Рассказы

Бабушка и пирожки

 

Денёк выдался из ряда вон — настоящее тринадцатое число. С утра директриса орала, как оглашенная. Потом срочно потребовался отчёт, который я поручила сделать тупому Славику. Славик —  сорокалетний, похожий на огромного жирного кота идиот, попавший в мой отдел по указанию свыше, — просидел полдня с умной физиономией и, как всегда, перевалил на меня задание со словами: «Будьте так любезны, если вам не сложно, подкорректируйте, пожалуйста, то, что я тут набросал». Набросал он ровно ничего. Зато на работу притащился в пышном грибоедовском галстуке, с тростью и в сапогах-казаках — видимо, объявил день самолюбования и саботировал работу. Потом девочка-секретарь, наша золушка, не способная и двух слов связать, устроила истерику, когда я исправила документ, который она наваяла, — даром, что мне его подписывать. Потом в обеденной прорвало трубу и мы искали сантехника — и это всё на фоне проекта, непроходимого, как дремучий лес. Словом, к вечеру я буквально падала с ног и испытывала лишь одно желание: добраться до дома и завалиться на диван с книжкой.

Но не тут-то было. Бабушка, открыв дверь, сразу распорядилась:

— Давай-ка, Машка, быстро сбегай в магазин и купи бутылочку шампанского, потому что сегодня все нормальные люди встречают Новый год по старому стилю, а у нас ни капли спиртного.

В прихожей вкусно пахло её знаменитыми пирожками, но спорить с бабушкой не имело смысла. Дальше — больше, ведь ей моего послушания мало, бабушка моя из тех, кому палец в рот не клади — руку по локоть откусит.

— А ну-ка, надень шапочку, которую я тебе связала, на улице холодина, я не хочу, чтобы ты получила менингит.

Я прекрасно понимала, почему бабушка хочет нацепить на меня эту дурацкую шапочку. Не так давно она прочитала в интернете, что мелкая моторика положительно влияет на состояние мозга, и, распустив мой старый свитер, стала усердно развивать эту самую моторику. Теперь её шедевр нуждался в выгуле. Утром я уходила, когда старушка ещё спала, но сейчас открутиться я уже не могла: бабушка тут же изобразила бы сердечный приступ и пришлось бы вызывать ей скорую. Мы живём вдвоём после того, как маман отчалила к новому мужу в Шварцвальд, и, как я ни злюсь порой, бабушку мне жаль — сколько ей  жить-то осталось.

Помните, как в одной сказке: «Жила-была в деревне девочка красоты невиданной: мать любила её без памяти, а бабушка и того больше». Так вот это не про меня.

Я покорно надела сползающий на глаза красный колпак с помпончиком и отправилась в магазин. 

Кромешной тьме я даже обрадовалась: по крайней мере, никто меня в этой шапчонке не увидит.

Оплачивая шампанское и шоколадку, я заметила, что продавщица — похожая на Бабу-Ягу, злая тётка с ресницами как чёрные зубные щётки — ехидно улыбается, глядя на мою шапку.

На улице я столкнулась с какой-то роскошной дамой в шикарной белой шубе, прямо не женщина, а Снежная королева.

— Машка! Ты, что ли? — закричала дама. — Не узнаёшь? Ты шапку-то свою с глаз подними, ты ж не видишь ничего! Я вот только из Ванкувера прилетела, у меня сегодня день рождения.

Меньше всего я хотела бы сейчас встретиться со своей школьной подругой Веркой, вышедшей замуж за миллионера.

— О, поздравляю! — закричала я, изображая радость. — С днём рождения! Это тебе! 

Я вручила Верке шампанское и шоколадку, расцеловала, и, объяснив, что тороплюсь, побежала обратно в магазин: без шампанского бабушка бы меня домой не пустила.

— Быстро же вы управились, — съехидничала продавщица, принимая деньги за вторую бутылку шампанского и шоколадку. Её пальцы с длиннющими красными когтями жадно вцепились в купюры. — Хорошего вечера!

Еле сдерживая себя, я выбежала на улицу. Не пройдя и ста метров, я поскользнулась на обледенелом асфальте. Бутылка шампанского упала и разбилась. Шоколадка вообще улетела в неизвестном направлении.

Потирая ушибленное колено, я вернулась в магазин. Продавщицу оторопь взяла, когда я попросила ещё одну бутылку шампанского и шоколадку.

— Что, уже? — спросила она, окинув меня презрительным взглядом и оскалив длинные, острые зубы.

Собственно говоря, я её понимаю: странное существо в наезжающей на глаза жуткой шапке, вся изгвазданная и растрёпанная покупает третью бутылку шампанского за каких-то полчаса.

— Да вот, Старый-Новый год же ж, — брякнула я первое, что на ум пришло.

— Ну-ну, — саркастически произнесла продавщица, доставая из-под прилавка метлу. — Хорошо встречаете. Счастливого Нового года. Мне тоже домой пора.

Аккуратно ступая, я добралась до дома, но приключения на сегодня ещё не закончились: у подъезда я столкнулась с нарядным пожилым мужиком. Он держал пышный  букет цветов. Мужик поймал меня за рукав и радостно произнёс: 

— Машенька! Ты ли это? Такая большая стала! Не узнаёшь?

— Не узнаю, —  честно призналась я.

— Я Вовк! Зеев Вольфович! Друг твоей бабушки! Сто лет как уехал, я же сейчас в Штатах живу, вот приехал по делам — и сразу к вам. Созвонился с ней. Она разве тебе не сказала? Мы же договорились Старый-Новый год вместе встретить! Пошли-пошли, дорогая, а то она, наверное, уже заждалась!

Бабушка открыла дверь и радостно засмеялась:

— А, вы уже встретились! Привет, Вовк!

Бабушка и Вовк расцеловались. Приняв букет, бабулечка моя раскраснелась, как красная девица.

— Маша, Зеев, давайте-ка, мойте руки и скорее к столу.

Куда делась постоянно кряхтящая старушка со спицами в руках! Сейчас ей, наряженной в шёлковое кимоно с драконом на спине, с причёской пикси и яркой помадой на губах, больше полтинника никто бы не дал.

Стол был изысканно сервирован, на льняной скатерти красовались тарелки кузнецовского фарфора, которые всю жизнь хранились в серванте и на которые бабушка обычно и дышать боялась. Сверкало извлечённое из футляров столовое серебро. Сияли хрустальные креманки для шампанского. Оливье, винегрет, селёдка под шубой — всё по новогодней программе, бабушка явно времени зря не теряла. Посередине стола на большом блюде лежали красивой горкой и одуряюще пахли бабушкины пирожки — её коронное блюдо.

— О! Пирожки! Твоя бабушка, Машенька, смолоду славилась ими! 

Глаза Вовка увлажнились, и он вытер их салфеткой.

Аппетит у него был отменный, он по-волчьи впивался в пирожок острыми белоснежными зубами, уплетал  угощенье и похваливал:

— Ну ты, дорогая, не меняешься. Сама как с картинки, пирожки твои — блеск, нигде вкуснее не ел. В Америке, к сожалению, вся еда как картонная, можно, конечно, самим приготовить, да кто ж будет возиться с этим. Тем более я сейчас вообще один остался: Белка-то моя уже три года, как умерла.

— Да-а, Зеев, ты поесть-то всегда любил. Но так вот и вышло, что мы с тобой на старости лет остались одинокими.

Этим двоим было о чём поговорить — общих воспоминаний, как оказалось, у них накопилось много. В двенадцать открыли шампанское, выпили за то, чтобы Новый год принёс много радости и счастья, бабушка разлила свежезаваренный чай, разрезала торт «Графские развалины» — когда только успела его испечь? — и принесла старый альбом.  Вовк с интересом рассматривал фотографии, бабушка, тыча в карточки пальцем с ярким гелиевым маникюром, вспоминала, кто там запечатлён.

Сославшись на необходимость рано вставать, я ушла спать. Старики даже и не заметили моего ухода — они как раз танцевали танго Кумпарсита, отыскав мелодию в интернете. Шёлковый дракон на бабушкиной спине, извиваясь, как живой, прощально зыркнул на меня выпученным глазом и выпустил из пасти столб пламени.

 

***

 

Утром, когда я торопливо завтракала, на кухне появился весёлый Вовк в бабушкином кимоно. Спросил, где взять кофе, начал колдовать с медной жезве, со знанием дела приготавливая напиток. Дракон на его спине поник и выглядел уставшим.

— Это я бабушке твоей хочу, как невесте, кофе в постель подать, — подмигнул мне Вовк. — Машенька, я ведь не так просто приехал — хочу забрать её с собой в Нью-Йорк, ты не против? Я же твою бабушку всю жизнь люблю. Одобряешь?

Я закашлялась, поперхнувшись чаем от неожиданности.

— С Новым годом! — выпорхнула из коридора бабуля в кружевном пеньюаре. — С новым счастьем, Машенька!  Хочу тебе сказать — это у меня новое счастье. Я тут с Зеевом решила в Америку съездить. А то жизнь пройдёт, а я так в Нью-Йорке и не побываю.

— Прекрасно! — ответила я, улыбнувшись. — Я очень рада! Только шапочку красную взять с собой не забудь, там, в Нью-Йорке, зимой холодно, ещё менингит получишь. И Зееву свяжи такую же. Тебе необходимо мелкую моторику развивать.

Наконец-то и мне счастье улыбнулось — квартира-то теперь моя!

 

Случай под Рождество

 

Однажды вечером шестого января, перед самым Рождеством, нежданно пошёл  снег. Такой у нас редко бывает — большими  пушистыми хлопьями. И шёл он долго, не переставая, как будто выманивал нас на прогулку. Даже в окна мы видели, как изменился город: стал прекрасным, как в сказке.

Оделись мы с мужем потеплее и отправились  в парк.

А в центре парка у нас великолепный деревянный собор красоты неописуемой. Кстати, самый высокий в мире из деревянных. А там как раз служба предрождественская идёт. Людей в соборе и вокруг него много, все нарядные, кто поёт, кто танцует, кто беседует, смеются все, обнимаются — даром, что снег валит.

И вдруг мы видим: на одной из скамеек на аллейке, поодаль от собора, сумка женская стоит, хорошая такая, из дорогих. А вокруг — никого. И даже следы уже все запорошены. И скамейка в снегу, и сумка.

Я говорю мужу:

— Вот сумку кто-то забыл, могут же и прихватить злоумышленники, хозяйка спохватится, а сумки и нет. Давай покараулим, пока она не вернётся.

Постояли, подождали — не идёт никто за сумкой.

Снег стряхнули, сели на скамейку, ждём, хорошо, что пуховики надели. Где-то с час просидели и озябли, как цуцики. 

Я мужу, чуть не плача: 

— Мы тут с тобой насмерть замерзнём, давай-ка заглянем в сумку, может, адрес или телефон найдём.

Муж отвечает:

— Да ну, неудобно как-то, давай ещё посидим.

Посидели ещёе с полчаса, уже все звеним от холода. Носы красные, руки синие.

Я предлагаю:

— Нет уж, хватит, давай откроем и постараемся найти зацепку какую-нибудь, что поможет хозяйку найти.

Открыла я сумку, а там денег полным-полно, все по пачкам разложены, на каждой — бумажка с надписью: «Саше», «Пете», «маме», «в кассу». А в боковом кармашке сумки вижу: квитанции какие-то. 

— Вот, —  показываю их мужу. — Сейчас мы точно найдём адрес или телефон хозяйки.

Разворачиваю бумаги — а это коммунальные счета, сразу и фамилию, и имя в них нашла. И телефон, конечно.

— Всё, - говорю. — Пошли домой, позвоним — пусть к нам за сумкой приезжает. Или давай такси возьмём и сами отвезём по адресу.

Но только я стала квитанцию обратно в сумочку класть — и тут над ухом вопль раздаётся: 

— Вы почему в мою сумку залезли? 

Стоит перед нами дама средних лет, злая, запыхавшаяся, глазами так и сверкает.

Муж ей нарочито строго: 

— Фамилия ваша как?

Она называет правильно, как на квитанции, выходит, она и есть хозяйка.

Муж ей:

—  Забирайте свою сумку, замучились мы вас тут ждать, замёрзли. 

А она кричит: 

— Это не значит, что надо было в сумку мою лазить, бессовестные вы люди!

И тут мне так стыдно стало, и я таким извиняющимся жалобным голосочком ей говорю, и даже не говорю, а как бы блею замёрзшей овцой, мол, простите уж нас, пожалуйста, мы замёрзли сильно, вас ожидаючи, хотели адрес найти или телефон, хотели отвезти вам домой сумочку-то, вы не подумайте, мы же, кроме квитанции, ничего не трогали...

А женщина в гневе и слушать оправданий моих жалких не желает, выхватила сумку у меня из рук, проверила содержимое, зыркнула злобно, а потом к церкви обернулась, перекрестилась, поклонилась поясно и произносит:

— Спасибо тебе, Хосспади, что сберёг мою сумку и всё, что в ней!

И ушла.

Вот такой случай с нами под Рождество произошёл. Но какая же святочная история без чуда и вознаграждения героев за их добрые дела после перенесённых тягот!

Чудо и вправду произошло: после Рождества мне на работе нежданно такие хорошие бонусы выплатили, что денег на шубку хватило. А шубка для жены — и мужу подарок. Так что воздалось свыше по заслугам,  выходит, не зря мы два часа в парке мёрзли.

 

Старик и Малыш

 

Был когда-то у меня пёс, звали его Магвай, и каждый вечер в одно и то же время мы с ним ходили гулять в сквер возле бывшего Дома правительства. Там у нас сложилась отличная  компания: сначала подружились собаки, а следом за ними и мы, их хозяева. Разномастные и разнопородные, наши питомцы дружно играли вместе, носились взапуски и защищали друг друга от чужих псов, образовав настоящую  стаю. Мы, хозяева, тоже были совершенно разными людьми, и пути-дороги наши никогда бы не пересеклись, если бы не наши любимцы. Тем не менее хоть мы и не знали фамилий, адресов друг друга, мы искренне радовались нашим встречам. Всех нас связывала любовь к питомцам.

Четвероногие в  «собачьем клубе», как мы называли нашу компанию, были породистыми, за исключением одной. Белая, с коричневыми пятнами, она носила кличку Малыш. Малыш был классическим двортерьером, симпатичным, но без намёка на породистых предков: хвост бубликом, ушки торчком, узкая мордочка с вечно свисающим вбок розовым языком, чёрный, как будто лакированный, нос.

Малыш приходил в парк с высоким крупным стариком. В отличие от большинства «собачников», надевавших на прогулку одежду попроще, он носил добротное ратиновое пальто-реглан и фетровую шляпу. С Малышом старик гулял в одно и то же время, и до того, как примкнул к нашей компании, мы часто видели его, важно вышагивающего вокруг сквера. Малыш семенил рядом с ним, как привязанный, хотя поводок хозяин отстёгивал ещё на подходе к скверу.

Мало-помалу старик начал подходить к нам, здороваться, прислушиваться к разговорам, а потом по-маленьку принимать в них участие.  А однажды рассказал о том, как Малыш появился в его жизни.

— Мы с женой, — рассказывал старик, — уже давно жили вдвоём: дети обзавелись семьями, мы ходили к ним в гости, они к нам. Мы никогда и не думали о том, что с нами будет жить собака.

Как-то внук заболел, и его положили в больницу, пришлось даже делать операцию. Врачи попались очень хорошие, а заведующая отделением в особенности: добрая, заботливая, к внуку отнеслась с душой. И вот, когда дело шло к выписке, я спросил, как же мы можем её отблагодарить. Врач сказала, что ей ничего не нужно, но вот сын её, подросток, мечтает о собаке и, если мы хотим, то можем подарить мальчику щенка. А тут как раз у соседей во дворе собачка ощенилась, мы с женой выбрали крепенького, хорошего малыша и врачу-то и понесли. Врач, когда подарок наш увидела, как-то растерялась, спросила, что за порода у щенка, про документы какие-то вопросы задавала. Почему-то не захотела его брать. Назад соседи его уже не приняли, и пришлось нам оставить щенка себе.

Сначала жена ворчала, недовольна была, а потом привыкла и даже полюбила Малыша. А он нас полюбил сразу, особенно меня. Всегда спать ложится на коврике возле моей кровати. А утром ровно в семь — «тяв-тяв», вставай, мол, дед, гулять пора. Как будильник. Жена сильно ругалась, мол, что за пёс, спать не даёт, но тоже привыкла, кряхтит, но встаёт. Пока мы с Малышом гуляем, она уже и завтрак приготовит. Порой говорила: «Если бы не Малыш, весь день бы лежала, каждая косточка внутри ноет. Но кто о нём, бедолаге, позаботится, ты-то, говорит, что-то найдёшь себе, а пёс голодный останется». Вечер наступает — Малыш опять «тяв-тяв», опять гулять  тащит. И знаете, даже наш врач участковый говорит, мол, вот вы гулять регулярно стали, и ритм сердечный у вас восстановился, и выглядите  бодрее. Так что со временем мы с женой даже радовались, что вот так у нас Малыш появился.

А потом жена  умерла. Похоронили мы её, дети ушли по домам, и остался я один. Точнее, с Малышом вдвоём. Вместе мы сидели и плакали. А потом по-тихоньку стали учиться жить без неё. Утром просыпаюсь, думаю: не встану, и всё. А Малыш меня за руку тянет — вставай, дед, пошли гулять. Приходится одеваться, на улицу идти. Приходим с прогулки — Малыш к холодильнику давай, дед, завтракать. Самому мне не хочется, но его-то не обидишь, его покормлю, сам поем за компанию. Вечером опять он меня гулять тянет. А если сяду и загрущу, Малыш тут же сядет рядом, лапу мне на ногу положит, в глаза смотрит, как будто понимает мою грусть, как будто утешает, мол, держись, дед, я с тобой, я люблю тебя, ты не один. И знаете, я думаю, он помог мне выжить, помог с горем справиться. Теперь живем мы вдвоём, и частенько я думаю о том, что держит меня на этом свете именно он, Малыш.

Не знаю, как так вышло: хорошие у меня сыновья, не забывают старика. И внуки хорошие, любят деда.  Но я точно знаю: если б не Малыш, если б каждый день он бы меня вставать не заставлял, гулять бы не тащил, я бы вслед за женой и ушёл. Вот думаю: случись что со мной, кто ж о Малыше моём позаботится. Сыновьям он точно не нужен будет, не любят они его, всё выговаривают, что собаку в доме держать нельзя — грязная, мол, она и псиной пахнет.  

Через какое-то время старик с Малышом перестали приходить в сквер. Тогда я здорово пожалела о том, что так и не узнала их адреса.