После января всегда следует февраль. Рецензия на повесть Орал Арукеновой

После того как прочитала «Февраль» Орал Арукеновой, я увидела в кинотеатре трейлер казахстанской комедии, завязка которой в том, что двое людей попадают в рабство и пытаются сбежать. То, что в нашей стране способны увидеть смешное в подобной ситуации, говорит об обыденности страшного. Возможно также, что люди настолько устали от несовершенности мира, что только юмор даёт силы говорить. Но Орал Арукенова может и хочет высказываться, не пользуясь им. 

Острая социальность повести делает её одновременно трудночитаемой и жгуче интересной. Неоднозначная диалектика оставляет мрачное послевкусие. Февраль идёт сразу после января, который для казахстанцев долго ещё будет ассоциироваться с беспорядками и кровью. И, словно достойный наследник, последний месяц зимы показывает нрав тирана, превращая надежду в страшный инструмент.

 

Мрак

 

«Февраль» — это жёсткая история. И дело не только в том, что поднимается тема рабства, которое до сих пор существует в глубинках. И даже не в способности автора одним предложением про жестокое обращение с котом выбить дух из человека (предложение после «Каждую задачу Даулет связывал с патовой ситуацией из своей жизни, это помогало ему разыграть шахматную партию» не рекомендую читать людям, для которых издевательство над животными — триггерная тема). Двигаться через текст психологически тяжело, из-за того что он пропитан удручающим и удушающим детерминизмом. В истории есть динамика развития персонажей с отрочества до средних лет, и то, какими они вырастают, зависит только от их отцов. То, что в головы вложили, там и осталось. В Аскаре природную чувствительность, которую взращивала в нём мать, второй родитель загубил на корню (пример — осуждение игры на скрипке), и это научило мальчика быть чёрствым, сделало способным на чудовищные поступки. На Даулета повлиял дедушка, который его растил, — неподкупный уважаемый судья, ставивший справедливость и нравственность превыше всего. Есть ещё второстепенный, но не менее важный для оттенения остальных персонаж — Дима, который идейно унаследовал от отца кодекс чести, по которому нельзя сдавать своих товарищей. И никто из них не может выйти из свой детерминанты. 

Аскар прощать не научился и продолжает мстить даже через много лет, несмотря на то что часть его хочет отпустить обиды: он ведь приехал навестить друга с подачи матери и собирался признаться ему в давней вине, пока не всплыли неприятные воспоминания, а Даулет доверчиво сам не влез в кабалу, как казахстанцы ежедневно, — в кредиты. Аскару не позволяет простить то, что мягкость он считает слабостью с подачи отца, не позволяет себе действий, исходящих из чувствительности души. И одной местью он удовлетвориться не способен.

В то же время Даулет даже не задумывается о ней, несмотря на то что Аскар отдал его в рабство. Возможно, не позволяет чувство вины. Когда-то в юности он ходил на свидание с девушкой, в которую был влюблён Аскар, и Даулет знал об этом. Иногда он вспоминает это и терзает себя, приравнивая в итоге предательство друга к своему поступку, и это противопоставляет их. Внук судьи, даже зная, что в прошлом Аскар написал на него донос, склонен не винить того, а искать оправдания — думать о том, что на мальчика надавили, заставили. Он не знает, что тот придумал историю про пытки, а на самом деле сразу согласился на клевету. Поэтому каждый раз, когда Даулет мысленно разыгрывает шахматную партию Фишер — Спасский 1972 года, проводя аналогии с его взаимоотношениями с Даулетом, он не может вспомнить часть игры, постоянно запинается, потому что он не знает настоящего положения дел, а может, даже не хочет знать. Он не принимает в себя ничего, связанного с местью, принцип «око за око» ему не близок. Благодаря этому его личность остаётся целостной даже в условиях рабства, тогда как Аскар теряет моральную опору, несмотря на то что социально твёрдо стоит на ногах.

Дима же своего рода — искривлённое отражение Аскара, однажды оболгавшего друга перед полицией. Товарищ по несчастью отказывается доносить на Даулета, несмотря на давление, несмотря на угрозу его собственному благополучию. У Димы нет ничего, даже свободы, но он не соглашается следовать вопреки моральному компасу. Компасу, заложенному не лучшим в этическом смысле человеком — преступником, который, отсидев в тюрьме и выйдя на волю, не вернулся к жене и ребёнку, а решил строить новую жизнь. 

Это-то и удручает в тексте. То ли неважно, какой человек и какой посыл вкладывает в человеческую голову — путь словно записан с самого начала. То ли важно, чтобы положительную установку закладывал мужчина, а не женщина, ведь мать Аскара, подталкивавшая его на светлую сторону, не повлияла на его выбор в итоге. И мне больше всего (не считая кота) жаль именно Аскара: такое чувство, словно у него не было выбора. С самого начала было очевидно, кто положительный персонаж, а кто отрицательный, несмотря на то что Даулета представляют как пьянчугу, а Аскара как состоятельного человека. Он депутат, и это, видимо, в наших реалиях ощущается как приговор. Только внешняя сила со стороны, то есть практически чудо, способно повлиять на судьбу человека, как повлиял Олжас, спохватившийся о том, что Даулет пропал, и поднявший свои связи, чтобы найти и вызволить из беды. Так же, как повлиял аруах, явившийся однажды в вещем сне.

Орал Арукенова пишет: «Долгий, промозглый февраль. Месяц неопределённости и надежды. Самый коварный месяц в степи. Страшный джут может настигнуть степняка незадолго до наступления весны. Стоит снегу подтаять раньше времени, может нагрянуть мороз, накрыть землю льдом. Лишить скот возможности к передвижению и доступа к пропитанию. Ранняя весна может привести к разрушительным паводкам и подтоплениям. Постепенный, ровный переход к теплу в феврале происходит редко. Февраль, словно предчувствующий смерть тиран, любит показать напоследок свой кровожадный нрав». И она делает здесь интересную вещь: обыгрывает надежду с негативной стороны, с точки зрения мучительности неопределённости, с точки зрения власти того, кто использует надежду. Из-за надежды на лучшую жизнь, в конце концов, люди берут кредиты.

 

Рабство и кредиты

 

Кредиты и рабство красной нитью проходят через повесть. Хотя и во власть к Казбеку Даулет попадает только в последней трети текста, и людей, стоящих в очереди за деньгами под проценты, он видит незадолго до этого, ещё в самом начале тема заявляется. Аскару звонят назойливые кредиторы — даже у него есть задолженности, хотя он явно хотел бы позиционировать себя как хозяина жизни. «У госслужащего его ранга всегда есть и кредиторы, и должники», — объясняется в тексте. И над Аскаром довлеет власть некого Маке, которому он когда-то недоплатил. Правда, не долг, а, скорее всего, взятку, но в подобных кругах это в сущности одно и то же. Также в сценах во время отрочества главных героев упоминаются слухи о том, что тесно связанная с криминалом семья Евлоевых продала кого-то в рабство. И разговор об этом идёт не менее спокойно и естественно, чем беседа о том, что кто-то взял кредит. Даулета удивляет, что «люди в кабалу добровольно лезут», а Аскара — нет. Он объясняет: «Некоторые даже на откаты согласны, чтобы в такую кабалу влезть. Чисто чтобы наличка в кармане была». И «зло усмехается». Рабство в тексте действительно у всех получается осознанное, люди сами себя продают. Апогей этой ситуации — то, что и рабовладелец Казбек раздаёт кредиты, он этакая старуха-процентщица, и идут к нему, потому что ставки ниже, чем в банках, только должников, которые не могут расплатиться, он присваивает себе. И не только их, но и семью — так он получил свою жену, когда один из задолжавших отдал ему сестру, да и себя в услужение заодно. И есть в этом нечто демоническое. Договор на деньги под проценты оказывается очень похож на сделку с дьяволом, только на кону оказывается не душа, а тело. Впрочем, может и душа? Может, на Даулета аруахи поспорили с шайтаном, и те послали к нему Аскара, чтобы испытать волю человека? Но тот не теряет внутренней свободы даже в рабстве. Он пастырь, и он сам выпрашивает у Казбека себе именно эту работу, но не потому, что жаждет власти, — ему жалко старика, который больше не может справляться с ней. Для него власть — это ноша, а не цель. 

Разумеется, не могло не быть аналогии между людьми и стадом: «Бараны лежали на том же месте, их уже слегка припорошило снегом». Они оставались в некомфортных условиях, потому что «козёл-вожак» (он же козёл-провокатор, который обычно заводит стадо на убой, а сам каждый раз возвращается живым) лёг, и они повторяют за ним. А они ведь даже не одного вида (козёл, кстати, один из символов Мефистофеля). Так и казахстанцы остаются в текущем положении дел, потому что переставшие быть частью народа бастыки не ведут их к лучшей жизни, а оставляют замерзать в непогоде. И только высшая для баранов сила — человек — спасает их, выводя обратно в безопасность, подобно тому, как аруах однажды направил Даулета и Аскара. Он сказал им двигаться на восток, и это можно трактовать двояко — локально и более масштабно. Да, двигаясь на восток в той ситуации, они смогли найти потерявшееся животное. Но если рассматривать это как направление на жизнь, то Казахстан и есть восток. И если властьимущие люди зачастую стремятся покинуть страну, сбежать на Запад, к лучшему уровню жизни, то Даулет в конечном итоге делает ровно противоположное: возвращается к истокам, в своё село, чтобы развивать его, а не искать лучшей жизни в других местах. Разница целеполагания помогает ему пройти испытание.

Но всё это случается лишь по одной причине — чудом. Потому что было вмешательство извне, было направление. Мы не знаем, сражался ли кто-то за душу Аскара, но складывается ощущение, как будто его то ли проиграли, то ли и вовсе отдали без борьбы. Ведь над каждым человеком есть кредитор-хозяин — вопрос в том, кто он. Это ощущение роднит текст с ещё одним кинопроизведением — российским сериалом «Топи». Иносказательное описание общественной жизни на примере глубинки, божественные и демонические сущности, воплощённые в человеческих телах. Только в сериале места чуду не находится.

Орал Арукенова чувствует боли казахстанцев и так точно схватывает их, что местами становится дурно. Социальное расслоение она описывает ярким образом: «Кирпичный забор жирно выделял границу между идеально выложенной брусчаткой вокруг ЖК и ухабистым совковым асфальтом между криво-косо понатыканными панельными пятиэтажками». И там, на другой стороне, «рядом с облезлой, проржавевшей магистральной трубой, расположились новенькие мусорные контейнеры ЖК. Двое бомжей рылись в них. Рядом, на земле, уже стояли в ряд бутылки и несколько пакетов — их добыча».

 

Шахматы

 

И хочется, чтобы за каждую душу поборолись. Хоть бы во время шахматной партии, которая часто в культуре иллюстрирует борьбу света и тьмы. Даулет пытался через шахматы постигнуть диалектику, вспоминал знакомые наизусть знаменитые схватки и связывал с ситуациями из своей жизни. Аскар тоже когда-то играл в шахматы, но не придавал им такого уж большого значения, да и о любимой партии Даулет с ним почему-то долгие годы не говорил. А когда заговорил, столкнулся с непониманием и равнодушием. Для Аскара это всего лишь игра, как и жизнь людей низкого социального статуса. Для Даулета же — способ постижения жизни, поиска истины, возможно, божественного замысла. Он не как Лужин, который жил в мире шахмат, ставя его первее реальности, — для персонажа Орал Арукеновой это инструмент, который человеческий ум направляет на то, чтобы вскрыть тайны мира. Но он как Фауст, который поддался земным искушениям, и они чуть не свели его в могилу, однако в итоге высшие силы его спасли. Даулет вышел «в королевы» из пешек, а Аскар сбежал из родного села, сдался, уступил территорию. Возможно, потому что иногда для победы нужно уступить несколько фигур и не мстить за них, чего Аскар делать не умел: никто его не научил. 

Точно так же люди, которых не научили жить по-другому, берут кредиты, влезают в долги, страдают от повышающихся цен, выходят на митинги. И иногда из-за этого проливается кровь. Но игроки обычно не сочувствуют фигурам, которыми пожретвовали.