось.

— Эй, будешь тут продавать — еще плату попрошу, — налетел кондуктор. Просто подойти он не мог, так как автобус несся и парень еле удержался на ногах. Водитель весело с кем-то калякал по сотовому и курил сигарету.

— А я и не продаю! Это она тут смотрела, — женщина тыкнула пальцем в сторону Насти.

Та подумала, что лучше не ввязываться и спокойно доехать до своей остановки.

— Ниче она у тебя не спрашивала, я же видел! — вступился парень.

— Ах ты бесстыжая! — вдруг воскликнула женщина в сальной шубе. — Хоть бы глазом повела, нахалка! Ты посмотри на нее. Тут из-за нее спорит честной народ, а она молчит. Стоит тут в наушниках!

Настя только и могла что глазами хлопать. Этого выпада она никак не ожидала. К женщине подключилась еще пара старушек. Припомнили эту наглую молодежь, которая не здоровается, ни тебе места уступить, ходят тут в обтягивающих джинсах — все на виду, стыд да срам!

Настя покраснела. Она никак не могла найти что ответить и, самое главное, она решительно не понимала, что сделала не так.

В салоне были другие пассажиры. Все предпочли уставиться в окна. Даже водитель замолчал со своим телефоном и нет-нет поглядывал в зеркало заднего вида. Глаза его странно блестели.

Парня-кондуктора пару раз выслушали, и потом жернова блюстителей нравов перемололи и его молодые кости, так что он, как мужчина, предпочел не спорить с женщинами, а спровадить их уже восвояси, каждую на своей остановке.

Место перед Настей освободилось. Она, не помня себя, в него рухнула, чем подняла еще один шквал возмущений о старших и местах. И что, надо же, ни разу тебе не посмотрят, не проверят, может, тут кто больной и старый уже на ногах умирает. Стоит отметить, что все говорившие — это еще надо постараться перекричать ревевший мотор — сидели себе спокойно на креслах, и вообще в салоне, кроме кондуктора, никто больше не стоял. Тот уставился каким-то отупевшим взглядом на дорогу. Он беспокойно теребил монетку в руке в ожидании выходивших, чтобы постучать ею по стеклу в знак водителю, если надо будет остановиться.

Женщина с попкорном уже три остановки назад сошла с автобуса и поплелась по своим торговым делам и думать уже забыла о бедняжке Насте. Да и женщина, которая всю эту кашу заварила, та самая — в старой шубе, тоже довольно скоро освободила всех присутствующих от своего общества.

Вроде наконец в салоне замолчали. Настя не могла поверить, что галдеж прекратился, она поднялась с места и мельком оглянула салон. Осталось всего три старушки. Одна — в зеленом пальто и с тростью с сочувствием поглядела на Настю, две оставшиеся были увлечены своей беседой о внуках. И девушка для них уже не представляла былого интереса. Однако она все равно побаивалась поднять глаза. Парень постучал по стеклу двери. Автобус резко затормозил. Всех в салоне качнуло. Настя еле удержалась на ногах, ее за руку подхватил кондуктор.

Дверь открылась, и девушка наконец вышла. Слезы хлынули из ее глаз. Она почему-то так старалась не заплакать в автобусе, что сейчас просто не могла остановить поток горячих слез.

Настя шла по маленькой улице, не разбирая дороги, среди двухэтажных старых домов и гаражей. Ей было так обидно. За все. За то, что она себя не защищала, за то, что точно так же всегда молчит дома, когда ее ругают мама или бабушка. Просто теряется от страха, вдруг становится из взрослой двадцатилетней девушки — маленькой девочкой, которой хочется просто спрятаться куда-нибудь под стол и никого не видеть.

— Не надо так плакать, милочка, — услышала Настя знакомый мягкий голос.

Она обернулась и увидела милую старушку с тростью. И только сейчас Настя заметила, что трость была заостренной. Девушка, когда впервые такие увидела, подумала: «Какая незаменимая вещь в гололед». Только сегодня не было гололеда, снег таял.

Девушке стало не по себе. Она вдруг поняла, что не знает, где находится. Не узнает ни тропинку, ни гаражи вокруг. Как ее сюда занесло?

Она еще раз взглянула на старушку, словно что-то спросить. Но не успела.

Старушка улыбнулась добренькой улыбкой и вонзила трость девушке в шею. Кровь хлынула из раны. Девушка открывала и закрывала рот, будто обретя наконец дар речи. Старушка беспокойно оглянулась по сторонам и вытащила из тележки топор.

Лучшее, что могло произойти с Анной Павловной, уже произошло. Девушка сама пошла в сторону заброшенных гаражей. Глупо, глупо и бесполезно прожитая жизнь.

Анна Павловна тянула сумку-тележку на остановку. Заметила капельку крови на ладони и слизала ее.

— Женщина, у вас что-то течет из сумки, — подсказала старушке соседка по месту в автобусе.

— А это я на оптовке мясо купила, размораживается, наверное. Вы же знаете, как они много туда воды, льда суют. Ну просто кошмар. Если бы не тележка — осталась бы голодной.

— Да, я сама на прошлой неделе взяла там говядину…

Анна Павловна смотрела на собеседницу с участием и пониманием. Со дна тележки упала на пол еще одна капля крови. Грязь, растаявший снег и целая лужа посередине салона автобуса при очередном реве мотора перетекли под ноги Анны Павловны, под колеса ее тележки. От крови не осталось и следа.

— Я на следующей остановке выйду, а то помидоры забыла купить, — с улыбкой проговорила собеседнице Анна Павловна.

— Вам помочь?

— Нет-нет, что вы! У вас своего полно.

Старушка сошла с автобуса, с трудом одолела бордюр со своей тележкой, затем остановилась и закурила сигарету. Она так и стояла одинокой на остановке, тихо радуясь теплой алматинской зиме.

А на дереве неподалеку внезапно перестали курлыкать голуби.