Игнатц

Перевели с английского Екатерина Деришева и Ольга Миколаевна

 

Комикс Джорджа Херримана Krazy Kat публиковался в газетах США с 1933 по 1944 год. Действие комикса происходит в округе Коконино, штат Аризона, а его звездой является Krazy Kat, кошка неопределенного пола и изменчивого наречия. Krazy безнадёжно влюблён в Игнаца Мауса, грызуна с криминальными наклонностями, который, в свою очередь, презирает Krazy и чьё величайшее удовольствие — бить влюблённого кота по голове кирпичом. Krazy интерпретирует эти снаряды как знаки взаимной привязанности, и цикл «кошка-мышь-кирпич-любовь» повторяется почти в каждом комиксе. Повторные нападения Игнаца на Krazy навлекают на себя праведный гнев офицера Булла Паппа, шерифа округа Коконино, который влюблён в Krazy и использует любую возможность, чтобы выследить преступления Игнаца и утащить мышь-рецидивистку в тюрьму.

 

Игнатц Вызван

 

Марлевый бандаж обматывает землю

и разворачивается, заляпанный оранжевым с сульфитами.

 

Серия пощёчин формирует гору,

страх раскручивает себя, тестируя его холодные 

 

длинные конечности. Уходящее облако заедает, как карбюратор, 

и падает к земле, лежит со сломанной спиной и без крышки в осыпи.

 

Ацетиленовые горелки сейчас уединились

в кобуре, пылесосы

 

покатились назад, за рассвет.

Туман становится шёпотом, становится

 

стоном поднимающимся из забитых 

пылью трещин в скалах, О, пощади нас, 

 

Игнатц, О приди к нам лунным светом, 

О выгни своё пятнистое тело над землёй.

Крылатый Игнатц

 

Там двадцать семь перьев.

  Там пятнадцать

  перьев на правом 

плече лезвия, двенадцать на левом — 

  изгибаясь наружу,

  затем стекает

вниз по спине. Когда я говорю 

  перья, Я подразумеваю

  линии. Волнистые линии,

скорее волосы, чем перья,

  поскольку, в отличие от перьев,

  эти линии не передают

гофрированный или рифлёный эффект,

  который может быть представлен

  слоистыми рядами гребешков

или пальчатым краем. Взамен линий

  я могла бы точнее

  сказать порезы —

прерывистые порезы, усыпанные свёртками крови.

  Судороги собираются

  в свёртках,

словно подёнки, их можно представить как лезвие,

  застревающее в коже,

  где порезы

пересекаются. Подёнки тоже

  крылаты, но

  никто не хочет их,

если только не передать ощущение

  эфемерности: вентилятор

  поверхностных царапин,

что растягивается по плечам,

  но не разрывает

  кожу — просто

поучительный, приглашающий читать

  основные порезы как

  объёмные, на грани

прорывания из кожи, разворачивающиеся

  над плечами,

  линии крови

облекающие себя плотью, затем

  оперяющиеся,

  в силе и массе

соперничающие с телом, мускулистым,

  которое подчинилось

  чтобы родить их

Этюд двух фигур (Игнац/Крейзи)

 

Вы написали правду, вы, друзья «теней», но не будьте суровы с «Крейзи».

Он сам всего лишь тень, пойманная в паутину этого смертного клубка.

Мы зовём его «Кот»,

Мы зовём его «Безумный»

Но он ни то, ни другое.

Когда-нибудь он уедет к вам, люди сумерек, его паролем будут

отголоски вечернего колокола, его карета, зефир с Запада.

Простите его, ибо вы поймёте его не лучше, чем мы, кто задержался по эту сторону бледной черты

Джордж Херриман, «Крейзи Кэт», 17 июня 1917 г.

 

1.

 

Меньшая фигура передана как группировка овалов: голова, торс, уши.

 

Окружности овалов предполагают некое изобилие — клад, что линия оборачивает 

заботливо, как материнская рука или как электрический забор.

 

Круг также ограничен, но радиальная симметрия круга предполагает безопасность, статичность.

 

Овал, напротив, беспокойный, упирается в свои границы, ищет спасения или освобождения.

 

Линия необходима для того, чтобы содержать овал или защищать его.

 

Овалы фигуры напоминают подушечки опунции, сужающиеся там, где они соединяются.

 

Опунция защищает свои драгоценные запасы воды длинными, прямыми шипами.

 

У фигуры нет шипов.

 

Вместо шипов у фигуры есть острые прямые линии, которые образуют еЁ руки, ноги, брови.

 

Фигура использует эти линии, чтобы передать враждебность — пинки, разбрасывание вещей, выражение презрения или ярости.

 

Мы понимаем, что эти насильственные действия являются оборонительными, мотивированными страхом — убеждением, что заветное содержимое овалов каким-то образом находится под угрозой.

 

Но овалы фигуры не содержат ничего.

 

Ничего, кроме скрытой пустоты страницы.

 

Линии фигуры отделяют пустоту внутри овалов из внешней пустоты овалов.

 

Нам говорят, что фигуру следует читать как белую.

 

Чтобы читать фигуру как белую, мы должны читать пустой фон как белый.

 

Нам часто говорили, что пустота означает белизну.

 

Но это не помогает нам понять, чего именно боится фигура.

 

2.

 

Большая фигура представлена ​​как сплошное тело.

 

Основная часть тела заполнена близко расположенными линиями.

 

Эти линии известны как «штриховка» или «штриховые знаки».

 

Нам говорят, что эти линии штриховки следует читать как черноту.

 

Нам говорят, что фигуру следует читать как чЁрную.

 

У фигуры белое лицо.

 

Я говорю «белое лицо», хотя лицо пустое, потому что нам говорят, что эти пустые места следует читать как белые.

 

Рот и глаза представлены как линии.

 

Если бы линии штриховки закрывали лицо, выражение глаз и рта больше не было бы читаемым.

 

Чтобы выражение было читаемым, лицо должно оставаться белым.

 

Линии штриховки плотно оттянуты назад от лба, как парик отца-основателя.

 

Открытый лоб, выгнутый над каждым широким глазом, предполагает возможность просветления.

 

Просветление представлено как форма пустоты, незаштрихованного пространства. 

 

Чтобы достичь просветления, линии штриховки должны быть сдержаны, как

саженцы, выкорчеванные для расчистки поля.

 

Линии штриховки находятся «за пределами бледности».

 

То есть линии штриховки находятся за границей, которая отделяет то, что ясно, от того, что неясно.

 

Нам говорят, что большая фигура также находится «за пределами бледности».

 

Нам говорят, что большая фигура притягивается к меньшей фигуре.

 

Нам говорят, что меньшая фигура не притягивается к большей фигуре.

 

Меньшая фигура удерживает большую фигуру на расстоянии.

 

Если бы фигуры наступали друг на друга, пустые пространства заполнялись бы линиями штриховки.

 

Эти пространства читались бы как черные пространства.

 

Вы не смогли бы прочитать линии рук, ног или черт лица на этом чЁрном фоне.

 

Вот почему они никогда не соприкасаются друг с другом, потому что

вы не сможете это прочесть.