Муха в банке

Действующее лицо: 

Виктория — молодая девушка около 30 лет. Писательница (Сильвия Плат).

 

Виктория стучит по соседкой двери и ждёт несколько секунд. Она просовывает в дверной проём записку и уходит в свою квартиру.

Комната Виктории совмещена с кухней. Она ставит на плиту чайник.

 

Виктория. Надеюсь, Тревор увидит записку. В последнее время он очень невнимательный. Куда он мог пойти в такое время? Впрочем, неважно. Надеюсь, он её заметит. 

 

Виктория садится за стол, на котором стоит печатная машинка.

 

Это самый холодный февраль на моей памяти, никогда мне не было так холодно. Сегодня пришлось заклеить все окна скотчем и лоскутами тканей, чтобы хоть как-то сохранить тепло… 

 

Виктория наливает себе чай и возвращается за стол.

 

Поразительно, как с годами меняются приоритеты. Казалось бы, то, что я так обожала и чем горела с детства, теперь стало для меня тягостью, обузой… Давно я к тебе не прикасалась, старый друг писателя… Но ведь это искусство… искусство… И я сделаю это ВЕЛИКОЛЕПНО!

Как долго я боялась быть собой. В моей голове — вечный поток беспредельных мыслей, но я не могу о них рассказать. Чего же я всё-таки боюсь? Тебя? Да, мой дорогой отец, я всегда боялась тебя. Ненавидела. Любила. Я так хотела, чтобы ты меня заметил, чтобы хоть раз в жизни поговорил со мной о чём-то. Но ты молчал. Твои пчёлы были единственными твоими «детьми», которых ты любил. Я была маленькой девочкой, которая писала тебе стихи. Я так ждала, так надеялась на твоё мимолётное одобрение, но ты не дал мне его. Как бы я хотела быть одной из твоих пчёл, чтобы получить хоть каплю твоей любви. Ты умер, когда мне было восемь, но ты продолжал жить во мне, в моей голове. Ты был везде. Тридцать лет моей жизни ты был повсюду. Каждый немец — это ты. Ты отрезал мой язык и пришил вместо него свой, сплетённый из колючей проволоки… Я бежала за тобой, я звала тебя! Папа! Я здесь, обрати на меня внимание! Я была маленькой девочкой, которая просто хотела показать тебе свои стихи. Сегодня ты умер для меня во второй раз. А я навсегда останусь мухой в банке среди твоих прекрасных пчёл. Мухой, которую ты посадил туда, чтобы она не раздражала тебя своим назойливым жужжанием. Я была хорошей дочкой, папочка. Всю свою жизнь я оставалась мухой. Даже когда встретила Теда. Я думала, он сможет открыть крышку и дать мне взлететь, но он был бессилен. Я жужжала слишком назойливо… вместо того чтобы молчать и быть идеальной. Идеальной дочкой, женщиной, хозяйкой, женой… Даже будучи мёртвым, ты заставлял меня бояться. Я училась хорошо, потому что боялась подвести тебя, боялась лишний раз тебя огорчить.

 

Она встала из-за стола и прилегла на кровать.

 

Мне тяжело дышать… Что происходит? Почему я не могу вдохнуть воздух? Кажется, я задыхаюсь… Комната кружится, я должна взять себя в руки! Сейчас всё пройдёт!.. Ну почему это не прекращается?! Что это за шум? Здесь кто-то есть? Помогите! Я здесь! Здесь!… А где я?.. Это моя комната, но почему она такая большая? Голова кружится, я не понимаю, как так вышло, почему комната стала такой огромной… Хотя понимаю… Это не моя комната… Это мой дом… наш дом… Наш дом, который мы купили с Тедом! Мы планировали растить в нём наших детей, мы были такими счастливыми… А вот и сам Тед! Тед! Я здесь! Помоги мне, я не могу дышать! Выпусти меня… Тед, почему ты меня не слышишь? Почему? Ты всегда говорил, что любишь меня, так почему сейчас ты не можешь меня услышать? Ах… вот почему… Серьёзно, Тед? Ассия?! Ты привёл любовницу в наш дом! В нашу кровать! Эту мерзкую морскую ведьму ты положил в нашу кровать! Хотя говорил, что любишь! Ведь я была твоей музой… Я всегда старалась быть ради тебя идеальной женой, а теперь ты без всякого стеснения привёл её в наш дом, теперь она твоё вдохновение… Но её ждёт то же, что и меня, Тед. Как долго ты хотел держать меня в банке? Сколько лет я позволяла тебе лишать меня кислорода? Я позволяла тебе казаться кем-то лучшим…

 

Раздаётся детский плач, Виктория встаёт и начинает искать что-то на полках, достаёт два стакана, наливает в них молоко, затем кладёт хлеб на тарелку, выходит из комнаты, заходит в соседнюю комнату и оставляет еду в детской около кровати, на которой лежат два ребёнка возрастом меньше трёх лет каждый.

 

Николас! Всё хорошо, мама здесь, не бойся, всё будет в порядке! Мне нужно закрыть вашу с Фридой дверь, иначе ваша комната остынет. Щели под дверью заложу тканью и заклею скотчем, чтобы вас не продувало. Пожалуйста, не высовывайся из-под одеяла и обними сестру. Так вам будет теплее…

 

Виктория выходит из детской и закрывает дверь.

 

У нас нет отопления, и мои дети мёрзнут. Кажется, я не могу им помочь. Я вновь оказалась под стеклянным колпаком, но на этот раз я больше не боюсь. Я придумала себе псевдоним — я стала Викторией, чтобы никто не узнал настоящую меня. Но хватит, хватит быть Викторией Лукас! Сильвия, хватит бояться рассказывать о себе, хватит метаться между образами «Мадонны» и «Проститутки», пытаясь быть идеальной или неидеальной… Меня обязательно услышат. Я подарю своим детям тепло, они больше никогда не будут мёрзнуть в маленькой убогой квартире, потому что их поганый папаша забрал у меня всё, лишил меня моего голоса и посадил как муху в банку, чтобы я ещё немного полетала. Ведь ему так сложно было прихлопнуть меня. Я провела слишком много времени на больничных койках в окружении медсестёр, и только они по-настоящему заботились обо мне. Я просто хотела освобождения. Ведь смерть — это искусство, как и всё остальное, и я всё ещё делаю это великолепно… Но даже это Тед не позволил мне сделать… Он опять дал мне веру. И опять забрал её. Эта Ассия, наверное, удивится, когда получит несколько писем от меня…

 

Сильвия садится на угол кровати.

 

Мои дети мёрзнут… В комнате слишком холодно, мне срочно нужно найти тепло. Я должна помочь им: они самое дорогое, что у меня есть. Попробую зажечь газ на всех конфорках, чтобы хоть как-то согреться. Ужасный февраль. В газетах пишут, что это рекордно холодная зима, но скоро всё закончится. Я уже смогла найти тепло…

 

Сильвия включила все конфорки на газовой плите и духовой шкаф, оставив дверцу открытой.

 

Скоро в комнате станет тепло… Мои дети согреются, и всё встанет на свои места. Всё уже в порядке — тишина внутри. После того как я написала те письма, что-то щёлкнуло. Будто я пробила стеклянный колпак, что сдавливал меня всё это время. Я больше не муха, беспомощно бьющаяся о прозрачную стену. Мне не тяжело — впервые за долгое время мои плечи свободны. Я нашла своё тепло.

Мои дети — в безопасности. В тепле. Они больше не замерзают, как замерзала я.

Тед любил меня. И он любит их — наших детей. Он хороший отец. Он заботится.  Ассия… она тоже будет заботиться. Хотя ирония, Тед — очень скоро она окажется на моём месте. Ты ведь знаешь это.

Моего отца рядом нет. Он где-то далеко. Как и все те, кто мог причинить боль. Здесь больше никого нет. Ни предателей, ни лжи. Только я.

И я останусь. Навсегда — в этих строках, в чернильных следах.

Ты можешь пытаться, Тед. Можешь снова надевать маски, прятать правду, искажать её, как делал это со мной. Но людям ты не солжёшь так, как солгал мне.

Тревор… ты хороший сосед. И ты нашёл записку. Но теперь — слишком поздно.

 

Послесловие

 

11 февраля 1963 года. 4:30 утра. 

Тревор Томас, заходя домой, наткнулся на записку в дверном проёме, в которой говорилось: 

«Тревор, мне очень плохо. Не мог бы ты вызвать мне врача, пожалуйста. Сильвия». 

Когда он поднялся к квартире, там уже находилась медсестра и полиция. Мёртвое тело Сильвии сидело на полу, а головой она лежала в духовом шкафу. В квартире стоял сильный запах газа. В соседней комнате они нашли двух живых маленьких детей. Сильвия позаботилась о них. Она страдала глубокой формой депрессии, у неё было несколько попыток суицида. Последняя оказалась успешной.