Архетип сада как часть городской мифологии Алматы

Мифология города — это интереснейший культурологический феномен, который давно привлекает внимание исследователей: филологов, историков, специалистов по семиотике. Существует немало работ, посвященных рассмотрению городов мира с точки зрения семиотики их пространства и их «мифического» имиджа, как он сложился в культуре. Можно привести в качестве примера работы Ю.М. Лотмана.

Главной идеей основания города, как не раз писал М. Элиаде, является космизация пространства, превращение хаоса в космос. Затем уже, со временем, город, помимо своего чисто функционального значения, обретает собственную символику, образ и «характер», становится выразителем определенных смыслов, важных для данного народа и его культуры.

Мифология города появилась как часть многих региональных мифологий еще в самые древние времена. Мифы об основании городов имеют в своей основе архетипическую схему, которая сохраняется в мифологии отдельных городов вплоть до современности. Мифология города включает в себя наряду с легендами, функционально аналогичными этиологическим и топонимическим мифам, истории о «культурных героях», как правило, его основателях или людях, внесших в свое время большой вклад в его развитие. Источниками таких историй, которые со временем приобретают для жителей города значимость мифов, являются обычно реальные исторические документы, мемуарная литература, семейные предания и легенды жителей и — в значительной степени — художественная литература.

Если говорить об Алматы (Алма-Ате), то во многом современный базовый городской миф сложился под влиянием «алма-атинской дилогии» Юрия Домбровского. Миф этот — образ Алма-Аты как райского сада, который существовал где-то в «золотом веке». Последний относится к эпохе до 90-х годов прошлого века. Если хорошо изучить социальные сети — те же публикации жителей современного Алматы на Facebook, — то складывается четкая картина: большинство горожан «ностальгического» возраста носят в своем коллективном бессознательном «Алма-Ату — потерянный рай» (так называется одна из открытых групп на Facebook).

Можно сказать, что во многом творцом этого любимого горожанами мифа был Юрий Домбровский. Недаром начало его романа «Хранитель древностей» так любят цитировать участники всех групп, посвященных истории города. По сути, их цель — виртуальное возвращение в «золотой век» райского города-сада.

В авторской мифологии Ю. Домбровского сад является лейтмотивным образом и составной частью ветхозаветного мифокомплекса «райский сад — змей — Ева», который присутствует практически во всех произведениях писателя.

Сад — один из древнейших символов мировой культуры, имеющий истоки в мифологическом разделении пространства на две противостоящие друг другу области: хаоса (невозделанного, неокультуренного пространства) и космоса (освоенного человеком пространства).

Сад как образ рая встречается в древнейших мифологиях и священных религиозных преданиях мира. Наиболее распространенным и широко известным образом райского сада является библейский Эдем. Первые две песни Книги Бытия согласны в том, что творец мира создал райский сад специально для человека. Можно сказать, что Бог выступает в Книге Бытия как садовник, чем освящает эту профессию. Эту мифологему повторяет Евангелие от Иоанна, где Мария Магдалина поначалу принимает воскресшего Иисуса Христа за садовника.

В мифах Древнего Шумера также присутствует образ садовника, предполагающий наличие образа сада. Известен шумерский миф о рождении героя Гильгамеша, пятого царя первой династии города Урука, в пересказе греческого автора Элиана. Миф повествует о том, как царю Урука Энмеркару было дано предсказание, что его внук, сын его дочери, лишит его трона. Напуганный пророчеством царь приказал запереть дочь в башне. Однако, несмотря на изоляцию, дочь царя забеременела и родила сына. Как видно, данный мифологический мотив — о пророчестве и связанном с ним запрете для царской дочери на право иметь ребенка — можно отнести к категории универсальных (ср. миф о Данае, Рее-Сильвии). Как известно из тех же мифологических сюжетов, ребенок, родившийся у царской дочери, имел божественное происхождение. Несмотря на это, повторяющаяся сюжетная схема говорит о том, что дед стремится избавиться от внука (ср. Персей, близнецы Ромул и Рем). В мифе шумеров Энмеркар приказывает выбросить мальчика из окна башни. Согласно той же мифологеме, различающейся лишь в деталях, ребенка спасают высшие силы. В случае с Гильгамешем — это орел, который подхватил ребенка и унес его в сад, где его воспитал садовник. Положительная символика сада, как видно из этого мифа, переходит на образ садовника.

Символический образ сада появляется у Домбровского уже в романе «Обезьяна приходит за своим черепом», написанном им зимой 1943 года в Алма-Ате сразу после возвращения из колымского лагеря. В романе делается акцент на том факте, что сад, или парк, в загородном имении профессора-антрополога Мезонье, главного героя романа, находится в сильно запущенном состоянии: его долгое время никто не приводил в порядок. Принимая во внимание повышенный интерес Домбровского к творчеству Шекспира, можно предположить, что ситуация с садом в романе перекликается с метафорой из трагедии «Гамлет», которая звучит в одном из монологов главного героя: «Как невыполотый сад, дай волю травам, зарастет бурьяном, / С такой же безраздельностью весь мир заполонили грубые начала» (перевод Б. Пастернака). В основе шекспировской метафоры и образа сада у Домбровского лежит мифологема наступления хаоса на обустроенный человеком «космизованный» мир. Отсюда и профессия главного героя «Обезьяны» Курта. Он — садовник, нанятый профессором, чтобы навести порядок в саду, очистить его от сорняков. Параллель с мифическим садовником становится очевидной, когда раскрывается настоящее занятие Курта: он является руководителем местного движения сопротивления, то есть героем, который борется с хаосом.

Мифология сада продолжает присутствовать и в дальнейшем творчестве писателя. Например, сад как фон присутствует в рассказах «Царевна лебедь» и «Леди Макбет», написанных в 1955 году в поселке Чуны Иркутской области, где писатель жил на поселении после освобождения из тайшетского Озерлага. Оба рассказа вошли как составные части в роман «Рождение мыши». Наконец, сад является одним из главных символических образов в автобиографических, так называемых «алма-атинских» романах Домбровского «Хранитель древностей» и «Факультет ненужных вещей».

В самом начале первой главы «Хранителя древностей» Георгий Зыбин, главный герой дилогии и alter ego автора, прибывает в совершенно незнакомый ему среднеазиатский город Алма-Ату. Действие первой главы происходит в 1933 году (позже повествование перейдет на события 1937 года). О причинах, заставивших его покинуть родную Москву и приехать на далекую окраину бывшей Российской империи, а ныне СССР, писатель предпочитает умолчать. Однако причина нам известна — ссылка по политическим мотивам. Тем более вызывает удивление, как герой воспринимает новую для него обстановку, в которую попал не по своей воле. Вместо испуга, неприятия или других негативных эмоций в восприятии героем окружающей обстановки чувствуется удивление и некая зачарованность своеобразной красотой южного города. Коренной москвич Зыбин, выехавший из Москвы «в ростепель, в хмурую и теплую погодку», вдруг оказывается «среди южного лета».

Домбровский, подробно описывая маршрут своего героя, создает образ сказочного города-сада:

Надо заметить, что описания как компонент текста, как правило, занимают в произведениях Домбровского значительное место. Известно, что писатель интересовался природой, обладал довольно солидной научной эрудицией. Например, в приведенном выше фрагменте из начала романа мы видим, что Домбровский не ограничивается общей картиной цветущей весенней природы. Он предпочитает точность в описаниях: употребление видовых названий растений (цветы: тюльпаны, маки, марьин корень), плодовых деревьев.

На первый взгляд, описание южного города-сада является предельно реалистичным очерком хорошего наблюдателя природы. Но при ближайшем рассмотрении все оказывается не совсем так просто. Дело в том, что Домбровский в данном описании «заставляет» цвести одновременно растения, которые в действительности никогда не цветут в одно время. По моим собственным многолетним наблюдениям, в цветении плодовых деревьев в городе наблюдается определенная последовательность. Первым обычно зацветает урюк, за ним следует цветение других косточковых: сливы, вишни, яблони. Если в цветении косточковых и можно наблюдать в разные годы незначительные временные сдвиги, то описанное в романе цветение акаций (точнее, робиний) одновременно с плодовыми деревьями явно не является реалистическим.

Что же заставило такого дотошного писателя и наблюдателя, как Домбровский, отступить от реального положения вещей? Я уверена, что он пошел на такое «нарушение порядка» в алма-атинской природе намеренно. Дело в том, что даже такое едва незаметное нарушение реалистичности в описании создает определенный эффект: в первой главе романа создается образ Алма-Аты как мифического райского сада. Общая «мифологичность» произведений Домбровского позволяет нам с достаточной степенью уверенности предположить, что авторский прием мифологизации города не случаен, а подготавливает появление в романе ветхозаветного мифокомплекса «райский сад — змей — Ева», который играет значительную роль в творчестве писателя.

Эффект мифологичности и сказочности усиливается также, во-первых, вербальными маркерами: например, обилием цветовых прилагательных и метафор. Во-вторых, едва заметным фантастическим нагнетанием ситуации: «Шел, шел и вдруг понял, что кружу на одном месте». Кроме того, «райское» душевное состояние главного героя в двух первых главах романах сказывается в определенной бессюжетности повествования.

В дальнейшем действии романа тема сада будет развиваться в направлении мифологемы «потерянного рая». Разрушение райской бессюжетности начнется с появления заметки в газете о четырехметровом удаве в садах колхоза «Горный гигант». В колхозном яблоневом саду, заметим, Георгий Зыбин повстречает некоего Михаила Степановича (предполагается, что он и есть тот самый змей-оборотень) и «ведьму» Софу Якушеву. В саду под яблонями они будут вести опасные беседы, которые потом обернутся для главного героя арестом (если вспомнить третью не опубликованную при жизни писателя часть романа). В «Записках Зыбина», кстати, появляется и Ева как необходимая часть главного мифокомплекса «Хранителя древностей».

В романе «Факультет ненужных вещей» тема райского сада продолжается. Теперь сад больше будет связан с Владимиром Корниловым, негативным двойником главного героя. Он будет работать в садах «Горного гиганта» на раскопках, и сад по мере изменения погоды (переход к поздней осени) будет отражать настроения и душевное состояние Корнилова.

Кроме того, в «Факультете» есть и образ садовника: это садовник Сталина, который толкует ему о лесных «вольных» грибах. То есть положительная символика садовника, идущая из древних мифов, здесь переосмысливается и осовременивается, связывается с темой свободы.

В «Факультете» также обыгрывается и символика яблока: вспомним эпизод, когда дед Середа, главный собутыльник Зыбина, вызванный на допрос, просит следователя Тамару Долидзе передать своему приятелю яблочки, алма-атинский апорт. Эта сцена явно имеет символическое значение: своим «слишком человеческим» по тем временам жестом дед Середа интуитивно пытается достучаться до спящей и одурманенной души следовательницы.

Райский сад — яблоко — змей — Ева. Золотой век Алма-Аты. Образ самого Юрия Домбровского, свободолюбивого и отважного хранителя древностей, создавшего для города его самый прекрасный миф. Такова мифология современного Алматы, хранящего воспоминания о своем «райском» прошлом.