Рассказы

Колёсико

 

Мальчик плакал. Так горько, отчаянно, безысходно, что просто сердце разрывалось.

Лорочка беспомощно гладила его по голове, готовая сама разрыдаться.

Подошла Раиса. По отчеству — Ивановна. Но здесь её по отчеству мало кто называл. У неё были модные джинсы, огромные очки и прокуренный голос.

— Мда, — сказала она задумчиво, присев на корточки перед мальчиком и положив ему руку на плечо. — На что нужны мы, взрослые, если не понимаем детей

— Как же его понять? — захлопала красивыми ресницами Лорочка. — У него же дисфазия. Это диагноз, это навсегда.

— Причём тут дисфазия? Он ребёнок, а мы взрослые. Мы обязаны его понять. Ведь мы же были детьми, а он взрослым ещё не был.

Раиса говорила задумчиво, даже не обращаясь к мальчику, но её хриплый голос успокоил его. Он перестал плакать и взглянул на неё вопросительно, при этом что-то сжимая в руке.

— Ну, что случилось, Серёжа? — она улыбнулась очень тепло, неожиданно для Лорочки, которой до этой минуты казалась суровой, чуть ли не брутальной.

Серёжа разжал ладонь, на которой лежала крохотная пластиковая машинка без одного колёсика.

— Ма-ши-на... мо-я, — начал выговаривать он, и было видно, с каким трудом ему это даётся. — Колесо... нет...

— Колёсика нет? — оживилась Лорочка. Взяла с детской ладони машинку и осмотрела. Впрочем, сразу же было понятно, что, даже если колёсико найдётся, обратно его уже не пристроить. — Серёженька, — сказала она, — давай поищем в коробке другую машинку, а эту выбросим. Не получится её починить.

Серёжа заплакал опять, ещё горше прежнего.

— Ну что ты? — заволновалась Лорочка. — Таких машинок можно купить много-много, не плачь!

Мальчик не унимался. Тогда Раиса крепко прижала его к себе и сказала медленно, округляя каждое слово:

— Колёсико мы найдём, и ты опять будешь играть с этой машинкой.

— Бу-дет? — переспросил Серёжа.

— Будешь, — повторила Раиса и встала, потянув за собой мальчика. — Пойдём в класс, у тебя рисование.

И она увела Серёжу, приобняв за плечи, что-то нашёптывая ему на ухо по дороге.

Лорочка пошла в учительскую пить чай. Ей надо было успокоиться.

Она была молодой учительницей специальной школы для детей с речевыми и другими нарушениями. Названия всех этих нарушений она знала назубок и вообще была в институте круглой отличницей.

Она залила кипятком чайный пакетик и села за стол, заваленный бумагами. Выдвинула ящик в поисках печенья, но коробочка была уже пуста. Лорочка сердито скомкала её, бросила в мусорную корзину и отошла к окну, поставив чашку на подоконник.

Тут в коридоре послышались размашистые, крепкие шаги. Это была Раиса. Она вошла, и в почти безлюдной учительской сразу стало шумно. Заскрипели половицы и дверцы шкафа, лязгнула ложка, засвистел электрический чайник. Пискнул телефон, зашелестели страницы газеты, которую Раиса быстро просматривала, дожидаясь, когда можно будет отхлебнуть кофе из кружки с надписью «КрутООО!».

Лорочка аккуратно присела на кончик стула напротив неё.

— Ты дура, — сказала вдруг Раиса, и Лорочка закашлялась от неожиданности.

— Что вы говорите? — прошептала она растерянно.

— То и говорю. Дура, — повторила Раиса, отпив глоток кофе. — Разве можно говорить ребёнку, что его машинку нельзя починить?

— А что, разве я неправа? — возмутилась Лорочка. — Эту машинку теперь только выбросить. А ребёнку купить новую. Да я вот прямо завтра куплю и подарю ему.

— Ты что же думаешь — он о машинке так плакал? — тихо спросила Раиса.

— А о чём же? — удивилась Лорочка.

— О ком. О себе он плакал.

— Как это?

— А так. Ты что же думаешь — он не понимает, какая с ним трагедия случилась? Ему ведь десять лет, а он ещё ни разу в жизни не сказал самой простой и главной фразы: «Мама, я тебя люблю!» И неизвестно, скажет ли...

Лорочка глядела на Раису во все глаза.

— Себя он оплакивал, — продолжала Раиса. Она уже допила кофе и подошла к окну. — Себя. Свою невозможность высказать самую простую вещь. О помощи попросить. Он ведь ежесекундно думает об этом!

— А почему неправильно то, что я ему сказала? Что машинку починить нельзя? — спросила Лорочка.

— Да потому что он себя воспринимает такой вот машинкой! Понимаешь? Машинкой без колёсика! Которую ты хочешь выбросить!

— Но ведь её действительно нельзя починить, — упрямо повторила Лорочка.

— Тогда зачем ты здесь? — обернулась к ней Раиса. — Если каждую машинку выбрасывать, то смысла в нашей жизни и работе вообще нет, — жёстко припечатала она. — Наше дело — стараться, верить, учить. Колёсиков нет — пусть крылья вырастают. А детям о сомнениях наших говорить нельзя. Как им жить с этим? Они и так умеют радоваться тому, что нам с тобой и не снилось: скажут слово — их поняли: вот оно, счастье! Ладно, я пойду покурю.

Раиса достала из сумки пачку сигарет и ушла на задний двор. Точно так же, как и пришла: с хрустом, шумом, тяжело и стремительно одновременно. А Лорочка заплакала, даже не понимая отчего: то ли от обиды (никогда её дурой не называли), то ли от жалости к Серёже. Жалость эта стала настолько нестерпимой, что Лорочке показалось, что она сейчас задохнётся.

Оставшиеся два урока она вглядывалась во всех своих учеников, пробуя отгадать, о чём они думают. Потом представила себя на их месте: молчаливой, беспомощной, зависимой от каждого собеседника — и вздрогнула.

По дороге домой она зашла в магазин и купила машинку — точно такую же, какая была у Серёжи.

На следующий день, придя на работу, она сразу же побежала в класс и увидела Серёжу. Его всегда приводили в школу чуть ли не раньше всех. Он сидел на коврике и строил что-то из ЛЕГО.

— Серёжа, смотри, что я тебе принесла! — она радостно положила машинку на детскую ладошку. — Я нашла колёсико и приклеила! Теперь ты опять можешь играть со своей машинкой!

Серёжа прижал к себе игрушку.

— Спа-си-бо, — выговорил он и улыбнулся.

 

 Прогулка

 

Пятый «Б» пошёл на прогулку. Вообще-то, по расписанию сейчас должен был быть диковинный предмет под названием «Окружающий мир», но Игорь предпочитал изучать его с детьми, как он говорил, «в натуре». Да и тяжело было детям высиживать пятый урок подряд.

Они вышли и аккуратно двинулись на детскую площадку. Впереди — Игорь (отчество он не признавал в свои двадцать восемь лет), потом — три пары деток, послушно держащихся за руки. Никто никого не дёргал за косички, никто никого не обгонял. Влад и Анечка — аутисты. Влад — тяжёлый, с сильными приступами, случающимися достаточно часто. Роман — даун. Медлительный и почти не говорящий. Славик, Иван и Маша — дэцэпэшники. Из них троих Маша хуже всех ходит (с трудом, переваливаясь с боку на бок), но лучше всех говорит.

— Сегодня солнышко, — сообщает она громко.

Замыкающая процессию Дарья тут же откликается:

— Да, Маша, солнышко.

Довольная Маша продолжает диалог:

— А вчера был дождь.

— А какой вчера был день? — спрашивает Дарья.

Маша резко останавливается. Она выпускает руку Ромы, которую держала всё это время. Идущие за ней Славик и Иван буквально врезаются в неё и останавливаются тоже. Игорь замедляет шаг. Но Влад, идущий с Анечкой за ним, намерен идти дальше, он хнычет, повторяет слово «площадка», и Игорь тут же берёт его за руку. Чтобы не убежал, как вчера.

Тем временем Дарья общается с Машей:

— Какой сегодня день?

— Суббота, — говорит девочка.

— Нет, — отвечает Дарья. — Если бы была суббота, то мы бы не пошли сегодня в школу. Суббота будет завтра. Значит, сегодня...

— Пятница! — радостно выкрикивают сразу трое: Славик, Иван и Маша.

— Правильно! — кивает Дарья.  — А вчера был...

— Четверг! — так же радостно кричат дети, и маленькая процессия продолжает свой путь на детскую площадку.

Там, слава Богу, нет никаких посторонних детей и их родителей. Большинство из них — очень милые и понимающие люди, но есть и такие, которые брезгливо поджимают губы и отводят своего отпрыска подальше в сторону.

— Коза (или козёл — смотря кто), — комментирует в таких случаях Дарья.

Она не учитель — она ассистент. В её обязанности входит помогать детям одеваться, ходить с ними в туалет, сморкать носы, вытирать рты после съеденного печенья и нередко — кормить с ложки в столовой тех, кто не может сам.

На площадке дети расходятся. Анечка бежит на качели. Так, отлично, её можно пока оставить: она умеет раскачиваться, а надоест — легко затормозит. Влад лезет на горку и остаётся там. Кататься он не собирается. Он усаживается, спустив ноги на горку, и замирает. Остальные сидят в песочнице. Неугомонная Маша насыпает песок в оставленное кем-то ведёрко и протягивает Славику. Славик покорно берёт его и вытряхивает. Маша снова насыпает песок и протягивает Ивану. Тот делает движение — доля секунды — Игорь предугадал его и успел.

— Ванюш, нельзя сыпать песок никому на голову, — говорит он.

У Дарьи звонит телефон.

— Сынок, ты уже дома? — говорит она. — Ну молодец, отдыхай.

— Ты не устаёшь? — спрашивает Игорь; они сели на лавочку так, чтобы видеть всех.

— Не больше, чем ты, — отвечает она.

— Ну сравнила! У меня своих детей нет!

Это верно. Игорь даже не женат ещё. Это самый молодой и прекрасный учитель в специальной школе № 2. За ним ходят толпы молодых ассистенток, училок и даже старшеклассниц. Его любят все.

Дарья тоже любит его. Но не так, как, например, Лорочка — учительница третьего класса. Возраст позволяет Дарье оставаться независимой от его мужских чар. Ей уже скоро пятьдесят. Есть, конечно, случаи, когда пятидесятилетние с тридцатилетними, но это не о них. Дарья любит Игоря как сына, хотя у неё есть собственный взрослый сын. Аутист. Правда, он говорящий («лайт» — называет это Дарья). Он уже окончил специальное училище и теперь работает в мастерской — тоже специальной, для аутистов — плетёт там корзины и даже получает за это небольшие денежки. Он сам ездит на работу, потом — домой. По дороге покупает в магазине хлеб и молоко, звонит маме и даже готовит ужин — может сварить макароны и натереть для них сыр. Дарья любит сына и любит Игоря, потому что если бы он был её сыном, он не был бы аутистом, с ним можно говорить о сложных вещах и понимать друг друга с полуслова.

— Ну что ты, — говорит Дарья. — Петя мой — гений, ты же знаешь.

— Знаю,  — кивает он. — И всё же. Я с работы ухожу — всё из головы выбрасываю, а у тебя дома — вторая серия.

— Ничего, — улыбается она, — я привыкла. А ты как? Был у своих?

Рдители Игоря живут в другом городе.

— Неа, — отвечает он, — проспал все выходные.

— Значит, тоже устал, — подытоживает она и бежит к Владу: он съехал с горки и лёг на землю.

— Вставай, мой хороший, — говорит она.

А он начинает поднывать и повторять слово «дождик». Солнце он не любит.

— Пойдём-ка назад, — предлагает Игорь. — Как бы он здесь не разошёлся сейчас.

Всех нужно поднять и отряхнуть. Влад бежит к калитке, распахивает её, но... Игорь рядом. Берёт за руку, идёт. За ним — Маша с Ромой и Анечка с Иваном. Славика берёт за руку Дарья.

Путь до школы кажется длиннее. Дети уже устали, процессия движется медленно.

Навстречу идёт мужчина. Обычный с виду, лет сорок пять, с барсеткой на боку. Он проходит мимо пятого «Б», брезгливо огибая, и произносит тихо, но так, чтобы его услышали: «Ходят тут... дебилы...»

Игорь бросается на него, в мгновение ока превратившись в разъярённого тигра.

— Заткнитесь! — кричит он.

Дети жмутся к Дарье. Влада, резко затихшего, Игорь неизменно держит за руку.

Мужчина не ожидал такой реакции и чуть пятится назад.

— Ещё раз увижу тебя здесь — запишу на телефон и в полицию сдам, — бросает Игорь, с ненавистью глядя в испуганные глаза, и быстро идёт вперёд, таща за собой Владика.