Рассказы

Изюминка

 

Говорят, что родинки появляются на теле, если целует Бог. Чем я ему насолила? Мне досталась чёрная котлета на лице.

«Какафка, какафка, какафка» — так называл её брат.

Мама считала родинку «изюминкой»; одноклассникам версия брата понравилась больше. Мне было одиннадцать. В дерматологическом центре проводили операции только с четырнадцати. Поэтому мама пообещала, что я получу паспорт и операцию. Это будет подарок на день рождения, надо только подождать три года.

Чтобы никто не называл меня какашкой, я решила спрятать «изюминку». Взяла мамины тёмные очки — они прикрывали родинку. Одноклассники дали мне кличку селебрити. Потому что я стала похожа на знаменитость, которая от кого-то скрывается. Мальчишки в шутку приносили тетрадки для автографа, будто я популярна. Но я ни с кем не подружилась, получала только редкое внимание одноклассников.

Всё изменилось в седьмом классе. В класс пришла девочка из другой школы. Раньше она жила в деревне, но перебралась в город с семьёй. Мы сидели с Сашей за одной партой и помогали друг другу с русским и математикой, а после школы шли домой вместе. Так, «изюминка» ушла на второй план. Но я не забыла про неё. Если дарили деньги, складывала их в огромную свинью-копилку, на которой написала жирным маркером: «Свести какашку». 

Так и пролетели три года. Настал день икс, мама записала меня на консультацию, чтобы я узнала, как удалить родинку.

Я стояла в ванной и осматривала лицо. Голубые, словно небо, глаза. Чистая, белоснежная кожа. Алые пухлые губы. И огромная чёрная котлета под глазом.

— Ты готова ехать? — мама постучала в дверь.

Мы вышли на улицу. Солнце грело ярче, птицы пели новую мелодию, а ветер ласково шелестел листьями. Я надела чёрные очки, чтобы спрятать мою «изюминку». Красота исчезла, мир стал чёрно-белым.

— Уверена, что хочешь ехать? — спросила мама.                                                           

— Конечно, — сказала я.  — Уверена.

В клинике, где мы оказались, было пусто. Мама заполнила бланки, и мы зашли в кабинет.

— Так, — сказал врач. — Что тут у нас, рассказывайте.

— Родинку хочу удалить. Она мне жизнь испортила.

Врач долго осматривал меня, затем попросил выйти и ещё дольше разговаривал с мамой. Когда меня позвали, прошла вечность. Доктор нежно говорил что-то. Но я поняла одно: «изюминка» со мной навечно.

— У тебя… нельзя удалять  родинку, моя хорошая, — говорил врач. — Она требует много внимания, потому что изменила форму и размер. Я не возьмусь, прости.

— А кто? — не унималась я. — Кто возьмётся?

Мама вмешалась в разговор:

— Можем сходить к хирургу, а потом… 

— Когда? — перебила я.

— Это мы пока не знаем, — ответил врач.

Я не помнила, как оказалась дома. На улице были сумерки, на землю опустился густой туман. Мама стояла около двери со свежим печеньем в руках, но не решалась зайти в комнату.

— Давай поговорим, — сказала она.

Я толкнула её и захлопнула дверь перед носом. А потом плакала так долго, пока не заснула от слёз.

Время летит быстрее, чем мы думаем. Наступил конец одиннадцатого класса. Но на выпускной бал я шла с подругой: никто из мальчиков не пригласил. Мне семнадцать, чёрный жук под глазом стал ещё больше.

— Какафка, какафка, какафка, — я подразнила себя, а затем улыбнулась.

И тут меня осенило. На выпускном в зале не будет света. Может быть, я сниму тёмные очки и никто не засмеётся надо мной?

В день бала я была как на иголках. Надела самое красивое платье, накрутила волосы так, что они каскадами падали на спину. Суетилась и забыла, что я «селебрити».

Но на выходе увидела около ключей тёмные очки. Я взяла их и села в машину. Когда мы с мамой подъехали к школе, она спросила:

— Оставишь очки в машине?                     

— Ну... Ладно, — сказала я, засунув их в бардачок.

Мама поцеловала меня:

— Я буду рядом, — сказала она. — Если что, приеду за секунду. 

Я шла по коридору, слушая, как сердце выстукивает: «тук-тук», а каблучки отвечают: «тук-тук-тук». Открыла дверь главного зала, где гремел выпускной. Мальчики и девочки танцевали так активно, что задевали декорации. Светодиоды мелькали, и, словно солнечные зайчики, кидали блики на лица. В бокалах шипела содовая, а ей отвечал затвор фотоаппарата: клац, клац. Я встала около столика с содовой, ко мне подошла Саша:

— Я тебя уже заждалась, — сказала она.

Мы пили содовую, танцевали так, что болела каждая клеточка тела, и разговаривали. Я щипала себя, чтобы проснуться.

— А зачем ты щипаешь себя? — спросила подруга.

В этот момент сигнализация завопила, все стали выбегать из зала, а я замерла как вкопанная. Саша тянула за руку и говорила:

 — Маша, бежим.

— Иди, иди, — повторяла я.

Галина Степановна подбежала к нам и вытолкала из зала. Мы вышли на улицу. Было светло, и вечернее солнце, хихикая, освещало лицо. Меня затрясло, я набирала номер мамы, но пальцы не слушались.

— Ты в порядке? — спросила подруга.

Я кивнула.

— Так почему ты себя щипала? — спросила Саша.

— Хотела поверить, что это не сон, —  ответила я. — Первый раз без очков, и никто не обратил внимания на мою страшную родинку.

—  Родинку? — переспросила Саша.

— Неужели ты не видишь её? — спросила я. — Помнишь, в бассейне я была без очков?

 — Да, помню, —  улыбнулась Саша. — Но родинку я не замечала.

Мы смотрели, как вокруг все бегали и суетились. Приехали пожарные, директор носилась вокруг. А я ненадолго забыла о родинке и её злоключениях. Может быть, это начало нового?

 

 

Необычный взгляд на мир

 

Лето было в разгаре. Мама привезла меня к бабушке и уехала в командировку. Я остался в старом деревенском доме. Нина Степановна, бабушка по отцу, вела хозяйство: держала кур, цыплят и пару щуплых гусей. Бабуля всё устроила — она носила соседям яйца, в обмен забирала молоко. До моего приезда она делала это сама. Но Нина Степановна приучала меня к труду, поэтому первым деревенским утром дала огромные бидоны, объяснила, куда идти, и сказала:

— Вперёд, за молоком!

По пути в серый дом жалила крапива, но я не сдавался. Когда дошёл до места, меня встретила старушка. Она наполняла бидоны молоком, а я разглядывал всё вокруг. Низкий дверной проём, заросшая мхом крыша. Бесцветные окна, тропинка и скромно выглядывающий из-за дома сад. В нём — качели, на них сидела девочка. Пока я оглядывался, старушка наполнила бидоны молоком и отдала их. Я пошёл домой другим путём, через речку, чтобы тени деревьев укрыли от жары. 

Вечером мы играли с соседскими мальчишками дотемна. Когда я побежал в сторону серого дома, Коля побледнел.

— Не ходи к Горбатычу, — сказал он.

— К «Горбатычу»? — переспросил я.

— Так называем серый дом, — объяснил мальчишка. — Крыша старая, напоминает горб.

— Интересно, — сказал я. — А почему?

— Там девчонка живёт, — продолжил Коля. — Странная она.

— Объясни, почему? — повторил я.

Коля отмахнулся.

— Давай играть, — сказал он.

Мы продолжили играть, но я не мог забыть разговор и то и дело думал, что не так с девочкой.

Прошло пять дней, я снова пошёл к Горбатычу. Мы относили соседям не только яйца, но и разные гостинцы. Моя бабушка говорила, что семья у них скромная, живут бедно, и каждый раз старалась передать что-то. 

С утра она испекла вишнёвый пирог и половину положила для жителей серого дома. В одной руке я нёс миску с пирогом, в другой — пустые бидоны. За мной увязался Тузик — местный пёс-сладкоежка. В какой-то момент я не удержал миску, и она упала на траву. Один кусок вывалился, его подхватил пёс. Секунда, и от куска пирога ничего не осталось. Я выругался, собака завиляла хвостом. Хорошо, что пирога было много. Я подошёл к серому дому, а пёс умчался вдаль. Меня встретила девочка. Взяла бидоны и угощение, протянула стакан холодного сока. Она не сказала ни слова и прятала взгляд. Спустя десять минут девочка отдала бидоны, наполненные молоком, и захлопнула дверь. Я снова пошёл через реку, размышляя о том, что в деревне не так уж и скучно. 

Через несколько дней я стал умолять бабушку испечь сливовый пирог. Бабушка удивилась, но на уговоры поддалась. Я знал, что мы его не съедим и меня отправят к странной девочке и её бабушке. На следующий день я захватил книжку из бабушкиной библиотеки, пирог-гостинец и пошёл к знакомому дому.

Старушка встретила меня и протянула миску.

 — Свежая малина, — сказала она, — угощайся.

Я взял несколько ягод, они были такие вкусные, что таяли на языке.

— Ты пока сходи, насобирай ещё, — старушка протянула кружку.

По узкой тропинке я вышел в сад. На лавочке, вдали от деревьев, сидела девочка. Она читала книгу и не обращала на меня внимания.

Я старался не смущать девочку, но время от времени поглядывал в её сторону. Видимо, испугал новую знакомую, и она убежала в дом. Тогда я оставил на лавочке книгу с запиской, взял кружку с малиной и пошёл домой по зною, который, казалось, жёг даже пятки.

Вечером мы снова играли с мальчишками. Я ждал подходящего момента, чтобы завести разговор о новой знакомой. В этот раз начал диалог с Максимом.

— Знаешь девочку из Горбатыча? — спросил я.

— Кто её не знает, — хихикнул мальчишка. — В школе девчонку колотили. Так часто, что бабушка стала учить её на дому. С тех пор она не сказала ни слова.

— Так сильно били? — удивился я. — За что?

— Не знаю, — ответил Максим. — Я в другом классе учился, а Коля с ней. Но пацаны рассказывали, что, как посмотришь в её глаза, сразу почувствуешь темноту и печаль. И у тебя, и близких начнётся тёмная полоса. Так у одной бабки из села все коровы и куры поумирали.

Я знал, что Максим и местные мальчишки сочиняют. Но всё же не терпелось разгадать тайну девочки.

В четверг бабушка, наконец, сказала, что нужно сходить к Горбатычу. Я взял бидоны и захватил старую, но очень интересную книгу. И помчался так быстро, что крапива не успевала колотить по ногам. Подбежал к крыльцу и протянул бидоны старушке. Она взглянула на меня. 

— Пожалуйста, не обижай мою внучку, — сказала она.

— Я не причиню ей вреда,  — пообещал я.

Старушка отвела меня в сад. Девочка сидела на лавочке и увлечённо читала. Я тихонько подошёл к ней, но, чтобы не пугать, остановился недалеко, в нескольких метрах.

— Это моя любимая книга, — сказал я и оставил подарок на траве.

Девочка посмотрела на меня и улыбнулась. Я увидел, что её глаза смотрят в разные стороны. Я знал, что это называлось косоглазием. Кажется, дело было раскрыто. 

Всю неделю я умолял бабушку печь пироги или блинчики, но она готовила так вкусно, что гостинцев не оставалось. Я не мог дождаться, когда закончится молоко: выпечка уже не лезла в меня. И вот наконец бабушка вручила мне бидоны, я пошёл к Горбатычу, захватив ещё одну хорошую историю. Это была книга про Оливера Твиста — подарочное издание.

Когда я добрался до серого дома, с меня капал пот. Старушка протянула стакан холодного компота, забрала бидоны и усадила на кухне. Когда я отдышался, пошёл в сад. Девочка сидела на лавочке и читала книгу.

— Я Маша, — сказала она, когда я подошёл к лавке.

 — Тебе нравится? — спросил я.

— Да, очень интересно, — ответила Маша, пряча взгляд.

— Я могу присесть? — спросил я.

— Не боишься, что куры яиц не дадут? — сказала девочка.

— Не боюсь, а коров у нас всё равно нет, — отшутился я.

Неделя пролетела быстро. К выходным закончилось молоко, а в доме Горбатыча яйца. Я взял бидоны и помчался к Маше. Крапива колотила по коленям, солнце палило, но я бежал, не замечая ничего. И уже издалека увидел крышу знакомого дома. Отдал старушке тару, а сам побежал в сад. Маша читала историю про Оливера Твиста. Я присел рядом, и мы долго разговаривали.

Мы проводили летние деньки в тишине, слушали, как ветер шелестит и поглаживает листья яблони. Так прошёл июль, а затем август. Он всегда пролетал быстро. А потом закончилось и моё первое лето в деревне.

 

 

У страха глаза велики

 

Мы с папой сидели около кабинета стоматолога. Было поздно, зуб ныл, боль отдавала в щёку, в голову. Не возникало никаких мыслей, только пустота и звук часов: «тик-так, тик-так, цок-цок». Это продолжалось тридцать минут. Отец говорил что-то, но его голос звучал нечётко, словно эхо. Я рассматривал стены. На одной висела картина, на ней весёлые клоуны перекидывали друг другу мячи на красной арене цирка. Зубная боль усилилась, я вспомнил, как ненавижу цирк и боюсь арлекинов.

Из кабинета вышел человек. Красный парик с кудрявыми волосами, искусственный нос, как у настоящего клоуна.

— Ну что, Витенька, — сказал он. — Пойдём?

Я ничего не ответил, а прижался к папе и завопил:

— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! 

Отец отпрянул и прошептал:

— Виктор, ну, хватит уже. 

От папиных слов затрясло, ладошки вспотели. Отец взял меня за руку и довёл до двери. Я не заметил, как оказался в кресле. Страшный клоун встал рядом и осветил яркой, как свет прожектора, лампой. На секунду показалось, что раздались аплодисменты, как в начале шоу в цирке. В дверь зашёл белый блестящий Зуб — ассистент циркача. Клоун говорил что-то, но я уже ничего не слышал. Звериный инстинкт проснулся во мне, я ударил ассистента ногой по колену. Так сильно, что он завыл от боли, а папа подбежал к креслу.

— Виктор, чёрт возьми! — выругался он.  — Хватит фокусов!

То ли от отчаянья, то ли от страха я подчинился клоуну. Он попросил открыть рот.

«Наверное, вытащит оттуда кролика», — подумал я. 

Зуб, стоящий рядом, достал волшебную палочку. И начал тыкать во рту, пока клоун спрашивал:

—  Не больно?

Я сдержался, хотя хотел пнуть его и задать такой же вопрос. Клоун обратился к папе:

— Замораживать будем? — спросил он. 

Я представил, как циркач заморозит всё вокруг, как в сказке Снежная королева. Пока я думал, он поднёс шприц к щеке. Меня пробрала дрожь, к горлу подступил комок. Как только иголка проколола десну, Зуб улыбнулся.

— Но не больно же, — сказал он.

Но меня бросило в пот, да и было больно. Циркачи оставили меня в кабинете, вернулись через пять минут. Заставили открыть рот, долго осматривали и обратились к папе.

— Да, необычно, необычно, — сказали они.

Клоун продолжил ковыряться во рту, снова тыкал в зуб волшебными предметами. Они визжали, жужжали, пищали. А я просто лежал в кресле, меня трясло, но бить циркачей я боялся: папа всё-таки рассердился. В какой-то момент я почувствовал, как клоун тянет зуб. Это была неприятная боль, казалось, он вытягивает душу.

— А-а-а-а-а-а-а-а-а! — закричал я. 

— Потерпи чуть-чуть, — попросил циркач. — Чуть-чуть, Витя, немного.

А затем повернулся к Зубу и сказал: 

— Не тянется, не получается.

Клоун обратился ко мне:

— Витенька, ты чуть расслабься. Всё хорошо, мы поможем.

А затем он ушёл, оставив меня с Зубом наедине. Тот поглядывал на меня и утешал:

— Ничего, скоро уже всё закончим.

Клоун вернулся с другим клоуном, седым, но более страшным, чем он сам.   

— Открой рот, пожалуйста,  — сказал тот.

— Витя, — сказал седой. — Твой зуб вредный, схватился за десну, не отпускает её. Но скоро мы победим, не переживай. Правда, коллега? — подмигнул он младшему клоуну.

Тот подмигнул в ответ. Старший клоун погладил меня по плечу и обратился к младшему:

— Щипцы использовал?

— Да, и десну надрезал, — ответил тот.

— Двойное обезболивание, — скомандовал старший клоун. — И меня дождитесь.

Старший клоун вышел из кабинета и через пять самых долгих минут на свете вернулся. Младшего клоуна заставили наблюдать за процессом, а Зуб подавал инструменты и утешал меня. И вот старший клоун взялся щипцами за мою челюсть, а младший смотрел. Затем он вытащил щипцы и стал нажимать на больное место.

— Тихонько, — объяснял старший клоун.  — Но на десну не давлю, спокойно.

Папа, сидевший на стуле в кабинете, обратился ко мне.

—  Спокойно, родной, — сказал он. —  У страха глаза велики.

Циркачи сказали выплюнуть жидкость и прополоскать рот. Я послушался их, а затем закрыл глаза и повторил про себя: «У страха глаза велики». 

Как только открыл глаза, то увидел, что у клоунов исчезли парики.

Я ещё раз произнёс про себя: «У страха глаза велики».

Когда я снова открыл глаза, то яркие краски поблёкли. Смешной нос клоунов исчез. Вместо циркачей я увидел только ассистента и стоматолога. Они удаляли зуб, но это было не больно. Через пару минут зуб вырвали. Врач похлопал меня по плечу: 

—  Ты такой молодец, Витя, — сказал он. — Прости, что помучали. Держи награду.

Стоматолог положил зуб на салфетку и показал мне. Небольшой, с торчащими корешками, он не представлял вреда. Десна немного кровоточила, но боль исчезла. Я почувствовал облегчение, будто с меня сняли тяжёлый груз.

—  У тебя, представляешь, рос зуб мудрости, — объяснил стоматолог. — Они редко бывают у детей. Только у самых умных и смелых. 

Папа обнял меня и сказал, что очень гордится. Ведь не каждый ребёнок может победить зуб мудрости. Теперь я знал, что совсем не боюсь стоматологов. Не то что клоунов.