Рассказы

Великий писатель

 

Частный маляр и доморощенный литературный эстет, молодой Милош Мурашин уже полчаса пытался донести до подруги, что писательство — не её конёк. Поначалу Мурашин был довольно мягок, но Светка любую критику в адрес своего нового романа воспринимала что называется в штыки: ощеривалась и скалилась, как загнанная в угол собака. Милошу в конце концов надоело, и он перестал себя сдерживать.

— Светка, есть такое выражение: не можешь срать, не мучай жопу. Это про тебя. Ну нет у тебя таланта и должной базы знаний. Стилистическая ошибка с пунктуационной сношается, словарный запас состоит из «как бы», «как будто» и «как-нибудь». Все действия героев заключаются в «обидно воскликнул» и «быстро оглянулся», а твоё «в крышку гроба моих сожалений забили последний гвоздь» — вообще забралось на первое место моего личного топа банальных глупостей.

Светка надулась. Её и так пухлые щёки стали напоминать мешки, набитые песком. А Мурашин продолжал:

— Сюжет у тебя — трижды переваренный кал, напоминает любовные сериалы с «России-1». Ну не можешь ты написать интересную историю, просто признай это и займись чем-нибудь другим. Вон, в кондитеры иди. У тебя отлично получается печь тортики. Либо в блогеры, если хочешь известности.

Подруга всхлипнула и засобиралась вон из кофейни.

— Чего обижаешься, правду же сказал…

— Я тебе эту правду знаешь куда засуну?

— Туда не надо, — заржал Милош.

— Да пошёл ты! Всё только идеями своими «гениальными» разбрасываешься и критикуешь. А сам сидишь передо мной в заляпанном комбезе и ещё что-то из себя строить пытаешься! Возьми и напиши сам, раз такой умный!

— Вот возьму и напишу!

— Давай-давай! Посмотрим, какой ты у нас «великий писатель»!

Светка хлопнула дверью. Мурашин, заметив обращённые на него взгляды, быстро засобирался и вышел следом. Надо было ехать клеить обои, объект в Люберцах требовали закончить к завтрашнему обеду. «Пахать придётся всю ночь. И сдалось же Серёге укатить в свою Лебедянь…» — подумал Милош и вздохнул.

Тем не менее вместо того, чтобы спуститься в метро, Мурашин отправился гулять по вечерней Маросейке в сторону Чистых прудов. В наушниках заиграл скандинавский неофолк. Раньше такие мелодии, напоминающие мантры, вызывали у Милоша дрожь, которая, забираясь через уши прямо в спинной мозг, очищала и согревала всё тело. И от этого Милошу становилось так хорошо, что он чувствовал себя королём этого мира.

Однако сейчас неофолк не помогал. Все мысли крутились вокруг Светки и её слов про отсутствие публикаций. Больше всего Мурашина напрягало, что подруга была права: у него было много любопытнейших замыслов, но реализованного — ни одного. Так, Милош хотел написать про мужика, у которого голова волей случая отделилась от тела и что называется «пошла по наклонной». Сначала она бы каталась по Московским улицам, требуя внимания и сочувствия к себе. Потом бы попала в притон и долго там упарывалась дурью. Затем оказалась бы в руках оппозиционной девицы и вместе с ней и другими «партнёрами» попыталась бы устроить госпереворот. Конечно, ничего бы не вышло, и голова бы сбежала в другую страну, где стала бы пользоваться успехом у извращенцев. Тело, в свою очередь, привело бы себя в порядок, нашло множество поклонниц и, в общем, стало известной и влиятельной персоной в стране. Милош хотел написать обо всём этом крупную повесть, однако выдавить из себя удалось лишь полторы странички. Потом вдохновение его покинуло и вот уже несколько месяцев как не навещало. Похожая ситуация произошла и с романом под названием «Один миллион вспышек»: про критика, который разочаровался в современной литературе и решил написать собственное, насквозь штампованное и фальшивое произведение. А оно взяло да и обрело вдруг популярность. Правда, написав за сутки две с половиной странички, Милош взял перерыв на неделю. И ещё на одну. А потом вдруг увидел в интернете новый фильм с похожим сюжетом и от идеи своей отказался.

«На этот раз такого не произойдёт! — думал Мурашин. — Ух, я тебе покажу, собака. Посмотрим, что скажешь, когда увидишь меня на полках книжных магазинов!» Чем дольше он представлял, как утрёт своей подруге нос, тем сильнее распалялся. Вот только про что писать, Милош не представлял. Брать старые идеи за основу он решительно себе запретил — замысел должен был быть принципиально другим. Мурашин хотел не просто показать Светке, где раки зимуют, но поразить её и других своих читателей чем-то грандиозным.

Милош дошёл до Чистых, присел на скамейку под липой и залез в соцсети. Увидел новость про мам, которые одевают детей в одежду только бежевых оттенков, кормят едой бежевого цвета и запрещают им играть с жёлтыми и красными машинками, чтобы ребёнок не стал агрессивным. В голове родился заголовок будущей книги. Он напечатал в заметках: «Я — бежевая мама» и остановился. Подумал: «Что бы я хотел сказать своим произведением? Одной иронии здесь мало, нужно показать, куда это сумасшествие может привести. Пусть все станут бежевыми мамами и папами, их спокойные дети в подростковом возрасте станут чересчур агрессивными из-за того, что их агрессию в детстве подавляли, и начнут убивать своих родителей, а потом и других людей…» Милош дописал: «Я бежевая мама, и я уничтожила человечество». Потом ковырнул соплю в носу и стёр запись.

— Сатира для детского садика, — вздохнул он.

Мурашин снова полез в соцсети, но ничего интересного не нашёл. Прикинул, что любопытного происходило в его жизни. Понял, что, кроме своей маман — помеси Сталина, Макаревича и Задорного, ни с чем интересным никогда и не сталкивался. «Ну его на фиг, писать про себя. Однообразно будет. К тому же мода на автофикшн скоро пройдёт», — подумал он и вспомнил слова своего друга Ваньки Костылёва, акулы маркетинга: «Нельзя следовать трендам, надо их задавать». Ванька уже полгода как переехал в Тай и регулярно слал Милошу селфи на фоне пляжей.

— Сейчас бы на море…

Мурашин встал и поплёлся обратно до Китай-города: надо было ехать в Люберцы.

Мысли Милоша никак не хотели концентрироваться на трендах, которые он создаст и явит всему честному народу. Извилины, как водосток, забила древняя навязчивая песенка о прокладках.

— Каждый день только твой, если олвейз с тобо-ой, — тихо напел он и оглянулся: не услышал ли кто из прохожих.

Уже в метро Мурашин вспомнил поговорку: новое — это хорошо забытое старое. И решил писать о вечном, но в своей современной интерпретации. «Про любовь буду», — кивнул сам себе Мурашин и попытался представить, что такого нового он может сказать на эту тему. Почти сразу махнул рукой: «У меня-то и любви настоящей, кажется, не было». В девятом классе Милош думал, что втюрился в Ольку Степанову, но через два урока выяснил: не в неё, а в её обтянутые лосинами ножки.

«Надо написать про мужика, который коллекционирует женские ножки. А потом эти ножки его же и затопчут», — подумал он и помотал головой: не то, мелкота.

Тут его озарило: «Надо писать сатирический эпос! Чтобы вроде “Трудов и дней”, монументальное, как тектоническая плита, основа для будущих поколений. Ну, держись, Светка!» Милош со скоростью, которой бы позавидовала лучшая из судебных стенографисток, начал печатать.

— Гесиод будет курить в сторонке и плакать, — хмыкнул он.

На Лермонтовском проспекте Мурашин чуть не перепутал маршрутку. Добравшись, наконец, до объекта, зашёл в ближайший круглосуточный, купил три банки энергетика, рассовал их по карманам рабочего комбинезона: ночь обещала быть долгой и продуктивной.

Спустя несколько минут Милош зашёл в квартиру и, не разуваясь, прошёл в комнату. У одной из стен стоял укрытый плёнкой монструозный кожаный диван. Заказчик сказал, что разбирать его муторно, а потому пусть Мурашин справляется так. У другой стены лежали рулоны обоев: серые флизелиновые и синие с принтами галлюциногенных листьев монстеры.

Милош, не разуваясь, плюхнулся на диван. Сделал пару глотков энергетика и полез перечитывать написанное в дороге. Листал заметки вверх-вниз, потом выделил весь текст и удалил.

— Всё не то-о…

Он кинул взгляд на обои, потом на потолок, где висела одинокая лампочка, и захныкал. Работать не хотелось абсолютно. Хотелось творить! Как великие, вскрывать и залечивать раны на теле человечества, успокаивать мечущиеся души! «А ведь для этого совсем не обязательно писать эпос. Как говорится, краткость — сестра таланта», — вдруг подумал Мурашин, а потом вспомнил слова одного современного поэта: «Краткость не сестра и не брат, краткость и есть талант».

— А ведь и правда! — воскликнул он. — Эпосы сейчас никому не нужны, многих не хватает и на пару страниц! Все так обленились, что и видос на одну минуту кажется долгим, и банальный Чеховский рассказ до невозможности затянут!

До самого утра, делая небольшие перерывы, Милош писал, стирал, укрупнял и сокращал. Решительно отказался от витиеватых фраз и красивых метафор. Каждое слово разглядывал под лупой, а затем вглядывался в него через телескоп. Под утро, наконец, закончил.

— Как незаметно пролетела ночь, ах, вдохновение, сучья дочь! — засмеялся он.

Милош перечитал текст и остался доволен собой. Поднялся с дивана и отправился за едой в круглосуточный. В лифте вставил наушники и включил всё тот же скандинавский неофолк. Музыка теперь работала как надо: Милоша накрывали волны дрожи.

«Светка, конечно, будет в шоке, — подумал Мурашин, толкнув дверь супермаркета, и тут же себя одёрнул: — Такие мысли недостойны для писателя, нельзя глумиться над бесталанными».

Бродя между стеллажами, он с каждой секундой чувствовал себя всё громаднее, всё значимее. В один момент невольно, даже не глазами, а каким-то внутренним зрением увидел, как оживают перед ним гении прошлого. Как Гоголь, стоя́щий у прилавка с мороженым, оборачивается и, скупо улыбнувшись, кивает. Как Толстой рассматривает упаковку быстрорастворимой лапши, а как замечает Милоша, протягивает тому из-за пазухи перо. Мол, теперь вы один из нас, молодой человек. Мурашин чувствует, как будто сзади кто-то хлопает его по плечу. «Продолжай в том же духе, парень, у тебя всё получится», — слышится голос Антона Павловича.

— Ну что вы, я этого недостоин, — одними губами шепчет Милош, и глаза его предательски намокают.

Виде́ние рассеялось. Вокруг снова были одни лишь заспанные продавцы.

— Я не подведу вас… не подведу… — шепнул Мурашин и шмыгнул носом.

Как вернулся на объект — наскоро позавтракал и, решив, что как-нибудь уболтает заказчика продлить срок ещё на день, уснул.

Позднее в редакции одного толстого литературного журнала заведующий отделом прозы Филат Филатович Утятов, разгребая свалку чужих рукописей, открыл текст некоего автора под псевдонимом «М-м». В документе с лаконичным названием «Наставления» было написано следующее: «Престарелый бизнесмен Лев Толстогубов сел писать для потомков. Три дня он думал над первыми строками. Наконец, задокументировал: “Успеха добьётся упорный, а не тот, кто смотрит порно”. Как поставил точку, тут же помер. Вскоре изречение стало слоганом общероссийской кампании против изготовления и распространения порнографических материалов в сети интернет».

 

Клоп Самохина

 

Кофе Самохин привёз прямиком с Кубы: в дьюти-фри купил шесть килограммовых упаковок в зёрнах, а уже в Питере, хоть денег оставалось в обрез, а до зарплаты — неделя, приобрёл кофемолку. Маленькие неудобства в виде отсутствия еды он готов был потерпеть. И последний месяц каждое утро без исключения заваривал себе в турке «на две чашки», выходил в халате на балкон и открывал окно в январскую непогоду.

За утренним ритуалом Самохин любил вспоминать последний год своей жизни. Девять месяцев назад он, окончив институт, устроился сисадмином в небольшую компанию. Работал удалённо почти круглые сутки без выходных, осваивая новый материал. На вторую зарплату съехал от родителей в однушку на окраине города и с того момента почти не покидал её. Работал и копил деньги на отпуск за границей. Коллега подсказал слетать на Кубу. Молодой человек, недолго думая, приобрёл горящий тур на обособленный от Острова Свободы Кайо-Гильермо. Ничего шибко интересного, кроме любимого пляжа Хемингуэя и двух одиноких фламинго, Самохин там не обнаружил. Однако, как сказал он себе, расстраиваться из-за этого не стоит. Вполне достаточно свежего океанского воздуха, чистой бирюзовой воды и красной морской звезды, которую Самохин впервые увидел вживую и, держа под водой, детально рассмотрел. Он ещё в аэропорту прочёл памятку путешественнику и запомнил, что вытаскивать иглокожее из воды надолго нельзя — погибнет.

В первое же утро сразу после пробуждения Самохин пришёл в бар на пляже и заказал себе кофе. Напиток оказался потрясающим: арабика средней обжарки с отзвуком табака и шоколадным послевкусием. И Самохин полюбил присаживаться за барную стойку, закуривать сигару за четыре доллара и просить у бармена две чашки: одну сразу, а вторую — через десять минут.

Бармен был всегда один и тот же, но несмотря на это, каждый раз вежливо интересовался у молодого человека, добавлять ли «милк» или «шуга». Каждый раз он получал неизменный отказ. Самохина этот вопрос бармена раздражал: неужели сложно запомнить, что он пьёт несладкий кофе без молока? «Вот не дам тебе чаевые, будешь знать, как в следующий раз про "шуга" свой спрашивать», — возмущался он. Потом тут же себя одёргивал: если не дать чаевые, то бармен на него обидится и наплюёт в чашку или, того хуже, использует какой-нибудь другой, гадский помол! «Быть может, дать в этот раз меньше? — спрашивал себя он. — Вроде как намекнуть: задумайся, дружок, что ты делаешь не так…»

Однако как только бармен ставил на стол первую чашку, Самохин забывал обо всём и совал тому две бумажки по одному доллару: запах напитка был одуряющим. После первого глотка в груди начинало щемить. «Это от счастья», — думал Самохин. После второго пальцы на ногах невольно поджимались. «Это от удовольствия», — добавлял себе он.

И даже не расстроило молодого человека, что уборщица украла из номера приобретённый на барахолке старенький фотоаппарат, что ноги и руки от укусов насекомых постоянно чесались и что, решив как-то прогуляться по пляжу босиком, он проткнул стопу осколком ракушки. Как сказал себе Самохин, выйдя в аэропорту по прилёте, это был лучший отпуск за всю его пока недолгую жизнь.

Сегодняшним утром Самохину нездоровилось: одолевала головная боль, пищало в ушах, нещадно чесались то спина, то руки. Погода тоже не радовала: за окнами второй день бушевал ветер. Из-за этого вчера вечером отключился интернет. Как сообщили в поддержке, проблему должны решить в течение суток.

Прийти в себя не помог даже утренний ритуал, поэтому решено было принять душ. Молодой человек покрутился перед зеркалом и насчитал около полусотни пятнышек.

— Кажется, их стало больше, — задумчиво проговорил он и полез под горячий душ.

Тщательно мылясь, Самохин попытался сфантазировать знакомство с какой-нибудь молоденькой кубинкой, но в голову всё лезли мысли о пятнах: много времени уже прошло с возвращения, откуда новым появиться-то… Быть может, это аллергия на кофе? Самохин вспомнил статью с одного сайта, где говорилось, что аллергическая реакция может появиться на что-то «со временем», если это что-то использовать постоянно, и расстроился. От такого чудесного напитка он ни в жизнь не откажется!

Голова заболела сильнее. Самохин вылез и надел халат. Направился было в комнату за таблеткой, но в проходе резко остановился. Из комнаты доносился странный, совершенно несвойственный этому месту запах коньяка и какой-то зелени.

— Бред какой-то… Я ведь здесь не ем, — произнёс он.

Заходить в комнату расхотелось. Вместо этого молодой человек отправился на кухню завтракать. В холодильнике было почти пусто: хлеб, початая банка солёных огурцов и два куска свиной лопатки в контейнере, привезённых вчера курьером. От близости еды живот заурчал. Самохин сунул в рот огурец, включил конфорку и бросил на сковородку мясо. На пальцах остались капли свиной крови, которые он, сам от себя не ожидая, слизал. Кровь оказалась на удивление вкусной.

Самохин покачал головой, достал ещё один огурец и кусок хлеба, запихнул их в рот и начал неистово пережёвывать. В горле образовался ком, и молодой человек вспомнил об остатках кофе в турке. Схватил её и в один глоток осушил. Измельчённые зёрна осели на языке, пришлось отплёвываться в раковину.

Самохин вернулся к плите. Аппетит не угас, а словно бы, наоборот, даже возрос.

— Пожалуй, это уже больше похоже на волчий голод, — пробурчал он.

Достал из халата телефон, бесцельно полистал соцсети. Мобильник пискнул о том, что его надо бы зарядить, и Самохин отправился в комнату. Однако вновь остановился на пороге. Запах коньяка стал отчётливее. Какое-то трусливое чувство захватило молодого человека, сердце ёкнуло и ушло в пятки. Он развернулся и быстрым шагом вернулся на кухню, бросил телефон на стол. Затем подошёл к сковороде и подщипнул мясо пальцами. Поднёс к лицу и неожиданно для себя откусил приличный кусок. «Стыд какой! Я же не переношу сырое мясо», — подумал он, а потом откусил снова.

Не прошло и минуты, а сковородка уже была пуста. Но чувство голода всё не угасало. Тогда взгляд Самохина обратился на контейнер с остатками свиной крови. Находясь словно бы в полусне, молодой человек схватил тару и залпом выпил содержимое.

— Что-то я уже совсем с ума сошёл, — пробурчал он.

Как ни странно, кровь утолила голод. По всему телу разлилось приятное тепло.

Самохин поднялся и пошёл курить. И снова на пороге в комнату остановился: по ламинату от дивана возле балкона до кровати в противоположном конце комнаты тянулась дорожка из тёмных катышков. Возникло чувство опасности. Оно, правда, было сильно слабее, чем в прошлый раз. Самохин поднял ногу, осмотрел подошвы тапочек.

— Надо бы пропылесосить.

Выдохнув, он зашёл в комнату и тут же боковым зрением заметил, как у кровати мелькнула тень. Молодой человек пулей вылетел на балкон.

— Сумасшествие какое-то, — приговаривал он, высматривая тень через стекло балконной двери.

Так ничего больше и не заметив, Самохин закурил. Снова захотелось есть и одновременно — спать.

— Как будто не моё желание… — вдруг проговорил он.

Плюнул и распахнул дверь в комнату. Не обнаружив никого постороннего, повернулся закрыть дверь. В этот момент нечто хватило его за ногу.

— А-а! — закричал Самохин.

В панике начал стряхивать с себя это нечто. «Раньше, когда происходило подобное дома или на улице, оказывалось, что это угол дивана или травинка», — промелькнуло в голове.

— А-а-а! — снова заорал он, увидев, как что-то, похожее на таракана, но размером с мышь, засеменило лапками в сторону коридора. Самохин выпрыгнул на балкон и захлопнул дверь так, что затряслись стёкла.

— Это уже слишком, это перебор… — в панике шептал молодой человек, растирая ногу.

Из места укуса по всему телу к голове пошли мурашки. Поднял руку к лицу — та была в крови.

«Жри!» — вдруг разорвались барабанные перепонки от не его, Самохинского, хрипа.

Резко заболела голова, да так сильно, словно кто-то начал сверлить череп. Хрип эхом отдавался в мозгу. Самохину захотелось облизать руку. Желание было словно первородным, а потому он облизал сначала большой палец, потом указательный. Провёл языком по внутренней стороне ладони, сглотнул.

Хрип исчез так же резко, как появился. Ушла и головная боль, а в тело пришла энергия, да такая, что хоть по стенам бегай! Самохин, хрустнув спиной и костяшками пальцев, богатырским шагом ступил в комнату. Да так и обмяк. На стене прямо у выхода в коридор сидел сimex lectularius, иначе говоря постельный клоп. Размерами насекомое теперь больше походило на отъевшегося кота.

«Чего стоишь? Дверь закрой, дует!» — клоп зашевелил усиками.

Самохин вернулся на балкон. Его начало трясти. «Это от холода», — отстранённо подумал он. Повернулся и через стекло увидел, как насекомое помахало лапкой.

— Здоровается, — шепнул Самохин.

Его тут же стошнило. Куски ещё не успевшего перевариться мяса вперемешку с кофе оказались на двери и полу.

«И куда ты ушёл?» — в голосе насекомого прозвучали нотки обиды.

Молодой человек истерично засмеялся. «Откуда ты такой взялся, гад?» — подумал он, высунулся в окно и внимательно посмотрел вниз: «В принципе, невысоко, всего-то пятый этаж, а если разбежаться и прыгнуть, то можно за берёзку схватиться!»

— Холодно только слишком…

Самохин развернулся. От вида клопа, уже бегающего по стеклу с обратной стороны, инстинктивно отпрыгнул назад и больно ударился поясницей о подоконник.

«Ты что, меня тут одного оставить решил? Я же умру от голода!», — завыло насекомое.

— А чем ты решил питаться? — крикнул Самохин. — Мной хочешь закусить, да, гад?

«Ну и вали куда хочешь! Только дверь на балкон оставь открытой, чтобы я поскорее от холода сдох!» — Клоп спустился на пол и засеменил под кровать.

Пролезть туда не удалось: слишком уж он стал больши́м. А потому, поняв это, насекомое забралось на кровать и залезло под одеяло.

— Ну вот, клопа обидел, — хмыкнул Самохин.

Оглядел запачканный балкон и сплюнул: всё равно потом мыть придётся. «Вот пусть клоп и занимается этим, раз такой деловой», — подумал он и представил, как насекомое, чтобы прокормить себя, устраивается в клининговую службу. Потом задумался: «А ведь клоп может отложить яйца!».

— Только не размножайся! — крикнул молодой человек и вдруг добавил: — Пожалуйста!

«Больно надо!» — раздался в голове недовольный хрип.

Окончательно замёрзнув, Самохин зашёл в комнату. Дверь оставил приоткрытой.

— Это я из-за тебя жрать постоянно хочу?

«О, да, я гляжу, кто-то думать научился!»

Воцарилось длительное молчание.

— Выходи, — сказал наконец Самохин. — Или, точнее, выползай. Только медленно.

Клоп вылез из-под одеяла и тут же отполз в угол кровати, подальше от солнечных лучей.

«Дверь закрой», — буркнуло насекомое и начало перебирать лапками по одеялу.

— Вот ещё! Повернусь, а ты меня снова цапнешь!

«Ты что, дурак? Меня же, как по Декарту, тогда попросту не существовало. Жизнь у меня только минуту назад началась, когда мысль в голове появилась! А появилась она благодаря тебе! Ты помог создать новый вид — клоп рассуждающий! — Насекомое склонило набок голову. — Правда, не знаю, как бы это на латыни было».

— Я тоже не знаю, — почему-то кивнул молодой человек и внимательнее присмотрелся к своему собеседнику.

Там, где у человека рот, у клопа был загнутый книзу хоботок. По обе стороны «щёк» — довольно длинные усики, чуть выше располагались два чёрных шарика — глаза. За головой возвышался панцирь с поперечными полосками. «На кота Матроскина чем-то похож», — подумал Самохин и вдруг представил, как это чудище стало его домашним животным, как он выгуливает его на шлейке во дворе, как удивляются и пугаются соседи, а Самохин в ответ машет рукой и улыбается: «Да, представляете, приручил насекомое, вот потеха-то! Вы не переживайте, он безобидный и очень любит, когда ему чешут брюшко». Молодой человек расхохотался.

«Надо мной ржёшь? Да пошёл ты!» — клоп нырнул обратно под одеяло.

«Какое обидчивое насекомое», — подумал Самохин, а потом рассудил: не виноват клоп, что клопом уродился, да ещё таким больши́м и противным.

— Прости, — произнёс он и присел на спинку дивана.

Из-под одеяла высунулась голова. «А глаза-то умные, даже глубокие», — подумалось Самохину. Он почти искренне улыбнулся. Клоп, заметив это, вылез полностью.

— Панцирь у тебя вполне себе ничего, — сказал Самохин.

«Врёшь», — раздалось в голове.

— Нет, не вру, — Самохин замотал головой.

«Врёшь, я же чувствую», — захрипел голос.

Самохину вдруг захотелось доказать клопу, что тот не прав.

— Хоботок у тебя довольно симпатичный! Особенно когда не впивается в меня.

«Ты очень милый», — немного помолчав, сказал клоп и шевельнул усами.

— Ты один такой здесь?

Насекомое кивнуло.

— Откуда ты вообще взялся?

«Не знаю. — Помолчав, прохрипело в голове: — Помню, что живу долго. Сначала было очень тепло, жил я в раздолье. Травили меня там, ой как травили! Сколько сородичей погубили! Но я выжил. Тебя вот встретил. Кровь твоя была необычная, вкусная очень. Потом в какой-то момент стало холодно, а потом уже снова тепло».

— Ты что, с Кубы со мной прилетел? Кубинский клоп, получается? Это как же ты без загранпаспорта границу пересёк?

«Очень смешно».

— История… и рассказать ведь некому — не поверят…

«Не надо, не рассказывай! — клоп панически забегал по кровати. — Меня или убьют, или на опыты отправят! Не сдавай, кормилец!»

Снова стало жалко Самохину клопа. И договорились они, что будут жить вместе.

— Только меня кусать ты больше не будешь, понял? Я тебе кровь свиную буду покупать.

Клоп было попытался возразить, но Самохин был непреклонен. Тогда насекомое утихло, только лапками недовольно пошевелило.

— На том и порешим, — заключил молодой человек и поднялся. Ему нестерпимо хотелось выпить ещё кофе. — Я на кухню, кофе сварю. За мной не ходи, понял?

Клоп кивнул. Самохин поднялся и, не спуская с насекомого глаз, по широкой дуге начал его обходить. Однако перед самым выходом споткнулся о тумбочку. Обернулся посмотреть, что встало на его пути, а клоп в этот момент слез с кровати, подбежал к молодому человеку и цапнул за ногу. Тот заорал и со всей силы стукнул насекомое кулаком. Клоп, взвыв, выбежал в коридор. Самохин захлопнул дверь и для верности загородил её тумбой.

Тело начало дёргаться от одолевшего ощущения мерзкости. Снова заболела голова, от места укуса пошли знакомые мурашки.

— Тварь какая! Ещё и пути отхода перекрыл, гад! Ну ничего, я сейчас дезинфекторов вызову, пусть разбираются!

Молодой человек засунул руки в карманы халата, но телефона там не обнаружил. Вспомнил, что мобильник остался на кухне, выругался и, подволакивая ногу, пошёл к столу. Включил компьютер и обнаружил, что интернета всё ещё нет. Снова выругался. «Единственный выход — через окно», — подумал он и даже вышел на балкон перепроверить, действительно ли там так высоко, как ему недавно показалось.

— Нет, всё-таки высоко…

Он вернулся, шлёпнулся на диван и закрыл на секунду глаза.

 

***

 

Проснулся Самохин уже под вечер и сначала не понял, где находится. Комната казалась чужой. «Быть может, это всё-таки сон», — подумал он и посмотрел на дверь. Тумбочка всё ещё стояла баррикадой, а из коридора слышалось тихое шуршание.

«Пусти», — жалобно прозвучало в голове.

Самохин вздрогнул: как он в такой ситуации мог уснуть? Осмотрел ноги: кровь на ранах уже свернулась.

«Пусти-и-и-и, кормилец…»

— Не пущу, вали отсюда, гад, — пробурчал он и сел за компьютер.

Интернет появился. «Наконец-то я от тебя избавлюсь», — подумал Самохин и первым делом полез писать знакомым с просьбой о помощи. Всё фантазировал, как приедут его знакомые с полицией и скорой, как изловят клопа, да как он лично вспорет ему брюхо.

«Решил натравить на меня своих сородичей, да? Предатель, ненавижу тебя! Ты, как и остальные люди, такая же сволочь!» — взвыло насекомое.

Самохин задумался: он ведь не говорил ничего вслух. Неужели насекомое и мысли его научилось читать? Потом разозлился: научилось или нет — неважно. Какого чёрта какое-то насекомое смеет его, человека, оскорблять?

«Это я, я терплю от тебя оскорбления и враньё о своём внешнем виде! Я вообще веду себя как паинька! Это ты гад, а не я! Я просто поздороваться с тобой хотел, я ещё не умел управлять своим хоботом, я слишком быстро вырос! А ты! Ты стукнул меня кулаком! — верещало насекомое. — Всё, хватит с меня! Я больше ничего терпеть не буду!»

Самохин засмеялся.

«Ещё смеёшься, гад! Насильник! Ненавижу! Чего ты там хотел?! Кофе, да?! Будет тебе кофе, твоё!»

— Ты чего удумал! — закричал Самохин.

«Кофе тебе делаю, любимоё твоё кофе! Вкусное будет, такого кофе ты не пробовал!» — в голове захихикали.

— Только не кофе!

Самохин, так и не успев разослать сообщение друзьям и близким, подпрыгнул и в панике поспешил на кухню.

 

***

 

Клоп топтался по разбросанным на полу кофейным зёрнам. Видеть и понимать, благодаря связи с человеком, он стал много лучше. А потому ему не составило труда найти то, что человек называл «кофе». Он был собой доволен. Осталось только дождаться, пока человек придёт. Заслышав, как отлетела тумбочка, клоп отбежал в угол и приготовился к битве. Не увидев, а скорее учуяв в проходе человека, затрясся и зашевелил усиками.

— Что ты наделал, гад? — услышало насекомое.

«Теперь поди разбери, где твои зёрнышки, а где — мои! И вообще непонятно, пил ли ты раньше своё чистое кофе или с зёрнышками моих сородичей! А вообще, так тебе и надо! Весь ваш людской род одинаковый! Делаете только так, чтобы вам удобно было, чтобы вам было хорошо, и травите, травите, травите нас, клопов!»

— Если бы вы нас не кусали, мы бы вас и не трогали… — прошептал человек и, вздохнув, прислонился к стене.

Клоп, воспользовавшись секундной слабостью Самохина, подбежал и вонзил хобот в свежее сочное мясо. Питался он долго. Человек в этот раз не дрался, только иногда подёргивался. Клоп чувствовал, что кормильцу противно и мерзко, и от этого пил с ещё бо́льшим упоением. Наконец, тело раздуло так, что насекомое отвалилось от Самохина и медленно поползло на другой конец кухни. Клоп ненадолго, но насытился.

Молодой человек тем временем кое-как выполз на лестничную клетку и захлопнул за собой дверь. Ни мурашки, ни головная боль, ни рана на бедре, из которой хлестала кровь, его сейчас не беспокоили. «Скорая, дезинфекторы, полиция — всё потом», — решил он. На четвереньках спустился на один лестничный пролёт, открыл окно и вдохнул свежий январский воздух. И тут же потерял сознание.

Проснулся Самохин уже в скорой. Попытался было рассказать о своей беде, но был воспринят иначе, чем ожидал. Так он и оказался в городской психиатрической клинической больнице.

Лечился Самохин долго. Со временем перестали ему всюду мерещиться гигантские клопы, норовящие вылезти из-под одеяла. А спустя некоторое время он даже поверил психиатру, что насекомое ему попросту привиделось по причине серьёзного невроза вследствие накопившегося за последний год переутомления. А раны на ногах — так это он сам себя исколол по той же причине!

Выписавшись через полгода, Самохин решил больше не работать сисадмином, чтобы не перенапрягаться. Вместо этого он выучился на столяра и устроился в компанию по производству мебели. Правда, уже не в Питере, а в Норильске. «Здесь так холодно, что ни один клоп не выживет», — думал иногда Самохин и сам над своею слабостью смеялся. А ещё на всякий случай отписался ото всех новостных каналов в соцсетях, не желая знать, было это всё-таки галлюцинацией или кошмарным вывертом реальности.

Спустя полтора года после переезда в Норильск Самохин женился на продавщице из местного супермаркета — женщине с тремя маленькими детьми от первого брака. Кофе Самохин перестал пить вовсе, отдавая предпочтение настою из сушëных трав с ложечкой гречишного мёда — настой заваривала жена в прозрачном стеклянном чайнике с пробковой крышкой.