Дочери

Действующие лица:

Дочь 1, дочь 2 — основные рассказчицы, чей возраст в течение повествования меняется.

Отец дочери 1, чей возраст тоже меняется

Время, которое тоже меняется, хотя времена всегда одинаковые, меняются только люди... Или не меняются?

I

Запись телефонного разговора. В это время на экране демонстрируется нарезка из разных кадров с изображением счастливого отца с маленькой дочерью.

Отец дочери 1. Алло, алло?!

Дочь 1. Пап, привет. Пап, ты меня слышишь?

Отец Дочери 1. Да, теперь слышу. Привет.

Дочь 1. Опять у вас что-то с телефоном. Как дела? Что делаете?

Отец Дочери 1. Дед в магазин уехал, а я в саду копался, вот только зашёл.

Дочь 1. Понятно. Сажаешь что-то?

Отец Дочери 1. Да если бы! Копаю. Почва совсем ни к чёрту. На полметра вглубь разроешь, а там чего только нет. Битое стекло, стекловата. А потом дед удивляется, что ничего не растёт. Такая там, знаешь, советская стекловата — добротная, как мелкое-мелкое крошево. И сижу потом целый день и выгребаю из почвы — стекло в одну кучу, стекловату в другую…

Дочь 1. В общем, ты там не скучаешь. Ладно, пап, мне бежать пора. Деду привет, тебе поменьше стекловаты.

II

Дочь 1. Одно из самых ярких воспоминаний детства — когда мне было пять. Я стояла за нашим маленьким домом под вишней, слушала, как папа кричит на маму, и плакала. Через забор меня заметил сосед и стал допытываться, в чём дело. Я убежала от него в пристройку за баней, закрылась там и рыдала. 

Дочь 2. Одно из самых ярких воспоминаний детства — когда мне было три. У меня родился младший брат. И мы поехали посмотреть на него в роддом. 

Дочь 1. Отец выходит во двор и разговаривает вполголоса сам с собой, что зарплаты нет, а она деньги тратит (это он про маму).

Отец дочери 1. Как-будто я их печатаю. Где, где я их возьму, если зарплаты нет и неизвестно, когда будет?!

Дочь 1. Отец прислушивается, бежит в пристройку, стучит, хочет меня вытащить, пытается выломать дверь. Я начинаю рыдать ещё сильнее.

Отец дочери 1. Открой, открой! Что случилось? Тебе плохо? Ты упала? Ударилась? Открой!

Дочь 1. Я продолжаю громко плакать. Отец выламывает дверь и вытаскивает меня.

Отец дочери 1. Доченька, что случилось? Ты ударилась? Тебе плохо?

Дочь 1. Я продолжаю всхлипывать и бормочу: «Папа, папочка, пожалуйста, не кричи, не ругайся на маму. Это я её просила мне куклу купить, она говорила, что денег не хватит, но я просила. Не ругайся, пожалуйста, папочка. Не надо!». Отец целует меня и прижимает к себе.

Отец дочери 1. Не буду больше, обещаю. Прости, прости, прости.

Дочь 2. Мы приехали в роддом. Мама лежала в палате на первом этаже, и там над подвалом был большой козырёк. Папа поставил меня на него и постучал в окно. В окне появилась мама, она улыбнулась. Она была такая красивая. Потом она ушла куда-то и вернулась со свёртком. Свёрток был маленький и краснорожий. Он беззвучно разевал рот. И я испугалась. Я развернулась к отцу и взяла его лицо ладонями. Я не хотела, чтобы папа тоже испугался. А папа пытался аккуратно высвободиться из моих ладоней. И все смотрел на этого краснорожего и улыбался. И мама улыбалась. А я заплакала.

III

Дочь 1. Когда мне было шесть, папа поставил меня на лыжи. Такие, знаете, простые детские, ещё советские — без современных наворотов. Палки отец не купил, видимо, уже не хватило денег. Но он сделал вид, что так и надо — быстрее научусь. Он нашёл какую-то плотную ленту: за один край держалась я, а за другой — он, и бежал, и катил меня на лыжах. А потом я научилась сама скатываться с маленькой горки у нашего дома. И без палок было намного лучше, папа был прав. 

Дочь 2. Когда мне было шесть, раз в неделю с отцом и младшим братом мы ходили в спортзал возле дома. Там маты, спортивные снаряды и разные мячи. И ещё скакалки. Я хорошо прыгала на скакалке. Могла делать даже тройную прокрутку. И там ещё были разноуровневые брусья и кольца. И бревно. И вот один раз мы пришли, и сторож нам сказал, что с детьми нельзя. А папа ему сказал, что ещё на прошлой неделе было можно. А сторож сказал, что теперь нельзя. И мы пошли домой. И я плакала. И брат плакал. А папа сказал, что сейчас дома у нас будет свой собственный спортзал. И мама дала нам старый ватный матрас, который мы хотели отвезти на дачу, и я показывала папе, как могу делать мостик, а брат набивал мячик десять раз. А потом папа стоял на голове. А потом прибежала противная соседка снизу, и нам пришлось прыгать на скакалке во дворе. Папа мог делать только двойную прокрутку.

Отец дочери 1. То есть как уволен? Я же один из лучших сотрудников, вы же сами говорили. Как можно было сократить количество рабочих мест до одного? И это в нашем-то отделе? У нас же работы на пятерых! И чем я хуже Валерки, которого вы оставили? А-а-а, не опаздывает так, как я? Зато я всё делаю качественнее. Вы же сами говорили, что мою работу можно не перепроверять. Ну и что?! И это ваше последнее слово, да?.. Хорошо. Только свой рабочий компьютер я заберу с собой. Пусть это будет моральной компенсацией за вашу подлость. И нет, я не хамлю, а говорю, как есть!

IV

Дочь 1. Когда мне было восемь, я впервые узнала, что такое — стыдиться отца. В классе нас попросили заполнить анкету о семье. Знаете, такие опросники: кем работает твой отец, кем — мать. Ну и я написала так, как слышала дома: мама — бухгалтер, папа — сторож на СТО. Тогда не было в ходу слов «охранник» или «секьюрити». Один из пацанов в классе увидел, что я написала, и начал меня дразнить: «Её отец сторож! Прикиньте, он машины сторожит, а у самого ничего нет». Это было очень обидно. Причём обида была не только на одноклассника, но и на отца: неужели он не мог найти работу поприличнее, чтобы мне было не стыдно о ней рассказывать?

Дочь 2.  Когда мне было восемь, я впервые узнала, что такое — гордиться отцом. Я всегда знала, что папа очень красивый. И это было нормально. Это было так, как будто так и должно быть. Но один раз он взял меня на работу, и мы шли за руку, и все женщины смотрели на него, а потом на меня и улыбались. Папа был одет в синюю летную форму с погонами, и ещё у него была фуражка. На фуражке — дубы и кокарда. А я в бежевом пальто с помпонами. Мне папа его из Москвы привёз. Он мне много одежды привозил. Мне, сестре и брату. А потом мы пришли на работу, и все-все вокруг его знали. И подходили к нему здороваться за руку. И называли по имени отчеству, и на «Вы». Это было странно.

Отец дочери 1. Я могу с нуля настраивать компьютеры, любые — 486-й, пентиумы. Могу следить за оргтехникой, настраивать её. Чинить в случае поломки… Как нет подходящих вакансий? Совсем нет? Инженеры этой стране уже совсем не нужны?! Хорошо, а какие есть вакансии? Сторожа? Спасибо, я ещё подумаю.

V

Дочь 1. Когда мне было десять, я знала содержание всех книг Козлова — был в 90-х такой популярный психолог в русскоязычной среде. «Как относиться к себе и людям», «Философские сказки», «Простая правильная жизнь» и всё такое — с неизменным снобско-сексистским налётом. Это я сейчас понимаю, а тогда зачитывалась, потому что папа рекомендовал. Позже ещё был Киосаки и даже, прости Господи, «Звенящие кедры России» про Анастасию. Слышали про такую? Если нет, то вы везучий человек. Помимо книг, папа усиленно учил меня английскому по собственной методике и мечтал написать учебник. А ещё у него каждую неделю возникали какие-то фантастические бизнес-планы, как можно заработать денег. Он мог часами и в деталях об этом рассказывать мне и маме. Работал папа всё так же сторожем на СТО.

Дочь 2. Когда мне было десять, я прочитала все рассказы Куприна и Булгакова. И Конан Дойля — «Записки о Шерлоке Холмсе». Папа вообще мне много книг предлагал. Ещё Пикуля, и «Одиссею капитана Блада», и «Наследник из Калькутты», и «Два капитана», и «Арктический Мост». А Мориса Дрюона мне уже сестра посоветовала.

Отец дочери 1. Смотри, у нас на даче столько яблок! Чтобы они не пропадали, можно сделать сок, а жмых пустить на пастилу. Потом её разрезать на мелкие кусочки, упаковать аккуратно и продавать возле школы. Кто продавать будет? Ну ты или мама. Мама работает? Блять! А я что, не работаю, что ли? И ещё постоянно думаю, где деньги взять на отдых и на шмотки вам… Куда ты пошла, дослушай, что я говорю.

VI

Дочь 1. Когда мне было тринадцать, мы впервые всей семьёй поехали на Иссык-Куль. И знаете, что взял на отдых мой отец? Книгу по изучению HTML — вот такой толщины! Всё правильно — пляжный отдых ведь располагает к изучению языка гипертекстовой разметки документов. Ещё в тот период отец вбил себе в голову, что для будущего мне полезно уметь устанавливать и переустанавливать операционную систему на компьютерах, офис, антивирусы и всякие там драйверы. Это был ещё доноутбучный период, когда, если дома у тебя стоит «Пентиум», то это почти как «Майбах» в современном мире. У меня вот стоял. Правда, больше ничего ценного, кроме него, у нас в доме не было.

Дочь 2. Когда мне было тринадцать, развалился Советский Союз. Одна за другой открывались частные авиакомпании, и папа первый раз полетел в заграничный рейс. В Грецию. И привёз оттуда свежие помидоры и ещеё шубку мне из лоскутков норки. Помидоры в декабре. Прикиньте, круто как!

Отец дочери 1. Блять! Ты почему такая тупая? Неужели непонятно, что для переустановки программы нужно нажимать сюда, вот на эту кнопку. Что ты не понимаешь? А?! Потому что на английском написано? А на хрена я тебя уже столько лет английскому учу, чтобы ты потом не понимала простейшие команды? Всё, пошла отсюда, раз ничего не соображаешь. Что толку с тобой сидеть… Ты понимаешь, что, если бы я этого не умел, меня не взяли бы на работу. Понимаешь ты это или нет? Стой, куда пошла?! Ещё раз попробуй установить и потом пойдёшь.

VII

Дочь 1. Когда мне было пятнадцать, я хотела убежать из дома. А ещё мечтала, чтобы мама развелась с отцом. Одним зимним вечером, когда отец пришёл ко мне в комнату орать по очередному поводу, мне хотелось выбежать во двор, не одеваясь, а потом за калитку и бежать-бежать-бежать.

Дочь 2. Когда мне было пятнадцать, я хотела убежать из дома. Потому что других девочек отпускали гулять до одиннадцати, а мне в девять надо было быть дома. И их отпускали даже на турбазу и разрешали красить ногти и глаза. А мне в десять надо было ложиться спать.

Отец дочери 1. Сука! Я тебе сколько раз могу говорить одно и то же?! Когда ты начнёшь запоминать? У тебя что, мозги куриные?! Что ты отворачиваешься? На меня смотри! В глаза мне смотри, я сказал! Сука!

Дочь 1. И бабушка ещё такая из другой комнаты: «Я тебе сколько раз уже говорила, что ты её распустил. Ведьма она, такая же, как и её мать…»

VIII

Дочь 1. Когда мне было семнадцать, нас с мамой выгнали из дома. То есть технически выгнали её, потому что, как говорили бабушка и моя тётя по отцовской линии, «все беды в нашей семье от твоей жены». Для меня это стало облегчением. Потому что незадолго до этого отец начал замахиваться на нас с мамой, и мне стоило большого труда ему противостоять.

Дочь 2. Когда мне было семнадцать, я ушла из дома. Потому что у Юры футболка «как из задницы». Да, папа так и сказал. «Почему у твоего Юры футболка как из задницы, у него что, дома утюга нет?» А у Юры дома был утюг, просто Юре было наплевать. И вообще Юра был очень грубым. Но мой отец никогда не был грубым. Он не говорил слово «задница» вслух. Первый раз тогда сказал. И я очень обиделась. И стала кричать, что у нас любовь и вы ничего не понимаете. И вы меня достали все, и я ухожу. Тогда папа толкнул меня ладонью в лоб. Просто так толкнул, легонько. Он меня никогда раньше не толкал. И я ушла и ночевала дома у старшей сестры.

Отец дочери 1. Куда ты пошла? Я тебя не отпускал! Ты что на меня так смотришь, что смотришь, я тебя спрашиваю?!

Дочь 1. Он замахнулся на меня, и я сказала: «Только попробуй. Только попробуй меня ударить». Он остановил руку в замахе рядом с моим лицом. В миллиметре от моего лица.

Отец дочери 1. Ах ты сука. Пошла отсюда! Быстро!

IX

Дочь 1. Когда мне было восемнадцать, я всё ещё слушала отца. То ли по инерции, то ли из жалости, не знаю. Я делилась с ним своими новостями о работе и учёбе, хотя в глубине души была обижена, что после развода он отказался отдавать накопленные мне на учебу деньги и моё большое желание учиться за рубежом так и осталось мечтой.

Дочь 2. Когда мне было восемнадцать, я училась в институте. И меня страшно раздражало, что половина преподавателей с папой училась, а половина работала. И фамилия ещё такая редкая, не «Иванова» и не «Петрова». «А вы случайно не старшая дочь?» — «Нет. Средняя». — «Ну передавайте папе большой привет». И вот я как-то раз покурила с девчонками за углом, и препод по сопромату нас всех спалил. А в кабинет вызвали только меня. И как давай он мне там рассказывать, как стыдно подводить такого уважаемого человека, и вот если папа узнает, что я курю, то это будет позор. И хорошо, что это он нас увидел, а не декан. А я и так готова была сквозь землю провалиться. А тут он ещё с этими разговорами.

Отец дочери 1. Смотри, если бы твоя мать не решила разводиться и не забрала часть накопленных денег, то ты смогла бы поехать учиться.

Дочь 1. Я ответила: «Это же ты не захотел отдавать половину! Мама была готова отдать всё и ещё занять, чтобы отправить меня на подготовительный курс в Прагу. А там бы я получила грант, и дальше вам почти не пришлось платить за меня».

Отец дочери 1. Если бы твоя мать не решила разводиться…

Дочь 1. Я сказала: «Это же бабушка и твоя сестра выгнали нас из дома!»

Отец дочери 1. С ними я разберусь, но если бы твоя мать не подала на развод…

X

Дочь 1. Когда мне было двадцать, я хотела выйти из окна. Я так устала от семейных разборок, постоянных обвинений со всех сторон. «Это ты виновата, что мать ушла от отца. Это ты поддержала её решение». Я училась и параллельно работала допоздна, не высыпалась и была на пределе. Однажды, когда в квартире маминых родителей, куда мы переехали после развода, никого не было, я встала на подоконник и открыла окно. Падать с пятого этажа казалось не очень далеко, но всё равно страшно. «Вдруг я не разобьюсь насмерть, а стану инвалидом и обузой для матери?» Я постояла, подумала, а потом закрыла окно. Решила. «Хрен им всем. Останусь жить и добьюсь всего, чего хочу. Сама».

Дочь 2. Когда мне было двадцать, я хотела выйти из окна, чтобы этого не сделал отец. Владелец папиной авиакомпании собрал все деньги со всех счетов всех пилотов и свалил за границу. И папа остался без работы. И без накоплений. Авиакомпания разорилась, и папа слёг. Он лежал сутками без сна и просто смотрел в потолок. Он начал худеть, сереть и из весёлого и красивого мужчины превратился в тень. Он заболел. Денег не было совсем. С едой тоже были проблемы (я до сих пор не ем макароны). Как-то мама купила мне новые бриджи, тогда только началась на них мода, и это была первая обновка за долгое время. А на следующий день я умудрилась сесть в них на окрашенную скамейку. Я пришла домой со следами синей краски на заднице, и мама хотела оттереть краску керосином. На бриджах расползлось огромное масляное пятно. Это была последняя капля в моё отчаяние. Я так рыдала, что хотела сигануть с третьего этажа. А потом пятно испарилось, и я поняла, что так больше нельзя, и нашла работу.

Отец дочери 1. Вы понимаете, что вы мне семью развалили?! Суки! Из-за этого грёбаного дома вы развалили мне семью! У сестры ведь есть уже квартира, что ей ещё надо! Часть дома?! Давайте я её выкуплю! И подавитесь этими деньгами, твари! Суки, вы мне семью развалили…

XI

Дочь 1. Когда мне было двадцать три, я хотела отказаться от своего отчества. Я ненавидела, когда в банке или где-то ещё ко мне обращались по отчеству. Это был период, когда я начала осмысливать все те психологические травмы, которые достались мне от отца. А когда узнала, что отец вынудил бабушку переписать на него дом, из которого нас когда-то выгнали, то хотела пойти к нотариусу и написать отказную на наследство. Но так и не дошла ни до нотариуса, ни до ЗАГСа, чтобы разобраться с отчеством: всегда находились дела поважнее — дедлайны на работе, по учёбе или поездки.

Дочь 2. Когда мне было двадцать три, я работала на хорошей работе и получала хорошие деньги. Я обеспечивала семью. маму, папу, сестру с племянником и младшего брата. Папиной мизерной пенсии и копеечной зарплаты сестры с трудом хватало на коммуналку, так что основной добытчицей была я. В тот год проходил Чемпионат мира по футболу, я заранее начала подрабатывать, откладывать и купила папе огромный телек, чтобы он мог смотреть матчи на большом экране. Помню, папа был смущён, а мама расплакалась и всех обзвонила и рассказала всем.

Отец дочери 1. То есть как это — вы меня увольняете? Что? С моей работой может справиться вчерашний школьник? Да вы понимаете вообще, с кем вы разговариваете! Я советский инженер, выпускник Политеха! А вы все недоучки и бездари! Уберите от меня свои руки!

XII

Дочь 1. Когда мне было двадцать семь, я собралась замуж. И я была настолько обижена на отца, что не хотела звать его на свадьбу. Уговорила меня этого не делать семья моего будущего мужа. И я позвала.

Дочь 2. Когда мне было двадцать семь, я была беременна старшим сыном. И уже два года была замужем за самым лучшим мужчиной на свете. Он папе сразу понравился. Они как-то легко сошлись. Долго, степенно беседовали, много шутили. И никогда не носили мятую одежду. Я была круглая, как шар, и папа приезжал два раза в неделю просто меня навестить. Я кормила их ужином и ложилась на диван. Потому что даже сидеть уже было тяжело. И папа массировал мне руки, а муж ноги. Потому что я вся отекала и была похожа на кита.

Отец дочери 1. Вот тут миллион тенге тебе на свадьбу. Но лучше потратьте их на что-нибудь полезное или положите на депозит.

Дочь 1. Я спросила: «Откуда у тебя деньги? Ты же сейчас почти не работаешь. Неужели сторожам теперь столько платят?»

Отец дочери 1. Это те деньги, которые мы собирали тебе на учёбу, я их сохранил. Надо было, конечно, в доллары перевести, сейчас курс намного выше, чем тогда.

Дочь 1. А я сказала: «Ещё бы, почти десять лет прошло. Но всё равно спасибо, не ожидала».

Отец дочери 1. В общем, потратьте их с умом, не транжирьте на что попало.

Дочь 1. И я ответила, что не будем — купим спальный гарнитур в квартиру.

Отец дочери 1. Блять, я же сказал — не транжирить…

XIII

Дочь 1. Когда мне было тридцать два, я хотела закрыть своего отца в психушке. Потому что скандалами и неконтролируемой агрессией он доводил своего отца, моего дедушку, до того, что тот уходил из дома и готов был ночевать на вокзале или в аэропорту, лишь бы не возвращаться домой. Бабушка к этому времени умерла, а тётя уехала из страны. У отца уже была явная психиатрия, и угомонить его могли либо медбратья, либо участковый. Но никто из них не захотел с этим связываться без заявления дедушки.

Дочь 2. Когда мне было тридцать два, я была беременна вторым сыном. И вдруг стала замечать, как папа стареет. Он стал совсем седой и грузный, но всё ещё был очень красивый. Как-то мы поехали всей семьёй на озеро. Мама с папой, старшая сестра с двумя сыновьями и мужем, я с пузом, с мужем и сыном, мой младший брат с женой и дочерьми. И папа сидел на большом раскладном стуле, а мы возились возле его ног, играли с детьми, ели арбуз. А папа просто сидел смотрел на нас и улыбался. А мама плакала. Он был похож на старого льва. Такой большой с седой гривой. А мы его прайд.

Отец дочери 1. Пусти его. Сидит и пусть сидит. Не создавай проблем ещё своей семье. Ты подумай: ты попрёшься… Вы, когда обеспечивали эту и за свой счёт, и за мой, блять, счёт. И ебошил я, отрабатывал этот, типа, дом. И ты попрёшься туда… Люди сделали квартиру в то время, когда вы, блять, сука, и похороны повесили. Все, деньги все туда, все туда, блять. А он ещё рассказывает мне, что он ничё не это… Пока они не съебались в Москву, он только тогда, в смысле, тогда стали какие-то деньги собираться…

Дочь 1. Я сказала: «Деда, собирайся и поехали. А дед ответил, что никуда не поедет. И тогда я сказала, что вызову ментов».

XIV

Дочь 1. Когда мне исполнилось тридцать пять, я осознала, что отец меня любит. Да, его любовь токсична из-за всего пережитого. Перестройка, безработица, раздутое эго молодого и подающего надежды инженера, предательства семьи. И все его психологические, а потом и психические проблемы. Такая вот любовь человека, который не справился с обстоятельствами и сжёг свою жизнь в обидах и несбывшихся надеждах. И я впервые захотела поговорить с отцом.

Дочь 2. Мне тогда исполнилось тридцать пять. Утром позвонила мама и сказала, что у папы случился инсульт и что он в больнице. Я приехала туда днём. Меня долго не пускали, сказали, что он слабый и пока нельзя. Когда я зашла, папа лежал на кровати и был очень бледный. Он узнал меня и попытался улыбнуться. Но у него не получилось. И мама заплакала. Мне сказали, что надо уходить. Я сказала папе, что приду завтра. Он попытался что-то сказать, но у него не получилось. Тогда он медленно, очень медленно поднял большой палец вверх. Что всё хорошо. Что я могу идти. А ночью позвонила мама и сказала, что папы больше нет. И я поняла, что больше никогда не смогу поговорить с ним.