«Много лет вперёд» — ностальгия по времени, где нас не было

Если для кого-то ностальгия устойчиво вяжется с осенней промозглой слякотью, сыростью, ворсистым клетчатым пледом и тёплым коньяком, то ко мне она чаще забредает поздней весной. В такие тёплые, слепяще-солнечные майские дни со спины, на цыпочках ко мне подкрадывается девочка-подросток. Нефорша или, как сейчас скажут, «альтушка», закрывает ладонями лицо и говорит: «Угадай, Настюха!» Я угадываю, замираю на мгновение, всматриваясь в случайный предмет и перебирая в файлах памяти старое, былое, но не позабытое.

Странно, наверное, но если я сама того не желаю, из моей жизни редко выбывают события, люди, числа и вещицы. Именно вещицы, потому что вещь — это, например, шифоньер. Нет, не этот современный функциональный шкаф-купе какого-нибудь модного оттенка «графита» или «оливы». Шифоньер — он с потрескавшимся, местами облупившимся лаком, в занозах и царапинах, с разболтанными ручками, с полками, выдвигающимися со скрипом. Но в нём — столько жизни, запахов, воспоминаний! На его поверхности — не оттёртые до конца переводные наклейки, портреты напомаженных тётенек и мультяшные утята. Где-то в его недрах валяется упаковка от неоновой краски для волос и «придолбаненный» окурок, и та самая нетеряемая вещица — вроде сплетённого из ниток макраме браслета-фенечки. Потому что это — шифоньер девочки-подростка.

С событиями, числами и людьми — и того проще. Определённые даты и обстоятельства я проживаю разумом, ну или сердцем. Но есть и отдельные, которые — нутром. Это нечто зашитое в подкорку, то, что всегда маячит на периферии и лишь изредка оглашает твоё бытие, как трубы Гавриила, поднимая, будоража всё, что, казалось бы, погребено, отжило своё, отболело. Генетическая память о Великой Отечественной войне, слава моих дедов-ветеранов и весь тот пласт боли и ни с чем не сравнимой радости Победы — в моей картине мира, невзирая на все новомодные переосмысления той эпохи, никогда не сотрётся, не затихнет.

Связано ли это с эхом войны — не знаю, но именно май, месяц на исходе весны, предтеча лета, ощущается мной как нечто метафизическое. Именно майскими ночами, когда всё благоухает и цветёт, всё обещает и шепчет, кажется, что безоглядно и без последствий можно всё бросать, всё начинать и на всё надеяться. Едва уловимо приоткрываются форточки временных порталов, и тонкой струйкой в мир бытийный просачивается дымок, окутывающий пеленой те годы, где меня ещё не было. Угловатая девочка-подросток в мае приходит чаще, бубнит мне в ухо, напоминая о прежних беспутствах и благих делах. Я не буду врушкой, не стану заливать с три короба, что, мол, была у меня в родительском доме роскошная библиотека и я от рассвета до зари чахла над ней, пока не прочла всё от форзаца до нахзаца.

Да, библиотека была, но и у девочки-подростка были делишки куда поинтереснее. Но вот был у нас с этой девочкой эпизод: получив знатную нахлобучку от отца, мы залегли на закате читать книгу — да так, что дочитали до первых всполохов зари. Это была небольшая по габаритам, но привлекающая вызывающей обложкой книга. Словно фигурки в тире, на белом фоне скученно, прижавшись друг к другу, стояли тени. Очертаниями они походили на девушек в военных пилотках, гимнастёрках, с топорщащимися на тощих голенях кирзовыми сапогами. Из-за плеч выглядывали дула винтовок, а прямо на них была наведена мишень с красной точкой. Думается, в те годы во многих домашних библиотеках жила такая книга — Борис Васильев, две повести под одной обложкой: «Завтра была война», «А зори здесь тихие». Это первая книга о мирной жизни и войне, которую я прочла, будучи подростком, и, наверное, первое, что подтолкнуло меня задуматься, как живут люди до войны и как выживают, оставшись «дома», в тылу. Позже я читала, смотрела сюжеты по телевидению, фильмы, слушала рассказы о детях войны, о бесчисленных подвигах, проявлениях стойкости, силе духа тех, кто ещё жизни-то толком не знал, но кому уже пришлось стать твёрже стали.

Первое упоминание о книге «Много лет вперёд», созданной в уже легендарном соавторстве Ксении Земсковой и Елены Клепиковой, прозвучало в 2019 году. На презентации бестселлера «Кроль Королевы» авторы обмолвились, что проникновенная история судеб подростков будет иметь продолжение. Если бы Netflix присмотрелся к сюжету книги — из этой young adult повести вышел бы прекрасный spin-off. Хотя история, разворачивающаяся на страницах книги, имеет прямую связь с лицами и событиями «Кроля», всё же эту книгу не стоит воспринимать как прямое продолжение. Она вполне самостоятельна и самобытна, а головоломки, которые предстоит решать Насте и Стасу, — на порядок серьёзнее и опаснее.

Как было упомянуто ранее, месяц май тонкой паутиной выплетает ажурные двери в портал, расставляя ловушки в пространстве лета. Мы встречаемся с мающимися от безделья и летнего зноя подростками в июне. Наська, как на протяжении всей книги зовёт её брат, тоскует по подруге, уехавшей жить в Польшу, а развитый не по годам, смышлёный Стас ставит доступные в домашних условиях опыты. Настю тяготят воспоминания об ушедшем друге, но юность тем и прекрасна, что сменяющиеся события не подпускают меланхолию близко к сердцу. Поводом для нечаянной радости Насти становится барский подарок от родителей — поездка к подруге в далёкую Польшу.

Но эта поездка, кроме радости встречи, наслаивает на неокрепшую психику Насти и травмирующий опыт — триггер, говоря языком психологии. Посетив в рамках экскурсии музей Аушвиц-Биркенау, впечатлительную Настю начинают регулярно посещать видения. Они приходят в оболочке сна, но сон этот настолько реалистичный, осязаемый и ужасающий, что девочке сложно определить чёткую границу — где навь, а где явь. Эстетика этих видений очень схожа с макабрической фантасмагорией Тима Бёртона: вроде как страшно, но страшно по-детски; да, тебя убьют, но понарошку. Зверства, творившиеся в Освенциме, задевают за душу и малого Стаса — пытливый ум современного ребёнка не может воспринять, а главное, объяснить себе: «Зачем и почему?» Изучив вопрос с присущей ему дотошностью, Стас впадает в детскую форму депрессии от увиденного. Настя понимает, что брата надо вытаскивать, и звонит тому, кто всегда готов прийти на помощь. Являясь пока лишь другом, Арсен явно рассчитывает в перспективе на большее. Неспроста же этот букет белых пионов ко дню рождения, готовность прощать Насте необдуманные слова и постоянное присутствие в её жизни по первому зову. Настя же держит его в той самой невидимой «френдзоне» — по крайней мере, в этой книге.

Но магический ритуал не запускается силой одного лишь дерева. Сама того не желая, Настя выполняет весь обрядовый круг и собирает все магические артефакты: вещицу из прошлого — золотые наручные ходики, проводника между мирами — Арсена, суфия-практика, и произнесённое из глубины сердца заклинание: «Хочу ещё раз увидеть Романа!» (друга Насти, которого не стало в предшествующей книге. — Прим. автора)

Дальнейшее путешествие во времени разворачивается по всем законам фэнтезийного жанра «попаданцев» — когда герои из настоящего, а точнее «будущего», оказываются в прошлом (или будущем). Подобных историй «временной воронки» в литературе и кинематографе немало (первое, что лично мне приходит на ум, — это мечта всех советских детей Алиса Селезнёва и фильм военной тематики «Мы из будущего»), но если обычно читателя увлекают в мир ожесточённых баталий и видимых трудностей, то с Настей и Стасом получилось иначе. Они оказываются хоть и в военное время, но в тылу, где тоже несладко, да и не солёно — а вообще голодно!

Думаю, не ошибусь, если озвучу, исходя из собственного опыта, что одно из педагогических пожеланий многих родителей — научить своих детей ценить то, что имеешь, и относиться к вещам бережно. Насте и Стасу предстоит «прокачать» этот навык эмпирическим путём. Познакомившись со своей бушующей бабушкой, а в предлагаемых обстоятельствах — их ровесницей, они сполна хлебнут голодную долю, суровый нрав взрослой и рассудительной не по годам молодёжи тех лет. Те, чьи годы физического рассвета выпали на тяжёлое военное время, не озадачены трендами, хайпом — им нужно сохранить, выстоять и выжить. Едва оказавшись на узких улочках прошлого, Настя подмечает, что все прохожие одеты простенько, серенько да бедненько. На «толкучке» меняют нажитое добро на еду — и она поступает так же. Захваченные из дома часы с золотым браслетом уходят даме с наружностью ведьмы — за сайку хлеба да медок.

Настя не узнаёт в прежнем, историческом облике города практически ничего из того, что составляет панораму и архитектуру мегаполиса сегодня. Она с трудом отыскивает дом своей бабушки, где ей оказывают далеко не самый тёплый приём — но всё же пускают на постой. Первый «завтрак в прошлом» трудно назвать даже скудным: просвечивающиеся на свету ломтики хлеба, сморчковидные мелкие яблоки-дички да капля мёда — и это уже что-то на богатом! Настю утешают, подсказывают: мол, привыкнешь вскоре.

Второй визит в прошлое Наська совершит уже с братом. Подготовившись по всей форме, они берут в прошлое холщовые мешочки с крупами (в прошлом крупу перебирают!) и даже прикупают на автобусной станции пирожки с мясом — не особо задумываясь о его, мясном, происхождении.

«Москвичей», как они представились с братом, встречают с ещё большей настороженностью: в семье лишний рот — обуза. Но, несмотря на трудное время, всем находится угол и краюшка хлеба. Бабушка Насти и Стаса живёт не одна. На её попечении — её бабушка, вековая и слегка выжившая из ума старушка. Бабушка эта ест мало, бредит, бубнит, иногда успокаивается вязанием да беседой со своей котейкой. Есть у них и любопытная соседка с говорящим именем и выдающимся носом — Варвара. Грубая и наглая лишь на первый взгляд, Варвара в повествовании — далеко не случайный колоритный фоновый персонаж. Хотя она и создаёт нашим попаданцам определённые трудности, науськивая на них участкового, всё же сердце её — доброе и открытое, лишь зачерствело от жестокости мира и личной беды.

Дети трижды попадают в прошлое — разными путями. Помимо основного, реалистичного плана, в тексте также присутствует и фантастическая, эфемерная, внеземная линия, затрагивающая навь и явь и разъясняющая некие законы мироздания, баланса добра и зла. В пространстве прошлого, несмотря на транслируемый атеизм той эпохи, присутствуют и ангел, и многое иное — необъяснимое логикой генеральной линии партии.

Книга прекрасна тем, что в ней нет открытой назидательной или поучительной морали из серии «что такое хорошо и что такое плохо». Подростки и дети остаются верны своим принципам, увлечениям, и, наверное, именно благодаря этому им удаётся пересечь временной круг, совершить что-то хорошее и, «оставшись при своих», вернуться домой.

Единственное, чего, на мой взгляд, не достаёт в повести, — это некоего чудаковатого персонажа «от искусства». Ведь и таких было немало в тылу во время войны. «Тень Калмыкова» — назовём его так, — художник, способный подмечать красоту мира, не взирая на хаос и разруху. Или, скажем, смычковый квартет энтузиастов, репетирующий в промозглом ДК.

Повесть о том, что нельзя забывать, была прочитана за два вечера. Завершая финальную главу, я прищурилась и заметила девочку-подростка. Она лукаво подмигнула, помахала рукой — и растворилась в проёме балконной двери. Наверное, вернётся — в мае — и мы с ней вместе будем слушать песни Победы.

А мой сын прочтёт хорошую, нужную книгу о непростых годах, которые довелось пережить его сверстникам.