Способ борьбы с удушьем

У Ольги Передеро вышла новая книга — «Любидо». Сборник личных историй, фрагментов, переживаний, выхваченных из впечатлений и чувств. Её поэзия, как правило, находится на сплаве психологии и интимности (что априори близко: неслучайно психологи дотрагиваются до таких чувствительных областей, до которых обычный человек не рискнул бы дотягуться). При этом подаёт свои тексты Ольга вызывающе — с трикстерской провокацией. И этот образ запоминается. Даже если за текстом скрывается грусть ранимого человека. Мы поговорили с ней о поэзии во всех проявлениях — от литературных масок до книжных предпочтений. Но, главное, постарались заглянуть внутрь средоточия эмоций — где и (за)рождается поэтический текст.

— Ольга, чувства/чувственность и поэзия неразрывны?

— Как психолог я бы сказала, что чувство — неотъемлемая функция психики. Но если попробовать говорить как поэт, то… поэзия бывает как чувственной, так и интеллектуальной, пробуждающей и стимулирующей, скорее это мыслительный процесс. Она может быть любой: живой и мёртвой, как вода, чувственной и бесчувственной. Она не может быть только… пустой и глупой. Разве что изящно глуповатой, как настаивал Александр Сергеевич.

— Ты пишешь часто. Что становится импульсом для каждого нового текста?

— Отчасти это привычка всё превращать в текст — все мыслеформы, переживания, события. Можно даже сказать, я думаю поэзией. С другой стороны, это и способ борьбы с удушьем, как у Бродского, попытка пережить то, что иначе пережить очень трудно. Да, получается отчасти и арт-терапия.

— На одном из твоих выступлений я увидел... вызов (залу, чувствам, даже «нормам морали»). Что это для тебя: попытка скрыть комплексы? Показать то, что многие считают запретным?

— Напомни, что это было?

— На сборном поэтическом вечере в 2022-м в American Space.

— Если ты видишь такое в моей поэзии, то, вероятно, это архетип трикстера, с которым я чувствую связь. Он провокатор и шут, который хочет высмеять, обнажив табу. Табу меня всегда манили как исследователя. Анализ предполагает жажду погружаться во тьму наших бессознательных желаний, понимать запреты, их основания. Это попытка сорвать маски, жажда подлинности… Да, она может быть опасна. И с ней надо осторожно. Нет, не всегда люди готовы и хотят знать правду о своей тени. Как говорил Юнг, встреча с собой — одна из самых неприятных. А я полюбила эти неприятные встречи с собой. Как психолог стараюсь быть острожной — того требует профессиональная этика. Как поэт отказываюсь от осторожности на время.

— Ответы на какие вопросы ты ищешь своими стихами? Полагаю, речь не только о самопознании.

— Ищу ли я ответы в них? Вот вопрос! Если ищу, то на большой вопрос: какой ещё может быть поэзия? Какой формы, какого вкуса? Не только самопознания — познания поэзии, пожалуй, её неисчерпаемости.

— Говорят, творчество самотерапевтично, а бывает ли так, чтобы стихотворения стали личным психоаналитиком?

— Да, да, да! Они меня иногда так удивляют, такое во мне обнажают. Просто диву даюсь.

— Помогает ли тебе психологическое образование в поэзии или, напротив, мешает?

— Поэт и психолог во мне каким-то таинственным, но объяснимым образом сплелись. Юнг писал: «Меня поймут только поэты». Когда прочитала это, смеялась. Но юнгианский анализ правда страшно поэтичен! Архетипы, боги внутри нас, все эти мифы, сказки, сны… Что может быть поэтичнее?!

— Расскажи о своей первой книге «Протуберанцевыми танцами». Как ты шла к ней и какие тексты в неё включила (понимаю при этом, сколько осталось вне книги)?

— У неё драматичная предыстория. Мою первую книгу хотел опубликовать Фонд поддержки культуры «Мусагет», прекрасная Ольга Борисовна Маркова, у кого я училась. И уже почти всё было готово к публикации, от меня требовалось несколько последних штрихов. Но злую шутку сыграла моя прокрастинация. (Могу продолжить анализ такого моего поведения с психологической точки зрения — чего я боялась, бессознательно откладывая публикацию, но, возможно, здесь это будет лишним.) Во всяком случае, я затянула подготовку так, что фонд закрылся, публикация отменилась. Я долго искала другие издательства, пока не решилась на самопубликацию, о чём не жалею. В эту книгу вошло больше текстов, чем в запланированную «Мусагетом», ведь столько лет прошло. Я их долго и мучительно отбирала… Какие именно? Те, что прошли проверку временем, в которых я не успела разочароваться. Хотя, перечитывая книгу сейчас, принимаю её не полностью. Но всё же… вот они, мои дети, такими получились, пусть живут.

— Воспринимаешь ли ты себя казахстанской и конкретно алматинской поэтессой? Или локальные привязки тебе чужды?

— Алматинской — да. Это очень мой город, я в него вросла, можно сказать.

— В твоих текстах достаточно откровенных вещей. Ты действительно так часто влюбляешься или мы видим скорее смоделированные ситуации?

— Да, я часто влюблялась, у меня много любовных историй разной глубины и масштаба, вполне реальных. Хотя поэзия, конечно, отдельная реальность, не всегда идентичная моей биографии.

— Каковы твои ориентиры в поэзии? Через увлечение какими именами/текстами ты проходила?

— О! Всех и не вспомнить. Обожала Цветаеву, с ума сходила по Рембо. Нежно люблю Пастернака. А ещё Рильке. И очень, очень привязана к Тумасу Транстрёмеру. Бродского, конечно, впитала. Трепет вызывает Елена Шварц. Из современных Андрей Сен-Сеньков, Елена Фанайлова… Могу перечислять очень долго.

— Что особенного в твоей новой книге «Любидо»?

— Особенного для читателя? Не мне судить. Особенного для меня — как всегда, новые переживания, маленькие и большие открытия в каждом тексте, в каждой истории. Но станут ли они особенными для читателя, пока не знаю…

— А в целом что для тебя важнее: языковая игра, попытка передать чувства через фонетику, интонации, рефрены, психология в тексте?

— Для меня важнее всего, когда текст удивляет в процессе создания. Если не удивляет ни процесс, ни результат, какими бы инструментами я ни пользовалась, чувствую маленькую неудачу.

— Если выбрать любое время и любое поэтическое поколение, к какому ты хотела бы принадлежать?

— К настоящему. По-другому себя не вижу.

— Что значил в твоей жизни мастер-класс «Мусагета» и можно ли вообще научить писать тексты?

— «Мусагет» меня благословил, можно сказать, выдал билет: «могу писать». Научил чему-то, но больше всего подтолкнул хорошенько, дал понимание, что учиться писать придётся всю жизнь. Можно научить писать, но это как помощь ростку стать деревом — поливать его, ухаживать. Только одному суждено стать вязом, а другому — рябиной. И это базовое, глубинное не изменить, я считаю.

— Какие встречи — литературные и личные — определили тебя?

— Не хочется обидеть перечислением, ведь кого-то забуду. Эти встречи начались с первого дня жизни и длятся, длятся. Родители, учителя, соратники, друзья, белка на ёлке… Они все тут соучастники.

— Одна из твоих подборок в «Дактиле» называется «Как бы не сказать лишнего». А как в самом деле не сказать, особенно для многопишущего человека?

— Да никак! Этому учиться всю жизнь с относительным успехом. Аскеза молчания — ценная практика. Иногда хотелось бы её попробовать.

— Насколько для тебя важно формирование образа (определённая экзальтация, прошлый псевдоним «Странная королева» etc.)? Или ты такая и в жизни?

— Образ человека, Персона — та часть личности, которую мы демонстрируем обществу, зрителям, читателям, коллегам. Это то, что мы делаем автоматически — показываем личину, маску: без масок ходят только маленькие дети и психотики. И мой образ формировался сам собой, без особых стараний. В жизни я бываю разной, но, конечно, среди близких и друзей я не могу постоянно показывать экзальтацию — это утомительно, и я не постоянно чувствую себя на сцене.

— Назови пять поэтических книг современных казахстанских авторов, которые стоит прочитать каждому — и потому, что они хороши, и для того, чтобы лучше понять поэзию Казахстана.

— Попробую выбрать. Тигран Туниянц (Тути) «Край дождя», Павел Банников «На языке шавермы», Иван Полторацкий «33 единицы зелени», Мария Вильковиская «Некоторые отрывочные сведения», Алексей Швабауэр «Небесные носороги».

— Что в жизни делает тебя счастливой?

— Всё, что способно воспринять органами чувств; всё, что способна сотворить; все, с кем нежное тепло. Бывают дни, наполненные, даже переполненные счастьем — они светятся. У каждого есть способность к счастью, иногда люди эту способность утрачивают, но её можно вернуть постоянной практикой. Я приучила себя практиковать счастье, и результатом очень довольна. А печальные, чёрные дни… пусть тоже будут: материал для творения души должен быть разнообразным.

Беседовал Владимир Коркунов