Дух пустыни

Мистический рассказ

 

Посвящается моему учителю — Сва́ми Ви́шнудевана́нда ги́ри 

и всем великим духовным учителям и подвижникам, прошлым и будущим

 

Предисловие

 

Этот мистический рассказ писался сам. Часто ночью, изредка днём и всегда по вдохновению. Все места, описанные в нём, так же как и храмы, упоминание о древних йогах и слова сто́тры, реальны. Впрочем, некоторые из воплощённых на этих страницах героев вполне могли существовать и встретиться друг с другом. Ведь жизнь — это ничто иное, как мистическая, приключенческая, драматично-комичная история, которую мы пишем временами сами, а иногда под диктовку высших сил. Начальным вдохновением для написания этого рассказа стала волшебная пустыня Тар, где мне довелось побывать в молодости. Три дня сафари на верблюдах, ночёвка в пустыне и город Джайсалме́р, в котором мы с мужем провели некоторое время, произвели тогда на меня незабываемое впечатление. И теперь, после глубокого знакомства с ведической йогической традицией, оно оформилось в этот рассказ.

 

***

Слышали ли вы, как поёт ветер в пустыне перед рассветом? Он может рассказать много интересных историй. Одну из них я услышал у древнего, разрушенного временем и войнами храма Ду́рги[1], неподалёку от старого колодца, куда до сих пор приходят за желанной водой жители дальней деревни и путники, подобные мне, идущие издалека по своим никому не ведомым делам.

Это был холодный рассвет в пустыне Тар[2]. Земля, усеянная мелкими камнями и колючими сухими растениями, не выглядела приветливо. Я спал, привалившись к стене храма с подветренной стороны, укрывшись одеялом, которое мне дали цыгане из деревни. Моя верблюдица дремала рядом, громко сопя и изредка поднимая голову. Я проснулся от её очередного храпа и увидел, что небо стало светлеть. Было очень холодно. Сев, всё также укрываясь, я смотрел на звёзды, постепенно растворяющиеся в рассветном небе, и вдруг услышал мелодию. Сначала я даже не понял, что это. «Кто-то играет на флейте? Да нет, не может быть, здесь нет никого», — подумал я. Но мелодия звучала всё громче. Она была протяжной и немного грустной, словно воспоминание о давно забытой печали или рассказ о прежней ушедшей любви.

Я понял, что это ветер дует сквозь разрушенные камни, создавая причудливые звуки, которые сливались в голоса, будто рассказывая мне что-то. Прислонившись к камням, я смотрел, как постепенно всё больше светлеет утренний небосвод, прислушивался к песням ветра, говорящим со мной на своём первозданном языке.

И тут передо мной возникла картина.

Юная девушка шла, легко ступая по сухой, твёрдой, как камень, земле, и грациозно несла несколько круглых кувшинов на голове, выстроенных башенкой. Очевидно, она направлялась за водой к колодцу, но так рано и одна, без своих товарок...

«Странно, — подумал я, — обычно женщины не ходят здесь поодиночке». И тут заметил, что она не одна. Следом за ней, петляя, бежал пустынный кот. Это был дикий зверёк, небольшой, с крупной головой и большими ушами, я даже сначала принял его за койота. Девушка не замечала меня, но кот, словно почувствовав мой взгляд, остановился и посмотрел в сторону храма, где я сидел. Что-то очень странное было во всей этой картине, я сначала не понял, что именно, только позже, когда этот длинный день уже закончился, мне стали понятны все загадки и взаимосвязи этих событий.

Кот, недолго посмотрев в мою сторону, вновь потрусил за девушкой с кувшинами. Солнце неумолимо поднималось, освещая верхние камни развалин и подбираясь всё ближе к месту моего ночлега. Становилось жарко. Собрав свои нехитрые пожитки, я уложил всё в седельные сумки и, сев на верблюдицу, продолжил путь, который начался несколько дней назад, когда я покинул Джайсалмер в поисках информации о своём отце, пропавшем в пустыне более семи лет назад.

Это была история с несуществующим концом, по крайней мере, до сегодняшнего дня. Отец тогда исчез из лагеря вечером, никто не видел, как он уходил. Все сидели вместе у костра, после легли спать и только утром, собираясь, выяснили, что его нет, а спальный мешок, принадлежавший отцу, так и лежал свёрнутым, вместе с остальными вещами. Поиски длились больше месяца, но никто из раджпу́тов не видел отца, и никаких следов нигде не было найдено. Цыгане говорили, что, судя по всему, он стал «Региста́ни А́тма» — духом пустыни и что великий гуру Кани́па[3] имеет к этому отношение.

Сегодня наступил седьмой день моих поисков. Верил ли я, что найду его? Нет, но надеялся встретить хоть что-то, объясняющее это странное и таинственное исчезновение. Ведь не бывает так, что человек просто пропал, растворился, как мираж в этой пустыне на краю Бха́раты[4]. Должно было быть что-то, дающее мне желанный ответ, и я намеревался найти это «что-то».

Моя верблюдица неспешно шагала вперёд, покачивая свою ношу, направляясь в Лодхру́ву[5]. День обещал быть жарким, впрочем, как и все эти дни моего пребывания в Раджастане. Шёл ноябрь, и надежда на дождь была призрачной, ровно как и надежда найти отца живым. Всё, чего я ждал от своих поисков, — это хоть какой-то информации о нём, хотя бы маленького следа в этой каменистой пустыне. Двигаясь вперёд, шаг за шагом, мы приближались к древнему поселению.

Когда-то давно на этой земле был целый город, процветающая столица доблестного царства раджпу́тов, полная жизни, разных событий и судеб. В храмах её горели светильники и звучали мантры, в домах рождались дети, торговцы приходили сюда со своими караванами, и сотни лет назад люди жили здесь и верили, что жизнь их и этого прекрасного города будет вечной.

Но что сейчас? Никого нет на её пустынных улицах, роскошные дворцы лежат в руинах, а от былого величия не осталось и следа. Только павлины плачут среди развалин, рассказывая о былом могуществе клана Бха́ти[6]да об обречённой любви махара́ни Мумма́ль и Махе́ндры, раджи Амарко́та[7].

Солнце упорно двигалось к зениту, и я хотел успеть добраться до главного храма святого Паршвана́тха[8] — древней святыни джа́йнов[9], разрушенной моголами и восстановленной в Средних веках. Это было единственное здание, сохранившее свой облик до настоящего дня. Но не из-за чарующей и безжизненной красоты хотел я попасть в его своды, а потому, что было в нём то, чего не найдёшь нигде в этой пустыне, а может быть, и в целом мире.

Ближе к храму я спешился и привязал верблюдицу к старому камню. Она покорно опустилась и легла на землю. Размявшись, я попил немного из фляги и, взяв с собой воду, пошёл к храму, похожему на пирамиду, сложенную из трёх прямоугольных оград с входными башнями по всем сторонам. У тора́ны[10] сидел старый брами́н[11] в дхо́ти со священным шнуром, перекинутым через плечо. Похоже, он спал или дремал: глаза его были закрыты. Я подошёл к нему и сказал, сложив руки в намасте́:

— Кхамма́ Гхани́![12]

Брамин открыл глаза и просто посмотрел на меня ничего не выражающим взглядом. Я достал фотографию отца и показал ему. Он внимательно и долго смотрел на неё, потом поднялся и пошёл в храм, продолжая держать снимок в руке. Мне ничего не оставалось, как следовать за ним, но я был рад такой удаче: не каждому позволительно заходить в джайнистские храмы. Мы «нечистые» люди для них, не держащие ахи́мсу[13]. Каждый из нас хоть раз да убил живое существо и, заходя в их храм, мы оскверняем его своим присутствием.

Около дверей он остановился и показал мне рукой, что дальше пройти нельзя. «Ну конечно, — подумал я, — ничего удивительного».

Но удивительное всё-таки было. Брамин зашёл внутрь, не закрывая двери, а оттуда вышел пустынный кот, я клянусь, тот самый кот, что утром пробегал мимо места моего ночлега. Я остолбенело смотрел на него. Кот медленно подошёл ко мне и сел рядом. «Это же дикое животное, — пронеслась мысль в моей голове. — Как-то странно это всё».  Кот посмотрел на меня и, подойдя к стене храма, вспрыгнул на первую ступень его пирамиды и дальше вверх, пока не оказался на чха́три — традиционном каменном зонтике, венчающем храм, а оттуда пролез внутрь удивительного, большого, вычеканенного из меди дивного дерева и скрылся.

«Вот же оно — осознал я, совершенно поражённо глядя на дерево. — Ка́льпаври́кша...[14] Наконец я смогу узнать, где ты, отец». Величественное произведение искусства, словно воплощение в реальности волшебного древа исполнения желаний, сияло в отблесках солнца, стоявшего в зените. «Бог мой, — не веря своим глазам, подумал я. — Неужели это правда?»

Да, это было оно — чудесное дерево, исполняющее желания того, кто пришёл к нему с чистым сердцем и ясным умом. Его медные листья блестели на солнце, и от этого красноватый свет струился вокруг, создавая впечатление, что дерево горит огнём. «Если это правда, — думал я, — то прошу тебя, позволь мне узнать что-то об отце! Я верю, что ты настоящее!  Помоги же мне!» — взывал я к дереву, не сводя с него глаз.

Когда вы находитесь в отчаянии, то ничего не остаётся, кроме веры. Вера обнажается перед вами, словно юная девушка, и вы бросаетесь к её стопам, как обезумевший влюблённый, в надежде освободиться от мук и страданий. И тогда она может одарить вас чудом, стать мостом между точкой боли, где вы есть, и точкой свободы от неё. Моя вера — это всё, что у меня осталось в тот миг.

Время будто остановилось. Ничего вокруг не было, кроме горящего в синем небе дерева и свиста ветра в ушах. Вдруг кто-то тронул меня за плечо. Вздрогнув, я обернулся. Это был брамин. Он вернул мне фотографию и жестом позвал меня за собой. В глазах было темно после такого незабываемого зрелища, и я шёл будто слепой, еле угадывая перед собой фигуру старого жреца.

Выйдя из ворот храма, мы пошли по дороге, куда-то вперёд, в сторону лачуг, угадывавшихся по неровным очертаниям покосившихся строений. Зрение постепенно восстановилось, и я смог рассмотреть несколько хибар, построенных из старых камней, веток, кусков ткани и ещё бог знает чего. Рядом с хижинами играли несколько ребятишек, чумазых, в разноцветных ярких одежонках — типичных нарядах раджастанских цыган. Подойдя к ним, брамин что-то сказал, и мальчуган в чёрных штанишках немедленно зашёл в хибару. Через пару минут оттуда выглянула женщина, посмотрела на меня и кивнула, приглашая войти.

Жилище было низеньким, и пришлось пригнуться, проходя через откинутый полог. Внутри было очень жарко и душно. Я машинально достал бутылку с водой и отпил из неё, предложив после остальным. К моему удивлению, они отказались. И тут я увидел старика, лежащего на каких-то тряпках в углу. На нём было дхоти, выглядел он очень старым, даже измождённым. «Зачем я здесь?» — промелькнуло у меня в голове. Я был слегка раздосадован своим приходом сюда. Не знаю, чего я ждал, но быть тут мне не хотелось.

— Ты ищешь этого человека? — неожиданно спросил старик.

«Откуда он знает мой язык?» — Я был шокирован этим фактом.

— Зачем он тебе? — ещё раз задал вопрос старый цыган.

— Это мой отец. Он пропал в пустыне семь лет назад, — сказал я, и надежда в моей душе встрепенулась.

— Отец? Ты не лжёшь мне, мальчик? — спросил старик, стараясь рассмотреть меня. Его запавшие глаза стали яркими, а взгляд твёрдым. Внезапно он сел, проворно, будто юноша.

— Зачем мне лгать? — удивился я его вопросу и ещё больше тому, как изменился этот древний дед всего лишь за полминуты.

— Люди лгут по разным причинам, — ответил он. — Интересно, какая твоя?

— Какая моя? — я был обескуражен его вопросом, но решил не подавать виду. — Так вы знаете, где он? Видели его?

— Возможно, — сказал старик, не сводя с меня глаз. — Значит, сын... Подойди-ка ко мне, — произнёс он, протягивая свою костлявую руку.

Шагнув вперёд, я протянул ему руку, думая, что, возможно, он хочет пожать её, но он развернул ладонь вверх и пристально вгляделся в линии.

— Ты говоришь правду, — произнёс старый цыган. — Несомненно, ты его сын. — И он что-то резко сказал на неизвестном языке. Женщина и мальчик вышли. — Твой отец уже не тот, которого ты ищешь, мой мальчик, — тихо сказал старик.

Я растерянно молчал. Всё, что происходило, было словно во сне.

— В этой твоей жизни он был отцом тебе, — произнёс он, сделав акцент на слове «твоей». — Но в своей, и в прошлой, и в той, что сейчас, он не твой отец. Лучше тебе не искать его. Когда-нибудь в другой жизни вы встретитесь с ним, это возможно.

— Я должен знать, что с ним. Он... Он мой отец! И... Он был мне другом! — вскрикнул я, и голос мой дрогнул. — Если вы что-то знаете, то не скрывайте и скажите сейчас же! И зачем вы говорите мне все эти непонятные вещи? — Меня всего трясло.

Глаза старика заблестели, он улыбнулся и встал.

— Пойдём со мной. Возможно, Паршвана́тх разрешит это дело, — произнёс он.

В состоянии душевного смятения я вышел за ним из лачуги. Почему-то мне хотелось плакать, слёзы буквально душили, и я чувствовал себя глупо и как-то по-детски. Старик внимательно посмотрел на меня.

— Успокой свой ум, — сказал он низким, грудным голосом и дотронулся до моего лба.

И — удивительно! — в тот же миг буря, бушевавшая во мне, утихла, и руки перестали дрожать.

Молча мы дошли до храма. Дверь в него была открыта. Рядом стоял медный кувшин с водой. Старик зачерпнул воду ковшиком и налил немного себе в ладонь. Прошептав мантру, он отпил из ладони и окропил себя оставшимися каплями.

— Сделай так же, — произнес он, озвучив мне мантру. — Вода очистит тебя.

Совершив ритуал очищения, я вошёл вслед за ним в древний храм. Стены его были украшены изысканной резьбой. Горели масляные лампы, дым и аромат храмовых благовоний витал в пространстве, наполняя его светом и тенями. Чёрное мраморное му́рти[15] Паршвана́тха с балдахином из тысячи змеиных капюшонов над головой было украшено цветочной гирляндой, уже высохшей, но не потерявшей ярких красок. Глаза великого йога, достигшего просветления почти три тысячи лет назад, смотрели вверх, серебряная корона венчала его чело и большие серебряные украшения покрывали уши.

— ОМ Намо́ Де́ва Девайя́

Ни́тьям Бхавате́ Рате́

Шри Мате́ Паршванатха́йа

Са́рва Калья́не Карине́...[16] — слова сто́тры зазвучали из уст старика.

Он сидел в позе лотоса без всяких усилий. Я сел как смог рядом и закрыл глаза, слушая его довольно приятный голос, нараспев читающий древний санскрит.

Вдруг я почувствовал какое-то движение рядом. Открыв глаза, я обомлел и замер: довольно большая кобра ползла около моих ног. Я перестал дышать. Старик продолжал читать стотру и, судя по всему, не видел змею, но этого я не знал наверняка, так как боялся даже пошевелиться, не то чтобы повернуть голову или что-то сказать. Змея обернулась кольцом вокруг меня и положила голову прямо между моих коленей. Я закрыл глаза, чтобы не смотреть на неё, и старался дышать как можно тише. В этот момент ни одной мысли не было в моей голове, и я отчётливо слышал биение своего сердца.

— Шри Ме́ру Ту́нга Сури́ндра

Шрима́т Па́ршва Прабхо́ Пура́

Дхья́на Си́ддхам Ра́де Дхьяя́н

Са́рва Си́ддхим Лабе́ Друва́м.

Голос затих. Я открыл глаза и понял, что старик увидел кобру.

— Не бойся, мой мальчик, она не причинит тебе зла, — сказал он и несколько раз издал тихий шипящий присвист.

Змея подняла голову и медленно поползла в его сторону. Он взял её на руки и что-то сказал, а потом отпустил. Через пару мгновений она исчезла в стене храма.

— Она узнала тебя. Это значит, что ты наш. Ты кальбе́лия[17].

— Кальбелия? — переспросил я.

— Мы — древнее племя властителей змей. Зная всё о лекарственных травах, мы лечим любые недуги, и яд — одно из средств, данных нашему гуру по благословению Махе́швары[18]. Наш гуру Кани́пана́тх — один из девяти мастеров, живущих на горе Кайла́с вместе с Господом Ши́вой[19]. Может, ты слышал о великом йогине Джаландха́ре[20], чьим учеником был Кани́па?

— Нет. Я ничего не знаю о йоге.

— Это не страшно, это ничего, — сказал старик. — Йога означает, что у человека нет никаких противоречий с жизнью. Йога — это единство, а человек и есть жизнь. Ты всё узнаешь в своё время, мой мальчик, всё узнаешь... — он поднялся и подал мне руку. — Твой отец один из нас.

— Мой отец — цыган? Откуда вы знаете? Я что, тоже цыган, как вы? Почему он никогда не говорил мне об этом? Когда в последний раз вы видели его?

Старик шёл, словно не слыша моих вопросов. Мы вышли из храма. Свет солнца уже не был таким обжигающим.

— Послушай, — сказал старый йог. — Твой отец не просто цыган и не просто кальбе́лия, он необычный человек. Он умеет то, что многим и не снилось. И если он пока не вернулся к тебе, то на это есть причина.

— Какая?  

— Этого я не знаю. Но он жив, в этом ты можешь быть уверен. Не ищи его. Он сам придёт к тебе, когда настанет время. Ты такой же, как он, мой мальчик... Такой же, как он, Региста́ни А́тма, — сказал он, улыбаясь и хлопая меня по плечу. — Поезжай домой и не тревожься больше, — сказал он мне напоследок.

 Остановившись, я смотрел, как он уходит в сторону своих лачуг, и сердце моё забилось ровно. И по необъяснимой причине, теплом разливавшейся по венам, я знал точно, что поиски мои завершились и всё обстоит именно так, как сказал старый цыган. Вздохнув полной грудью, я впитал в себя пряный воздух древнего города, давно ставшего прошлым, и Кальпаври́кша на храме сверкнула, отсвечивая на землю солнечный луч, словно ставя сияющую роспись на этом удивительном дне.

Я нашёл свою верблюдицу там же, где и оставил.  Увидев меня, она зафыркала и поднялась. Неподалёку был колодец, я напоил её водой, и мы тронулись в сторону Джайсалме́ра, золотого города, сияющего, как драгоценный камень в этой древней пустыне, полной мистики и тайн.

Где-то через час, приближаясь к деревне, жители которой дали мне в начале пути верблюдицу и одеяло, спасавшее меня от ночного холода, я снова увидел пустынного кота. Красивый маленький зверёк сидел у мелкого бархана и просто смотрел на меня. Я медленно проехал мимо. Оглянувшись через пару десятков шагов, я уже не увидел его. Солнце клонилось к закату. Мир вокруг казался таким же, как и вчера, но для меня он никогда не будет прежним, этот мир.