Жопокрыл и те, кто с ним. Продолжение

Начало читайте в предыдущих номерах (№ 51 - 65)

 

29. Болезнь

 

Сменившись вечером с дозора, Жопокрыл не хотел лететь в стор. Он боялся увидеть вновь осуждающие взгляды воинов. Только Рон, со свойственной ему радушностью, продолжал общаться с ним, будто ничего не случилось. Грудоух уже наверняка улетел и заступил в ночную смену. Так что поговорить с ним не удастся.

Жопокрыл сидел на ветке высокого словобога. Давно заприметил его и, если хотел уединиться, прилетал сюда, смотреть, как заходящее солнце разбрасывает ярко-розовые лучи над равниной, уходящей вдаль.

 — Да, красиво! — голос старшего воина прервал его мысли.

Плечеглаз подлетел с востока настолько бесшумно, что Жопокрыл его не заметил. Обернувшись на голос, Жопокрыл заёрзал, не зная, нужно ли взлететь или что-то сказать. Но увидев спокойный, понимающий взгляд Плечеглаза, успокоился.

— Могу присесть?

Жопокрыл кивнул.

Они долго сидели рядом и смотрели на закат.

— Знаю, тебе нелегко, — прервал молчание Плечеглаз. — И я, как старший воин, должен сказать, что всё наладится и забудется. Но это не так. Об этом будут помнить. И прежде всего будешь помнить ты. И это даже хорошо. Возможно, это и убережёт тебя в будущем от ошибок и боли, которую можешь причинить другим. — Он вздохнул и продолжил: — У каждого из нас есть поступки, которых стыдишься. Но без них у нас бы не было опыта, без них, мы бы не менялись, не шли бы вперёд.

— Но как мне… — Жопокрыл не мог подобрать слова. — Мне… на меня смотрят, как… — В груди сердце будто сжимали железные тиски, Жопокрыл не мог даже нормально вздохнуть.

 — Тебе нужно это пережить и доказать, что ты теперь не тот жестокий и глупый тупи, что искалечил девушку, а воин, на которого можно положиться, друг, верный и преданный, и тупи, достойный уважения.

Спокойный и уверенный тон Плечеглаза заставил Жопокрыла сделать глубокий вдох и затем с облегчением выдохнуть.

— А теперь летим, — старший воин спрыгнул с ветки и завис около Жопокрыла. — Не будем опаздывать на ужин. Рон что-то новенькое готовил, — улыбнулся Плечеглаз.

И они вместе полетели в Стор.

 

***

 

— Нет, мама, это не просто! Совсем не просто! — Розовоноска меняла компресс с лекарственными травами на груди у Синегрудки. — Я же говорила, что ты сильно переутомляешься. На дальнее поле могла и Голубоушка летать. Но кто бы меня послушал? И вот теперь, — она указала подбородком на тряпицу, сложенную пополам с кашицеобразным отваром трав внутри, которую она разглаживала на груди у матери.

 — Рони, не так уж всё и плохо, — улыбнулась Синегрудка. — В этот раз тряски почти нет и ноги в порядке.

 — Ноги — это хорошо! — громко повторила почтенная Светлоглазка, входя в комнату.

— О, почтенная, доброго дня! Не стоило вас беспокоить, — Синегрудка приподнялась на кровати. — Рони, зачем? — недовольно покачала головой.

Светлоглазка прямая, как струна, с длинными седыми волосами, собранными на затылке чёрной лентой, присела рядом с кроватью на стул, быстро придвинутый Розовоноской.

— Доброго! Рони, не ругай! Правильно сделала, что позвала. Твоя болезнь коварная. Сидит, как неку незаметная, а потом жалит лихорадкой да жаром. — Она положила руку на лоб Синегрудки и продолжила: — Что ноги не отекают — это хорошо. А вот жар поднимается.

Светлоглазка привстала, отдёрнула одеяло, закрывавшее Синегрудку до пояса, и внимательные ярко-синие большие глаза стали осматривать больную. Розовоноска, стоявшая рядом, обеспокоенно смотрела на мать. Затем говорящая с духами обхватила щиколотки Синегрудки двумя руками, прикрыла глаза, что-то тихо нашёптывая.

Через несколько минут почтенная открыла глаза. Взгляд её ещё блуждал где-то далеко, но вот она перевела его на больную и заговорила быстро, отрывисто:

 — Рони, неси ступку. Воды грей. Много. Компресс не убирай. В помощь надо кого-то. — Светлоглазка хмурилась и как будто мысленно разговаривала сама с собой и только отдельные фразы проговаривала вслух: — Нет, это не поможет… Да, так… Тепло…

Перепуганная Розовоноска смотрела то на врачевательницу, то на напрягшуюся мать.

— Ну, чего стоишь? Ступку! — прикрикнула Светлоглазка.

— Сейчас. — И Розовоноска выбежала из комнаты.

— А ты, милая, слушай! — почтенная наклонилась к Синегрудке. — Жар поднимется, будет очень плохо, но ты не бойся, борись. И если увидишь тени, не иди на их зов. Слушай мой голос, иди к нему. Поняла?

Синегрудка сглотнула вдруг ставшую вязкой слюну и кивнула.

Вошла Розовоноска со ступкой и кувшином воды.

Светлоглазка прикрыла больную одеялом и присела на кровать. Взяла из рук Розовоноски ступку и, отвернув накладку на поясе, по щепотке стала всыпать травы из ряда маленьких карманчиков. Затем заработала венчиком. Растёртые почти в порошок травы высыпала в кувшин, предварительно вылив половину воды в таз, который Розовоноска выдвинула из-под кровати.

— Вот, — протянула она кувшин Розовоноске, — напоишь мать и проследи, чтобы всё выпила. — Она перевела взгляд на Синегрудку: — Слышишь, всё выпей! А я пока полечу к себе, подготовлю всё необходимое.

Это была мучительная и страшная ночь.

Лихорадка то нарастала, нещадно тряся больную, то отпускала, давая временный отдых. В беспамятстве Синегрудка стонала, слёзы скатывались из уголков прикрытых набухшими веками глаз. Она звала то Сероуха, то Розовоноску, просила за что-то прощенья, кричала от боли.

Розовоноска, Белохвостка и Жёлтозубка под руководством Светлоглазки пеленали её в плотные простыни, вымоченные в горячем отваре из трав и масел, когда озноб и тряска усиливались. Когда прилив жара ослабевал, снимали простыни, протирали сухими полотенцами постанывающую Синегрудку и поили настойкой с соком скулит[1], которую готовила почтенная.

Только к утру лихорадка стихла, и все облегчённо вздохнули.

— Теперь можете домой лететь, отдыхать. — Светлоглазка сидела на кровати и гладила руку Синегрудки. — Она у нас молодец! — улыбалась врачевательница. — Вон как держится! И вы все умницы. Летите домой.

 — Может мне остаться? — спросила Жёлтозубка, складывающая почти высохшие простыни. — Путь Бехи с Рони к нам летят, выспятся, а я пока здесь.

 — Не нужно. Синегрудка спать будет. Восстанавливаться. Самое страшное позади. Вы летите. Я останусь.

После того как Розовоноска проводила подругу с тётей, она пришла в комнату матери и, присев на стул рядом у изголовья кровати, заплакала.

 — Рони, ты чего, дорогая, чего ты? — Светлоглазка подошла и обняла Розовоноску.

Прижавшись к почтенной, Розовоноска ещё больше разрыдалась.

— Испугалась, милая? Не бойся, всё хорошо будет. Мама твоя поправится.

— Но… но… почему? — сквозь слёзы спрашивала Розовоноска. — Почему именно у неё… у неё… красная лихорадка? Ведь ни у кого… нет же… Нет…

— Так у прадеда твоего была. У Чёрномочки в семье тётка, которая на севере живёт, тоже болеет. А в Умниполе[2] сколько семей страдают? Болезнь не выбирает. Приходит и живёт. Ничего, ничего, — Светлоглазка ласково похлопывала Розовоноску по спине. — Она придёт, а мы её выгоним. Ну что ты? Успокаивайся, милая. Всё хорошо.

Светлоглазка настояла на том, чтобы Розовоноска пошла отдохнуть. А на протесты и увещевания девушки, что она не устала и не сможет уснуть, дала ей выпить какого-то горького отвара. После отослала Розовоноску в её комнату, сама же осталась рядом с Синегрудкой.

Присев на свою кровать, Розовоноска еле сдерживала опять подступившие слёзы. Приступы лихорадки с каждым разом становились всё сильнее, и она боялась, что однажды может потерять мать. Прокручивала в голове сегодняшнюю ночь, и жалость к самому родному для неё умни сжимала сердце. Чтобы не расплакаться, прилегла, давая себе обещание, что полчаса полежит и пойдёт сменить почтенную. Но вот веки опустились, став тяжёлыми, и последняя мысль о ничего не знающем о болезни жены отце растворилась в пришедшем сне.

Солнце клонилось к закату, когда Розовоноска проснулась.

На кухне хлопотала Жёлтозубка. Её пышное тело плавно переплывало от стола к печке и обратно. Ароматы овощей смешивались с пряностями наваристого супа и сладковатым ягодным запахом остывавшего пирога. Розовоноска не стала её отвлекать.

Зайдя в комнату матери, увидела Белохвостку. Подруга растирала мазью правую ногу Синегрудки. Розовоноска подошла ближе, обняла подругу со спины и, встав по другую сторону кровати, стала растирать левую ногу. Обе некоторое время молчали, сосредоточенно втирая мазь. Синегрудка, не открывая глаза, чуть слышно постанывала.

— Она просыпалась несколько раз, — Белохвостка убрала прядь волос, упавшую на глаза, пыльной стороной ладони. — Я её поила отваром. Жара больше не было.

— Спасибо, Бехи!

— Да не за что. Ты сама хоть отдохнула?

— Да. Светлоглазка что-то мне дала. Я даже не помню, как уснула.

— Вот и хорошо, — Белохвостка подмигнула подруге. — Так, ноги мы растёрли. Светлоглазка сказала потом укутать в простыни. Они там, в углу, на тумбочке, неси.

Сделав всё необходимое, подруги присели по обе стороны кровати и тихо разговаривали о всяких пустяках. В основном это Белохвостка болтала о предстоящей ярмарке, новом платье, которое заказала с разрешения Жёлтозубки, о том, как столкнулась с другом Зеленокрыла и тот спрашивал о Розовоноске.

— Что спрашивал? — тихий, хриплый голос Синегрудки заставил их вздрогнуть.

— Мама, как ты себя чувствуешь? — спросила Розовоноска, расплываясь в улыбке.

— Да, хорошо. Так что спрашивал? И как его зовут? — не унималась Синегрудка.

— Мамочка! — Розовоноска привстала и обняла мать.

— О, вижу, великий Умнисоб, услышал нас! — Жёлтозубка стояла в дверях и улыбалась, — Вы, две болтушки, идите на кухню — стол накройте, я всё приготовила. И Синегрудке суп налейте, принесите. А я пока с подругой поговорю.

Розовоноска оторвалась от матери, поцеловала её в щёку и пошла с Белохвосткой на кухню.

Чуть позже прилетела Светлоглазка. Она осматривала больную, довольно кивая всякий раз, когда находила подтверждение, что симптомы болезни ослабевают. Похвалила за то, что выполнили все указания в точности. И, напоив больную принесённым отваром, воздала хвалу Умнисобу. А пока Синегрудка отдыхала, с удовольствием поужинала вместе со всеми.

Потом все сидели в комнате Синегрудки, обсуждали деревенские новости. Жёлтозубка делилась рецептом своего пирога. Светлоглазка советовала больше пить при такой жаре. Белохвостка рассказывала, как на днях на лету чуть не врезалась в мельницу, засмотревшись на то, как ругаются соседи. Она так забавно это рассказывала, что все смеялись до слёз. 

После того как Синегрудка уснула, Жёлтозубка и Светлоглазка улетели домой, а Белохвостка осталась якобы помочь подруге убраться, хотя на самом деле просто не хотела возвращаться с тёткой домой.

 

***

 

— Бехи, ты можешь завтра слетать на границу, отцу записку передать? Если я ему не сообщу, что у мамы приступ, он мне этого не простит.

Розовоноска протирала стол на кухне, а Белохвостка стояла рядом, медленно потягивала компот из якри, причмокивая от удовольствия.

— Конечно, слетаю, — весело отозвалась она.

— И ещё… — Розовоноска замялась. — Можешь ещё одну записку?.. Ну…

— Твоему тупи передать? Ну, договаривай!

— Да, да.

— Ой, даже и не знаю. Лететь на озеро. Ждать, — закатила глаза Белохвостка.

— Не надо ждать. Просто положить на сухое дерево. Там, недалеко от того места, где мы прятались.

— Ну не знаю… Браслет синий дашь поносить?

— А ты корыстная! А ещё подруга, — Розовоноска прищурила глаза и, сдерживая улыбку, смотрела на подругу.

— Я? Корысть моя чиста, как прозрачная вода. И потом, я тебя вечно прикрываю. И терплю твой характер. И вру ради тебя. И…

— Ну, хватит. Дам, конечно! — улыбалась Розовоноска.

— Ура! Вот и неси! Завтра в нём и полечу!

Потом они долго ещё болтали в комнате Розовоноски, примеряя её украшения и наряды.

И не было уже страха, а закатное солнце, окрасившее небо в нежно-розовое, обещало спокойную ночь.

 

 

30. Дружба

 

Жопокрыл читал записку Розовоноски. С одной стороны, он был рад, что они не увидятся. Предстать пред ней с ещё не зажившей губой и фиолетово-жёлтым синяком под левым глазом не очень хотелось. Но, с другой стороны, был расстроен, что единственное радостное событие, которого он ждал и которое оттеняет всё, что произошло, не случится.

Он не хотел лететь в стор. Воины всё так же насторожено с ним общались. На Локтеглаза было страшно смотреть. Хоть после драки Плечеглаз выправил ему нос и Жопокрыл отдал все мази, которые взял с собой, лицо Локтеглаза походило на подгнивший и смятый корень ризмы[3]. Багровый цвет под глазами почти сошёл и стал проявляться фиолетово-зелёный оттенок, разбитые губы ещё трескались и кровоточили. Он не летал в дозоры и редко выходил из комнаты. Стал тихим и каким-то потерянным. Не смотрел в глаза, а когда к нему обращались, отворачивал голову и отвечал однозначно «да», «нет» или вообще не отвечал, а просто уходил.

Было жарко. Тёплый песок добавлял температуры и, вытирая испарину со лба, Жопокрыл решил искупаться, раз уж свидания не будет. Он сложил записку от Розовоноски в кармашек на поясе, начал его расстёгивать и вдруг остановился.

«Грух! Он не успеет улететь в ночной дозор, если я сейчас полечу в стор. Хватит недомолвок, — думал Жопокрыл, — надо всё выяснить».

Он застегнул пояс, взмыл вверх и рванул через озёра, не жалея крыльев. «Если Грудоух не хочет о нём больше слышать, пусть скажет это в лицо, а не избегает, как маленький тупи».

Жопокрыл прилетел вовремя. Грудоух выходил из-за стола, похлопывая себя по животу и благодаря Рона за вкусный ужин. Ещё трое воинов оставались за столом, продолжая трапезу. Увидев Жопокрыла, он изменился в лице, но так как Жопокрыл стоял рядом с перилами, на которых был перекинут его клинокнут, ему ничего не оставалось, как подойти ближе.

— Привет, Грух! Поговорим?

— Привет! Времени нет, в дозор пора! — Грудоух взял клинокнут и резким, привычным движением опоясал себя поверх пояса.

— Ничего, это ненадолго. Ты сегодня на западном?

Грудоух кивнул.

— Тогда летим, по дороге поговорим.

Несколько минут полёта, и Жопокрыл стал спускаться на небольшую поляну, показывая рукой Грудоуху сделать то же самое.

— Какого Ерохора, Грух? Если ты считаешь меня подлецом, недостойным тупи, так скажи мне это в лицо! Зачем избегать? — Жопокрыл не мог стоять на месте, ходил туда-сюда около спокойно стоявшего Грудоуха. — А Локтеглаз… я не хотел его так калечить… но просто… 

— Почему ты мне не рассказал?

Вопрос Грудоуха заставил его остановиться.

— Что?

— Почему ты мне не рассказал? — спокойно повторил Грудоух, — Ведь мы же друзья.

В голосе Грудоуха чувствовалось переживание, а не презрение, которое ожидал Жопокрыл.

И от сознания того, что друг сочувствует и беспокоится за него, у Жопокрыла подкосились ноги, и он присел на траву, облокотив руки на согнутые колени. 

— Я хотел, — тихо произнёс Жопокрыл. — Один раз чуть было не признался… Но не сказал…

Грудоух присел рядом.

— Понимаешь? Стыдно было… — продолжал он. — Ты стал настоящим другом… Я боялся… Боялся, что разочаруешься во мне, — Жопокрыл опустил голову, скрывая подступившие слёзы.

— Я и разочаровался, но больше от того, что ты мне не доверился. Я же понимал, что ты не просто так прилетел к нам на службу. Ещё в первую встречу понял, — Грудоух глубоко вздохнул.

— Прости! Выходит, я и тупи плохой, и друг не лучше.

— Перестань, Жок! — Грудоух толкнул плечом в плечо Жопокрыла. — Все мы не безупречны. Это хорошо, что я на службу попал, а то неизвестно, что бы ещё натворил. Поверь мне, не всегда я таким спокойным был, — улыбался Грудоух. — И правильно, что Локтеглаза отделал, давно пора было. У меня тоже руки чесались… — он сделал паузу. — И я теперь прежде подумаю, связываться с тобой или нет.

Жопокрыл посмотрел на улыбающегося друга и тоже заулыбался.

— А избегал не потому, что обиделся, а потому, то не знал, что сказать. — И Грудоух замолчал.

— Честно, я бы тоже не знал, что сказать, если бы такое узнал. — Жопокрыл глубоко вздохнул и выдохнул. — И вообще бы разговаривать с таким, как я, не стал бы. Но я много думал и многое осознал… И спасибо… спасибо, что не осуждаешь…

— Это уже сделали, и ты своё получил, и до сих пор очищение проходишь. Я друг, на то и друг, чтобы понимать и поддерживать, — Грудоух поднялся и протянул руку Жопокрылу. — И хватит уже слезливых разговоров. Вставай!

Жопокрыл схватил ладонь друга и поднялся.

— Спасибо, Грух!

Они обнялись.

— Да ладно тебе, Жок! — Грудоух отстранился от Жопокрыла и смотрел на него улыбаясь. — Лети уже на ужин. Я через два дня в дневные буду летать, тогда и поговорим основательно. А пока прикладывай компрессы на лицо, а то выглядишь, как…

— Как кто? — засмеялся Жопокрыл.

— Как печёный краялони[4], — Грудоух взлетел и уже набирал высоту. — Хорошей ночи!

— А тебе хорошего дозора!

— Спасибо! — донеслось сверху от удаляющегося Грудоуха.

Ужин показался Жопокрылу самым вкусным. Он шутил, Рон два раза подливал ему похлёбки. А когда поперхнулся и забрызгал сидящего рядом Шеехвоста, все покатились со смеху, и даже сидящий сбоку Локтеглаз поднял голову и улыбнулся.

Ложась спать, Жопокрыл благодарил Туписоба за прожитый день, хорошего друга и судьбу, которая так странно меняет своё направление, но всегда даёт шанс преодолеть происходящее.