Столпы на горизонте

я помню их с детства: туманные колонны на горизонте. Столпы. мама говорила, что это ноги небесного слона, чьё великанское тело теряется в облаках. папа терпеливо объяснял: это называется мираж. наш общий мираж, который объединяет наше общество, скрепляет воедино тысячи судеб. когда ты вырастешь, говорил он, Столпы станут твоим недостижимым домом. ты будешь идти к ним, зная, что никогда не придёшь. мне нравился звук его голоса и серьёзное выражение глаз, смягчавшееся, только когда он смотрел на маму. но его слов я не понимала и считала Столпы очередной игрой, чем-то вроде гляделок, в которые ты играешь с горизонтом. там, среди ног небесного слона, я поселила всех своих любимых персонажей: пегаса из старой бабушкиной книжки, чебурашку, деда мороза.

когда я пошла в школу, выяснилось, что пегас, чебурашка и дед мороз ненастоящие. только Столпы отказались уходить на покой. о нет, день ото дня мираж ширился и рос. только и разговоров было, что про нашу общую судьбу и недостижимый дом, про туманные письмена и архитектуру самозабвения. мы учились рисовать, выводя аккуратные линии, которые вырастали на горизонте. мы подбирали место для пикника так, чтобы слишком высокие деревья не загораживали вид на колонны. мы бесконечно спорили о том, что будет, если идти долго-долго на запад, туда, где стоят пограничники с собаками: можно ли будет пощупать мираж, можно ли будет потеряться в тени исполинских башен? мало-помалу я привыкла к мысли, что Столпы реальны в своей нереальности. а иногда казалось, что они реальнее всех зданий города, хотя и существовали только в виде неясных силуэтов на горизонте.

у других разочарование происходило постепенно, у меня же оно случилось сразу, одним махом, будто выпал зуб, который долго шатаешь языком. мне было тринадцать. отец пришёл с работы уставший и злой. сломался печатный станок, его типография не успела произвести тираж листовок к празднику — из тех, что изображали Столпы в цветах национального флага и с профилями предков-основателей. я попалась под горячую руку, и отец грубо отчитал меня за двойку по обществознанию: «ты пока ещё не знаешь, что такое ответственность». выбежав на улицу в слезах, я долго брела вдоль закатных дворов, потом нырнула в зев подъезда и поднялась на последний этаж. дверь на крышу оказалась не заперта. я вышла наружу и впервые увидела наш спальный район с головокружительной высоты, с чёрными громадами домов, утопающими в море огней. ошарашенно глядя вокруг, я различала всё новые и новые окна, но никаких миражей за ними не было. конечно, любая шестиклассница знает, что ночью Столпы не видны, но в тот момент я как будто впервые взглянула на мир собственными глазами. это был мир без миражей, выстроенных взрослыми.

я отчаянно захотела уехать и стала изучать запрещённую литературу о замиражье. сидя в классе и пряча под партой листки, за которые моих родителей могли вызвать к директору, я бросала мстительный взгляд на горизонт — и посылала Столпам свои юношеские проклятия. ну что, стоите? стойте, стойте. недолго мне осталось на вас пялиться. вот закончу одиннадцатый класс и уеду от вас навсегда. в своих фантазиях я бесконечно представляла себе момент пересечения границы. пропустят ли меня Столпы? удастся ли мне прорваться сквозь этот липкий туман? а может быть, колонны лопнут, как пузыри, обрушатся, как карточные домики, в ту же секунду, что я сделаю шаг по ту сторону? я боялась говорить о таких вещах с друзьями, и это делало меня в собственных глазах какой-то жутко смелой и опасной преступницей, посмевшей сбросить иго миражей.

реальность оказалась более прозаичной. я заканчивала школу уже не в той стране, в которой начинала. пограничные пункты открылись сами собой, как двери во время пожарной тревоги. пришлось помучаться с родителями и с документами, но незадолго до девятнадцатого дня рождения я купила билет на поезд в один конец. приближаясь к границе и неотрывно глядя на Столпы, я заметила, как они начали растворяться, медленно таять в воздухе. когда поезд остановился на таможне, горизонт был пуст. небесный слон оказался гораздо более пугливым, чем я воображала. туманные колонны умели вдохновлять и устрашать только на расстоянии.

первое, что встретило меня в замиражье, было лицо нищего на вокзале. подобно сказочному великану он сидел посреди небольшой скалистой гряды из сумок и тюков, набитых тряпьём. перед ним лежали целых три шляпы, напоминавшие цепь горных озёр. на дне каждого из них блестело по одной монете. из-за спины нищего, как общипанные крылья, торчали две лыжные палки, на которые он нацепил флаги всех государств, где ему приходилось просить милостыню. увидев меня, бродяга расплылся в снисходительной, почти злорадной улыбке, его слезящиеся глаза сощурились. я до сих пор не знаю, чем вызвала такую реакцию. может быть, незнакомец обиделся, что я не бросила монетку ни в одно из горных озёр. в конце концов, цель он себе поставил благородную. на пухлом животе покоилась картонка с криво нацарапанной надписью: «коплю на мираж».

я запомнила эту встречу навсегда. сквозь все чудеса, встретившиеся мне вдали от дома, будто просвечивали глаза нищего. он находился на самом дне замиражного общества и всё же смотрел на меня свысока. в первые же часы после пересечения границы я испытала укол сожаления. эта обида на себя и на мир, обида на миражи внутри и снаружи так никогда и не покидала меня, а только увеличивалась. будь я мудрее, наверное, развернулась бы прямо там, на вокзале, оставила бы все деньги в шляпах-озёрах и уехала обратно. но я не была мудрой, и осознание очевидного заняло у меня почти десять лет. 

то, что бродяга «копил на мираж», поначалу меня озадачило. очень скоро всё встало на свои места. не успела я освоиться в своём первом университетском городке, как на меня накинулись ирриэлторы и имменеджеры. оказалось, что из царства, где у жителей был один мираж на всех, я попала в царство, где у каждого был свой мираж — но только если он мог за него заплатить. ирриэлторы помогали сориентироваться на рынке ирреальной недвижимости, имменеджеры — спланировать имматериальные траты. моя первая стипендия почти целиком ушла на покупку и настройку облачного паспорта. так называли инструмент, позволявший управлять личными миражами. я долго не могла поверить, что человек может сам выбирать собственные Столпы — что можно приручить небесного слона и заставить его выполнять любые цирковые трюки. но когда я наконец набралась смелости, вооружилась облачным паспортом и впервые посетила туманное агентство, открывшаяся панорама просто сбила меня с ног.

вот что я записала на обороте буклета, который мне вручили в агентстве (не уверена, что из этого было сказано вслух, а что я дофантазировала, когда устала слушать консультанта): живые миражи, анимированные миражи, интерактивные миражи. миражи-путеводители, миражи-навигаторы.  бытовые практические миражи для забывчивых — со списком покупок, который маячит в просвете рынка, или математическими формулами, заполняющим всё небо за окном экзаменационного кабинета. приданое в виде миражей, наследство в виде миражей, страховка на случай смерти в виде миражей. миражи для детей, взрослых, пенсионеров, миражи для влюблённых, молодожёнов, вдовцов, миражи для одиноких, разведённых, холостяков. радиомиражи, телемиражи, интернет-миражи. вкусовые, обонятельные, осязательные миражи. политические миражи, философские миражи, религиозные миражи.

признаюсь, что в тот раз я испытала нечто вроде опьянения миражами. которое, в свою очередь, также значилось в прейскуранте вместе с разнообразными методами расширения сознания. когда консультант посоветовал мне новейшие галлюциногенные миражи, вызывающие галлюцинации других галлюциногенных миражей, я взмолилась, чтобы он остановился. мне до сих пор за это стыдно, но моим первым личным миражом стали аквариумные рыбки — это был бесплатный тестовый мираж, что-то вроде заставки для небесного экрана. возвращаясь из агентства, я несколько раз вздрагивала, когда из-за башенных часов на городской площади выглядывала лупоглазая рыба-арлекин. всю дорогу до общежития меня не покидала мысль, насколько проще и спокойнее было бы сейчас оказаться в родном городе. в том самом, где Столпы на горизонте молчаливо сопровождали тебя от колыбели до могилы, снимая ответственность за выбор.

скоро страхи отступили на задний план. я с интересом и азартом включилась в новую игру. листала в магазинах каталоги миражей. лепила на мастер-классах муляжи миражей. читала статьи про проектирование миражей, конструирование миражей, программирование миражей. копила деньги на новых зверей в своём миражном зоопарке, коллекционировала миражные дирижабли, с умным видом изучала миражный фэншуй и миражный бонсай (при этом на горизонте вырастало миниатюрное древо мира). был период увлечения миражным кинематографом. затаив дыхание, я следила за регатами летучих голландцев, за хореографией песчаных бурь и метеоритных дождей, за всполохами северного сияния, которые складывались в силуэты древних богов. с замиранием сердца я смотрела на невероятные волшебные города, которые сушились вверх ногами на бельевой верёвке горизонта. если бы всё это мне показали в шестом классе, когда я думала, что нет ничего прекраснее ног небесного слона, я бы, наверное, расплакалась от жалости к себе.

похмелье пришло вместе с извещением из облачного банка: «вы просрочили выплаты по миражам». это случилось, когда я уже закончила университет, поменяла несколько городов и устроилась на свою первую серьёзную работу. эйфория медленно уступала чувству неудовлетворённости, но я всё ещё продолжала ослеплять и оглушать себя новизной. у меня появился молодой человек, биржевой аналитик (он советовал клиентам, в миражи каких компаний стоит вкладываться). не думая о последствиях, я потратилась на романтический жест: совместный мираж в виде ракеты, бесконечно взлетавшей на горизонте. сама того не заметив, я частично заплатила за этот глупый каприз облачной кредиткой и теперь должна была выплачивать проценты. однажды ко мне в дверь даже постучал коллектор из банка. это был безобидный предупредительный визит (долг я погасила через неделю), и всё же он заставил меня внутренне содрогнуться. в конце разговора лицо коллектора исказила та же снисходительная, злорадная улыбка, которую я заметила давным-давно у нищего на вокзале.

отношения с молодым человеком продлились недолго: ракета так и не взлетела. какое-то время я продолжала жить на автопилоте, излучая дежурный оптимизм. чужие миражи с годами становились более степенными, воздушные замки обрастали башнями, балконами, детскими комнатами. мои же миражи с годами только чахли: дирижабли сдувались, хвосты жар-птиц бледнели, древо мира засыхало. перебирая экспонаты своей коллекции, я всё чаще натыкалась на удалённые миражи: при попытке их увидеть моему взору представали пустые коконы фантазий. одни лишь бесплатные аквариумные рыбки до поры до времени составляли мне компанию, но и с ними пришлось проститься. однажды я забыла перевести плату за обновление облачного паспорта и увидела, как рыба-арлекин плавает животом кверху где-то высоко, почти на самой поверхности неба.

последней каплей стала ссора с архитектором миражей, ещё одним горе-ухажёром, от которого меня угораздило забеременеть. как-то утром я смотрела, как он работает, и мучительно гадала, подходящий ли сейчас момент, чтобы сообщить ему новость. он сидел за столом, склонившись над чертежами миражей, а за окном вполнеба развернулись миражи чертежей. «я беременна», — сказала я. его карандаш на секунду замер в воздухе, потом перевернулся ластиком вниз. «сейчас не время, — сказал он. — это слишком...» («слишком земное? — подумала я горько. — тебе бы хотелось чего-нибудь более небесного? ты хотел бы невесту по имени фата моргана и троих малышей-миражей, аккуратно расставленных вдоль горизонта?» но вслух ничего не сказала.) он начал что-то говорить, увещевать, ссылаться на какие-то договорённости, как если бы такой поворот событий не был предусмотрен архитектурным проектом наших отношений. наконец, исчерпав все доводы, он произнёс: «ты просто не представляешь, какая это ответственность».  сдерживаясь, чтобы не засмеяться, я собрала вещи и ушла.

как только решение вернуться было принято, я почувствовала странное облегчение. это не выглядело как капитуляция. я устала громоздить друг на друга миражи, устала смотреть, как раз за разом рушатся туманные пирамиды. оказавшись снова в городе у западных границ моей страны, я боязливо оглядела вокзал, на который приехала десять лет назад. но бродяги с тремя шляпами не было — больше некому было смотреть на меня свысока, как бы говоря: «я ведь предупреждал». не оправдалось и другое опасение: что С т о л п ы не пустят меня обратно. всё, что осталось от них за это время, — туманная дымка. и препирательства в прессе, как если бы дети спорили, на что больше похоже облако — на льва или свинью.

разбираться в миражной политике мне не пришлось. через восемь месяцев после возвращения на свет появился маленький Стёпка — самое непохожее на мираж, что я когда-либо видела. все сомнения и сожаления улетучились. когда-то в школе я захотела сбросить иго миражей, отказаться от гнёта идей и идеалов. теперь это, кажется, удалось. круглыми днями моё внимание было сосредоточено на малыше, на домашних заботах и земных нуждах, в которых не было ничего небесного. привычка каждое утро смотреть на горизонт пропала: мне больше не нужны были миражи, чтобы удостовериться в том, что я существую.

спустя три года мы со Стёпкой гуляли по парку. стоял ясный летний день. забравшись на горку, он показал куда-то вдаль и спросил: «что это?» я посмотрела и увидела их. столпы. почти такие же, как в детстве, только немного усохшие и с рекламной бегущей строкой. похоже, страна выбрала вектор развития. «что это?» — повторил Стёпка. у меня в голове сами собой возникли объяснения родителей, слышанные в детстве. я запаниковала. неужели мне придётся повторить всё то, что уже повторялось столько раз? неужели мой Стёпка обречён пройти тем же путём, обречён на те же разочарования? но оставить его без ответа было бы нечестно. «что это?» — повторил он в третий раз. я слизнула с губ горькую усмешку, сделала глубокий вдох и сказала: «это называется мираж».