Папа, я не жду

Он всегда приходил, когда мама меняла яркий свет на бледное свечение бра и читала вслух, поглядывая на часы. Иногда он раскрывал ноутбук на кухонном столе, и тогда я играла рядом. Вначале он не поддавался, но потом переставал стучать пальцами по клавиатуре и присоединялся ко мне:

—   Кто это у тебя?

— Зайчик и букашка.

— Да это навозный жук!

— Они хотят кушать.

— Зайчик может съесть жука и проблема решена! — радостно восклицал папа.

— Они друзья, — возмущённо тянула я.

Папа заливался громким смехом, я следом. Мы много смеялись, а мама сердилась, что на ночь заводим буйные игры. Но больше времени не находилось: утром он просыпался, завтракал и уходил на работу. Он был сильный, легко носил меня на руках. Когда он смотрел на меня, его серые глаза становились зелёными, а когда на небо — голубыми. У меня тоже такие, а у мамы не меняют цвет — всегда тёмно-карие. 

Потом папа стал надолго уезжать, мама плакала, говорила, что он сбегает, а он приезжал, поднимал меня на руки, сажал на шею и катал по дому, как на лошади. Моё самое счастливое время. Он никогда не привозил подарки, мама обижалась, а я — нет.

Позже он жил с другой женщиной в квартире с большой ванной, в которой можно было плавать, как в бассейне, и включать пузыри. Как-то по дороге от них я забыла в такси котика. У двери, когда папа потянулся к звонку, я представила, что он сейчас разожмёт ладонь, развернётся и уйдёт, захотела прижать котика и поняла, что его нет. Слёзы полились сами по себе, сразу стали мокрыми шарф и рукава. Мама открыла дверь, затянула меня в квартиру, раздевая и целуя одновременно, а папа... Папа сказал, что поедет искать котика, и убежал вниз по лестнице, не оборачиваясь. Я долго не засыпала, уже мама бросила читать книжку, уснула рядом, а я, прислушиваясь к шагам в подъезде, смотрела, как за окном качается листва, как светятся звёзды на стенах.

Так и повелось: мама начала спать со мной. А котика папа привёз на следующий день, такого же, как тот, забытый, только нового. Сказал, что нашёл таксиста. Я знала, что это неправда: моему я фломастером нарисовала усы, а у этого не было.

Когда мне было семь, папа уже жил в Москве, и я его не видела больше года. Иногда он звонил. Однажды пообещал, что приедет на Новый год. Я представила, какой радостный праздник меня ждёт. Вернула маме телефон, улыбаясь во все зубы.

— Он не приедет, — сказала мама и посмотрела на меня с жалостью.

Я не любила этот её взгляд. 

— Приедет, он обещал.

Мама покачала головой, но я ей не поверила.

— Сколько осталось до Нового года?

Мама посмотрела на календарь, посчитала, пришёптывая:

— Сорок семь дней.

Это было очень долго. Я сидела на уроках и думала, что папа может приехать и раньше, например сегодня. Почему бы ему не приехать сегодня — такой хороший солнечный день, все добрые. В пасмурные дни я тосковала по нему ещё больше, но без надежды. Я спрашивала, звонил ли он или, может быть, писал. Мама становилась хмурой, отводила взгляд. Я хотела позвонить сама, иногда она разрешала, но поговорить с папой не удавалось. 

— Понимаешь, он же не знает, что это ты, думает, что это я, и поэтому не берёт трубку, — объясняла мама.

— Он не хочет говорить с тобой? — Я что-то понимала уже тогда.

Мама кивала и отворачивалась. 

— А когда у меня будет свой телефон?

— Когда подрастёшь и научишься хорошо читать.

Мама придумала рождественский календарь. Я просыпалась и доставала карточки с нехитрыми заданиями: почистить зубы до блеска, убрать комнату, почитать. За это каждый день получала сладости или маленькие игрушки. В школе готовили концерт, мне дали слова, и ещё я на хоре репетировала песню. Когда мама купила костюм — кружевное платье с пышной юбкой, я примерила и захотела, чтобы папа меня в нём увидел. 

— Напиши папе, чтобы приехал на концерт, — попросила я маму.

Руки мамы на мгновение повисли в воздухе, как в невесомости, потом устало опустились, и она кивнула. На репетициях я думала только о том, что папа приедет, увидит меня на сцене и останется с нами. Будет катать меня на шее и играть в смешные сценки — мама так не умеет. Помню, как до концерта оставался день, мама пришла забирать меня со школы, и первое, что я спросила:

— Папа прилетел?

Мама улыбалась, наступила тишина; её ответа ждали учительница и мои одноклассницы: я всем сказала, что на концерт прилетит мой папа из Москвы. Пауза затягивалась, но мама не произносила ни звука.

— Так, девочки, все одеваемся и выходим на улицу, — прервала молчание учительница. — За кем не пришли — тоже.

Я пошла одеваться в раздевалку.

— Я никогда не видела твоего папу, — сказала одна из девочек. — Ты всё выдумала, у тебя нет никакого папы.

— Есть у меня папа! — закричала я. — Самый лучший папа — это мой.

— И где он, твой лучший папа? В туалет пошёл и провалился?

Все засмеялись, я тоже улыбнулась. Я тогда ещё верила в своего папу.

«Туалетный папа», — девчонки шушукались и смеялись мне вслед, когда я уходила. Я захотела поколотить их, но мама крепко держала меня за руку и тащила за собой. 

— Ты точно написала папе про концерт? — спросила я у мамы, когда мы подошли к машине.

Она кивнула.

— А что он ответил? Он приедет?

— Он очень занят, у него не получается, — мама сказала это тихо, опустив глаза. 

— Ты всё врёшь! — я зарыдала. — Ты не написала ему, ты не хочешь, чтобы он приезжал и обманываешь меня. Ненавижу тебя!

Мама потянулась пристегнуть меня в автокресле, я с силой оттолкнула её: «Я сама». Она разозлилась, захлопнула дверь и села за руль. Взвыл мотор, машина тронулась, поехала медленно по тёмным улицам, застревая в пробках. Слёзы катились из моих глаз, всё было напрасно: все репетиции, красивый костюм, — всё насмарку.

— Папа ведь обещал приехать на Новый год, — говорила мама с переднего сидения. — А он ещё не наступил, ещё полмесяца до него. Я написала ему про концерт, но он не смог. Не может работу оставить. Если бы мог, он бы обязательно приехал. Вот, возьми поешь яблоко, пока едем.

Мамина рука протянула яблоко, я начала жевать, не чувствуя вкуса. Я надеялась, что папа ещё приедет, уже бывало, что он прилетал поздно, почти ночью. Он любил делать сюрпризы.

В тот вечер к маме пришёл её друг, она расстелила мне постель, дотронулась губами до лба и вышла из комнаты. Она уже не спала со мной. Я лежала в темноте и считала звёзды — я сама выбрала обои с светящимися звёздами. 

В день концерта в школе про папу никто не вспомнил — ещё один урок мне, что я никому не нужна. Девочки хвастались платьями, причёсками, злились, что на хоре нужно стоять тесно друг к другу и видно только тех, кто в первом ряду. Я пела и высматривала родителей, лампы ярко светили в глаза, зал выглядел тёмным провалом. Я разволновалась, что не заметила папу, и забыла слова, просто открывала рот вместе со всеми. Но после спектакля меня вновь ждала только мама. 

Через неделю была школьная ёлка. Когда в зал вошёл Дед Мороз, его фигура показалась мне знакомой. Я стояла в костюме снежинки и не могла поверить, что папа смог договориться заменить аниматора. Девочки трепались на перемене, что Деда Мороза не существует, а его костюм надевают аниматоры или папы. Кто-то узнал своего по голосу, кто-то по туфлям. Про «туалетного папу» все быстро забыли, но всё равно про папу-Деда Мороза мне не хотелось им говорить. Хотя от счастья, что папа приехал, я готова была бегать по залу кругами. Скрывая волнение, я дождалась очереди рассказывать стих и потянула Деда Мороза за рукав: «Папа?» Он опустил лицо и я увидела, что глаза у него чёрные. «Какой же я тебе папа, девочка, я дед», — загрохотал он на весь зал. И голос у него был совсем не папин. Как я могла ошибиться. Всё в зале мгновенно потускнело для меня, ёлка перестала сверкать и радовать. Задыхаясь от подступающих слёз, я сбиваясь рассказала несколько строк, забыла слова, остановилась, улыбчивая Снегурочка сразу же вручила мне подарок. Меня оттеснили — следующий ребёнок бойко затараторил стих. С подарком в руках я побрела к выходу.

Потом были ещё день рождение одноклассницы и спектакль в театре, предновогодние дни смешались в яркий карнавал, если бы папа приехал, мне пришлось бы что-то пропустить. Но перед сном я шептала: «Папа, приезжай, я тебя жду, папа». Закрывала глаза и представляла, как мои слова летели в темноте через города, горы, леса и, наконец, достигали цели: папа слышал мой шёпот перед сном и вскакивал покупать билеты на самолёт. Торопливо бросал вещи в сумку, вызывал такси и спешил в аэропорт. Я засыпала, убаюканная видением, как папа уже сидит в кресле самолёта, который летит в Алматы. 

А потом за завтраком мама дождалась, когда я доела сырники, и сказала:

— На Новый год к нам придёт Тимур.

Тимур — это мамин друг. У него тёмные глаза, как у мамы. Он хороший, приносил мне конфеты, всегда спрашивал, как дела, но я не любила его. 

— А когда папа приедет? Он написал? — Меня волновал только папа.

Мама переложила полотенце с левой стороны от себя на правую, взяла в руки чайную ложку, покачала её и положила обратно на стол. 

— Пока он не написал точную дату, похоже, он ещё не купил билеты, — натянуто спокойным голосом сказала мама.

— Но Новый год уже завтра, когда же он прилетит? — Я не хотела верить, что он мог меня обмануть.

— Я не знаю, — устало произнесла мама и снова переложила полотенце теперь уже на левую сторону.

Я убежала в комнату, бросилась на кровать, спрятав голову под подушку, и зарыдала в голос. Мама должна понять, что папа мне очень нужен, позвонить ему, сказать, что я плачу без него. Убедить, что он должен приехать.

Наступило утро 31 декабря, я открыла глаза: мягкий солнечный свет заполнял комнату. Ночью выпал снег и накрыл ветви деревьев снежными шапками. Я поспешила к окну. Всё стало белое: скамейки,  машины, горка и качели. Природа позаботилась о праздничном наряде для города. В календаре оставалась последняя карточка, я прочитала: «У-лы-бай-ся весь день». Я подошла к зеркалу и растянула губы в улыбке. Днём я каталась с горки и лепила снеговиков, когда я прибегала домой, мама отогревала меня горячим какао. И только вечером, когда за столом, накрытым сверкающей посудой, я оказалась сидящей напротив Тимура, реальность предстала передо мной во всей неприглядности: папе я не нужна. У него своя интересная жизнь, в которой для меня нет места. И времени у него для меня нет. Меня для него нет.

Я не плакала, только моргала, а вокруг как будто шёл кинофильм. Мама в красном платье много говорила и заливисто смеялась глупым шуткам Тимура. Я смотрела на его бордовые уши, неровную кожу на щеках, кривую улыбку, и не могла понять, почему мама смотрит на него приветливо, а на меня с неодобрением. В двенадцать часов мама налила мне в бокал кока-колу и сказала, что пришло время загадывать желания. Я захотела, чтобы Тимур исчез, а на его месте появился бы папа. Закрыла глаза и выпила залпом, хотя газы противно щекотали нос.

Не помню, как уснула. Проснулась утром в своей кровати, в квартире стояла тишина, за окном — пустой двор, ни одного человека. Мне хотелось пить, в горле застрял противный ком, я пошла к маме: рядом с ней на диване спал Тимур. Из-под одеяла торчала его волосатая, как у животного, нога. Желание не исполнилось, он не исчез. Новый год наступил, папа не приехал. Мне хотелось плакать, но глаза будто высохли. Я вспомнила про подаренный мамой конструктор лего и села собирать. Детали оказались очень мелкие: набор был на двенадцать лет, я сама его попросила. Я сидела над ним как Робинзон Крузо, разбиравший останки с корабля на затерянном острове. Он тоже ждал спасения. Тогда я ещё не знала, что спасение нужно искать внутри себя.

Мама проснулась ближе к обеду, ей хватило одного взгляда на меня, чтобы понять, что я заболела. Тут же я оказалась в кровати с тёплым чаем в руках, с градусником подмышкой.

Потянулись скучные дни, в которые я много спала. Когда поднималась температура, голова готова была треснуть, как грецкий орех. Мама и Тимур читали мне по очереди, приносили мандарины и чай с малиновым вареньем.

Папа приехал весной. Он приходил днём, когда Тимура не было дома, мы ездили с ним в зоопарк и катались на канатной дороге. Он пробыл всего три дня. В день, когда он уехал, я думала, что выплачу глаза, меня тошнило и знобило, и я случайно услышала, как мама сказала, что лучше бы он не приезжал.

Больше папа никогда не обещал приехать на Новый год и я не просила, хотя не переставала ждать, но уже не так отчаянно, а скорее робко и потаённо, глубоко в душе. Это наваждение длилось, пока я училась в школе и университете, а когда начала работать, всё рассеялось. Но иногда, особенно на пьяную голову, бывало, что Санты напоминали мне отца. Я сразу отворачивалась.