Счастье

Пьеса написана в рамках проекта «Осенний драмарафон»

 

— Почему же это счастье? Что здесь такого счастливого: человек, замученный трудом, рядом женщина под крылышком мужа, явно неэмансипированная. Да и вообще, этот большой стиль, монументализм, кони как комбайны… Человек в этом мире всего лишь винтик. О каком счастье может идти речь? Очередной программный высер коммунистов. Я помню, даже Канат Ибрагимов сделал оммаж на неё: там вместо коней были нефтяные вышки. Вот прям в тему было.

— Ну как же! Посмотри, как расслаблен её взгляд, поза. Да и он тоже уверен в своей силе, которая правит стадами қалынмала. Они расслаблены и в то же время полны сил для преодоления. Такой позы сегодня не встретишь. Такая поза — у Давида, такое выражение лица — у Джоконды. 

— Да в том-то и дело — в основе здесь христианская композиция Богородицы с младенцем. Этот контур, ареал двух фигур очевиден. Только там Богоматерь и Бог, а тут как бы земные люди являются богами — абсолютно атеистическая икона.

— Только в этом контуре двух фигур ещё и конус юрты очевиден. Не так ли? Вот он, отбасы с камчой в руках, хозяин дома, хозяин степей, хозяин земли. Почему же нет? Разве не в таком мире мы хотим жить, где человек — заботливый сын и пастырь природы?

— Это если он понимает, что он сын. А тут его фигура занимает процентов семьдесят картины, и даже гора на его фоне будто специально немного приподнялась, как бы готовая тоже войти в пределы его владений, и кони расступились перед его величием. Антропоцен, батюшка…

— Да ты посмотри на них: они же слиты в едином ритме с природой — такие же гладкие линии рук и плеч, что и склоны степей и шеи лошадей. Ну и цвет — их лица близки к цвету травы и бурой земли… Сары Арка да и только!

— Эти лица похожи на лица неандертальцев из советских учебников по истории Древнего мира. Ничего не могу с собой поделать.

— Ну, может, в нас и есть два процента неандертальцев. Да и вообще, как эти художники могли себе представить неведомое существо? Ну, конечно, они опирались на то, что видели, то есть на нас. Ну а то, что картинка с учебника первична в нашем сознании, а живопись Айтбаева вторична, — это хороший вопрос.

— Да я тебе говорю: эта картина абсолютно не наша. Это взгляд другого.

— Нет, ну а Культегин, балбалы? Там что, какая-то принципиально иная пластика?

— Там другая пластика. Черты лица те же, но пластика другая.

— Да с хуя она там другая! Та же!

— Ни хуя!

— Заебал, хуйню несёшь какую-то — наше, не наше. Тут вообще не стоит так вопрос.

— Да в смысле, блять?

— В коромысле.

— Қотағым жемеш, заебал.

— Кетші наху...