Забытые приношения

как рыбы

 

Лежу в позе эмбриона. Мамочки! Тело ноет и ломится, кричит и рыдает. Напичкали всякой дрянью, сидят и наблюдают. Соглядатаи. Типа — ещё дышишь? Шевелишься? Даже ползаешь? А ведь внутри тебя уже смерть сидит. Здесь — искривление, там — затемнение, тут — патология.  А всё потому, что у тебя нет стержня, нет формы, нет идеи. Хочу крикнуть: «А у вас есть»? Типа «давайте жить дружно»? Типа «нет дыма без огня»? Но язык не двигается. Мы же все Последнего Суда боимся. Си бемоль минор. В кавычках. И хорошего вам аминя.

 

писали друг другу гневные письма

 

Наверху — отец и мать. Отец ещё молодой — длинные волосы, орлиный нос (похож на Аль Пачино); мать ещё смеющаяся и живая (похожа на Мег Райан): но — уже с зелёными глазами, но — уже с холодным запахом. И про запах-то ты откуда знаешь? Не знаю, не могу тебе объяснить. Они уже стираются, сливаются, становятся прозрачными. Сейчас мы разобьёмся, думаю я. И открываю глаза. А тебя со мной уже нет. Кроме капелек пота в ладонях.

 

перестали блюсти тишину

 

Если меня сейчас спросишь, зачем ты так долго с собой разговариваешь, отвечу — ради себя и моего альтер-эго. Это цитата из Бродского. Какого Бродского — профессора или врача? Я уже не помню (щёлк выключенного телевизора).

 

твердить Отче

 

Ты о чём? О маме с папой. Папа тянет меня за ухо, толкает меня в угол, плюёт мне в лицо. Развивай волю, козёл. Когда тебе хочется нагрубить маме, ты прикуси язык и молчи. Думаешь, я хотел на ней жениться, пока ты бился в её животе? Пока ты пил её соки? Царапал её кожу? Дергал её за сердце? Вай, вай, вай (меркнущий взгляд).

 

сколопендра

 

Мы жили на девятом этаже. Квартира девяносто девять. Девять, девять, девять. Ты занимался боксом, я — классической музыкой. И всё-таки ты был умней меня. Помнишь, как директриса увела тебя в свой кабинет? Закрыла на ключ дверь и начала трогать между ног, жадно шепча: пиши, пиши, пиши. Получалось так: «Я перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: жить, учится и бороться, как завещали Бродский-профессор и Бродский-врач одновременно — эрго: без жажды и желаний; а именно по ту сторону коллекций фотографий, чёрно-белых, размытых и смятых фотографий обнажённых дядей, лежащих на обнажённых тетях,  где бы они ни хранились: между лестницами, над скамейками или под коврами оставленных беженцами квартир». Ты писал и ставил кавычки. Гениально. Хотя мы все гении чего-то. Я гений жажды. А ты? Я гений пустоты и горя. Это мне сам лукавый подарил.

 

лунная моль

 

Перестань, Аркадий. Не перестану, Игнатий. Ты счастлив? А как же! А ты? Вроде да. Стоп. Идти больше некуда. Осторожно, двери закрываются. Ну что, присядем? Давай. Смотри: сейчас дяденька оседлает тётеньку и начнёт мять её живот. Фух-фух. Ух-ух. А-а. И взлетит чёрная птица, и заслонит собой солнце. И наступит великое затмение. И пойдёт кровавый дождь.

 

не умирают

 

А ты, вообще-то, помнишь, как мы здесь оказались? Конечно. Я попал сюда после продолжительной болезни. Жена ушла. Любовница тоже. Какая жена? Её звали Татьяной. Она продавала недвижимость, преподавала тантру. Один раз я пришёл домой, смотрю, а она уже соседского мужика охмурила. Что значит «охмурила»? Ну сидит на нём и подпрыгивает. Фух-фух. Ух-ух. А-а. Представляешь? Я тут же захлопнул дверь и побежал вниз. Звоню по автомату любовнице и тихо плачу. А она мне: ты как бабочка — то ко мне, то к ней. Тут я уже рыдаю во весь голос. А она бросает трубку. Жестокая, как все японки. Стоп. Откуда у тебя взялась японка? Ну там же разные были. Где — там? На пляжах. Между лестницами. За батареями. Под коврами. Это неважно. Важно, что она учила меня искусству чаепития. Важно, что перед рассветом она нежно притрагивалась к моей спине. Но самое главное, что она носила такие необычные цветные платья, как в том фильме, помнишь? Каком? Ин зе муд фор лав. Там же Гонконг, а не Япония? Ну это в принципе одно и то же. Тебе нужно срочно сделать операцию на глазa, а то ты уже ничего не видишь. А тебе нужно раствориться.

  

silentium

 

Здрасьте, здрасьте. Мы тут совсем недавно. Ага. Вдвоём или поодиночке? Ага. А там что? Огонь или лёд? Сам сей зе ворлд вил энд ин файр, сам сей ин айс, ха-ха. Мы предпочитаем огонь. Камон, бейби, лайт май фаер! Ой, зачем вы так? Мы же ничего ещё не сделали. Ой. Больно. Товарищ, ну не надо так. Мы же тоже можем. Он бывший боксёр. А я музыкант. Но дерусь я неплохо, честное слово. Кусаюсь, царапаюсь и визжу, как кошка во время течки. Вы спрашиваете, что за музыкант? Зе концерт пианист. Нет, я не про фильм Поланского. А что, он тоже уже здесь? Да что вы говорите? Растление несовершеннолетней? Содом и Гоморра? Вау-вау. Ой, больно. Зачем вы так? Вы же тоже люди! Хелп! Хелп! Тяжело валится на кафельный дом. Тяжело валятся на кафельный пол. (Меркнет свет.) Рвётся сетчатка. Рвутся сетчатки. Выпадают волосы. Дыра.

 

искать новые крылья

 

Мы тебя уже давно ждём. Помнишь, как мы прислали тебе заказное письмо про ответственность и чувство вины? Не стыдно ли тебе, спрашивали мы. А вот нам — стыдно. Стыдно и больно. Надеемся, что и тебе когда-нибудь станет стыдно. Во-первых, ты сдал квартиру, которую тебе оставила твоя бабушка. Твоя бабушка. Моя мама. Сдал без нашего разрешения. Во-вторых, поселил туда каких-то дикарей из Монголии. Посмотри. Фанеры на окнах. Тараканы. Ржавые трубы. Зияющие стены. Запахи испражнений. А ты помнишь, как мама делала там ремонт? На целых девять девять девять евро! И это — в самом начале нулёвых, когда у нас ещё деньги были. А сейчас денег нет. А ты нам хоть чем-то помог? Поделился хоть одной своей копеечкой? Нет. Сидишь в своей злополучной Америке и всё время плачешь, какой ты бедненький. А мы что, не бедненькие? Мы тебя не прощаем. Мы тебя не простим. (Холодный шёпот дождя.)

 

несут муравьи мотылька на казнь

 

Помнишь, как я вела тебя на медосмотр? Десятки подростков без трусов, лабиринт белых комнат, бледные врачи. Я поставила на стол майору бутылку водки, а он мне — не положено, а я ему — это новогодний подарок. И всё. В армию тебя не взяли. На фронт не послали. Потом я искала тебе невесту. Нашла молоденькую японку. Хорошая была девушка. Продавала в подвале свежие суси и тёплое саке. А ты назло мне женился на своей ведьме. Она же совсем не наша. Японка — наша, а ведьма — нет. У них же там нет таких понятий, как «семья», «долг», «родина», «верность», «вера». Потом ты нас бросил. Под её влиянием. Больно. Очень больно. (Увертюра.)

 

скользить

 

Я тебя больше не буду ждать. Двери закрыты. Окна зашторены. В прошлом году пригласил ты свою азиатку в наш дом, и жила она с нами целых девять дней. А за дом платила я, а не ты. То есть это был мой дом. Ваша постановка называлась «Приход света».  Приход света, ха-ха-ха! Но вы ведь не только репетировали, да? Вы ещё и гибли всерьёз. Ваши маленькие смерти на моей простыне. А потом в гостинице, да? В другом штате? В большом городе? Анонимно, да? А дальше что? Ели эклеры? Пили шампанское? А, забыла, японки не пьют. Чужих мужей воруют, но шампанское не употребляют. Чистюли. А минет они делают? А в задние отверстия они входят? Стонут? Визжат? Скрипят? После выступления одна старушка спросила тебя: вы же с ней уже спите, да? Нет, что вы, робко бормотал ты. Но ты же знаешь, что на сцене видно всё. Что сцена никогда не лжёт. А вот ты лжёшь. Даже сейчас. Я ни на ком в своей жизни не сидела, кроме тебя. Но ты уже ничего не понимаешь. (Пианиссимо.)

 

языком по каждой прожилке

 

Ты помнишь, как мы здесь оказались? Конечно. Ты купил автомат и начал стрелять. Стрелять? В кого? Ну сначала в меня, потом в студентов, потом в жену, потом в любовницу, потом в родителей, потом по всему обслуживающему персоналу. А в самом конце — в самого Президента. (Крещендо.)

 

искать старые шрамы

 

Задел его за ухо, превратил его в Ван Гога. Зачем? Зачем — что? В Ван Гога превратил. Чтобы спасти мир. Чтобы стереть его и написать снова — крупными, смелыми, яркими мазками. Смотри: стоптанные башмаки. Смотри: подсолнухи. И звёзды. Звёзды твоего мозгового рака. Они разрастаются быстрее дерева бонсай в моём загробном саду. Там, за горизонтом. Ну зачем ты опять плачешь? Ничего. Ничего. Изи. Изи. Дрожащее тело. Выключенный мотор машины. Чёрный дым за лобовым стеклом. Люди в противогазах.

 

от каньонов до звёзд

 

Священная война. Держитесь, ребята. Перед тем как заснуть, не забудьте сказать своим ближним ай лав ю. Мейк лав, нот вор. В лужах купаются попугайчики. Два облезлых койота напряжённо застыли возле свалившейся пальмы. И — оранжевый закат. Сейчас появится ещё молодой и не умерший Патрик Суэйзи и начнёт нас спасать. Потому что где много самоограничения, там и жизненной силы много. Постоянно следите за своими мыслями, ребята. И ещё я хочу добавить: «И горячо любите свою Родину!» А лодка уже плывёт. Поланский нежно обнимает рыжую девушку-подростка. Игнат смотрит фильм Вонг Кар Вая про влюблённых друг в друга мужчин. Аркадий смотрит фильм про стареющего итальянского денди: «Прежде была жизнь. Жизнь, скрытая под бесконечными бла-бла-бла-бла. Всё происходило под болтовню и шум. Тишина, чувства, переживания и страх  —  лёгкие и беспорядочные вспышки красоты».

 

не заметим

 

В кавы. Си бемоль ми. Мы же все После. Бои. Типа «за ок до, и скор наст гроз». Типа «дваж два пя». Гла вра гово —  нет сте , нет фо, нет осно. Муда. Здесь — искрив, там — зате, тут — патоло. Ты бре. А они за тобой на. Не проща. Не прости. Си бе. В ка. И хоp вам аминя.

 

 

уже стёрты

но ещё здесь

 

И тени на белом экране.

 

как рыбы

 

Спи, дорогой, спи.