Реанимация как метод познания

Владимир Коркунов, «Тростник на другой стороне земли». Алматы: Дактиль, 2024 (2 изд.)

 

В предисловии к книге поэт Виталий Лехциер определяет направление письма Владимира Коркунова как «неоэкспрессионизм», что является своевременной реакцией на доведённое до крайности общественно-политическое напряжение и осознание перманентности самых разных форм насилия. «Герника» Пабло Пикассо, один из ярчайших памятников экспрессионистской живописи, представляется сопоставимым образцом документированного и пропущенного через призму искусства исторического эпизода, вышедшего за рамки одного дня или года, но обретшего, к несчастью, вневременной характер.

Коркунов мыслит категориями этического, его обострённая реакция на травматичный опыт Другого во многом обусловлена биографическими обстоятельствами и многолетним взаимодействием с уязвимыми категориями людей, в первую очередь, с особыми потребностями — слепоглухими («нажав кнопку send она ослепла / в глазах пошёл снег — / и усиливался пока не наступила ночь», — из текста, посвящённого Ирине Поволоцкой, слова которой автор включает в книгу «Потерянный и обретённый свет»). Разработка темы субалтернов и наделение их субъектностью — основная стратегия его письма. Перед автором встаёт задача передать читателю пропущенный через себя и переработанный на эмоциональном уровне материал для эмпатического осмысления и претворения в жизнь принципа «тиккун олам» — совершенствования мира, в том числе посредством построения горизонтальных связей в обществе, человечного отношения к пострадавшим от притеснения и ориентации на их особые потребности. Осознание лёгкости и малости живого (до возведения хрупких веществ / существ на уровень неприкосновенности) и бережность как политическая категория движут стихотворения Коркунова: «нежность и кровь в этом утре / в каждой боли отделённых от нас людей / в каждой ладони на которой ты пишешь: живи». В этом смысле текст «гусь бьет крыльями — значит готов принести себя в жертву» представляет собой феминистское по своей природе высказывание, не менее легитимное, нежели такое же, произведённое женщиной* («Великая русская литература» Галины Рымбу, «Мальчикам*» Лизы Хереш»): «потому что слово “нет” в патриархальной культуре / означает готовность принести себя в жертву».

«Многоэтажность», многослойность метафорики («в капроновой сети мессенджера за полчаса до трагедии», «на карусели мессенджера крутятся буквы историй», «у неё было множество громоотводов нелюбви») объясняется потребностью пересечь черту устоявшегося словаря, разбежаться и перелететь через неё, как через препятствие, сковывающее язык. Эти стихотворения требуют вдумчивого чтения благодаря семантической сверхплотности, удлинению строк и внедрения несловесных элементов: блэкаута, пропусков, символов (), |,  <.> и так далее.

Разговорная интонация и активное задействование цитатного корпуса роднит поэтику Коркунова с поэтикой и Виталия Лехциера (беспристрастно-рубленые «но автоинструктор стягивает с неё трусы / нет — и вспарывает одежду / нет — и душит душит душит это клокочущее горло», — Коркунова и «мой отец Бер Копелиевич Готлиб / погиб в фашистском гетто», — Лехциера). Курсив используется обоими авторами с целью обособления отдельно взятых персонифицированных высказываний. Калейдоскоп чужих слов, услышанных на улице или в беседе с глазу на глаз, поднятых из глубины истории, приоткрывает окно доверия, располагает к диалогу, тем более что аккумулятором голосов и источником говорения становится всё тело лирического героя: «слышащая кожа» наиболее беззащитная, восприимчивая часть, а потому лишённая возможности (и морального права) скрыться от направленных на неё ударов. Человек, который сгибается под воздействием потоков речи (порой губительных), но неизбежно восстаёт, выпрямляется — такой образ субъекта поэтического высказывания предстаёт при чтении текстов Владимира Коркунова.