Рассказы

Хищник

 Мой отец учил детей литературе. Он любил читать книги и пересказывать мне их смысл. Это было до того, как он ушёл из жизни. Потом я переехала в посёлок к бабушке. Первые два года были самыми тяжёлыми для меня. Я не была дома. И дома у меня уже не было. Отец скончался внезапно. Накануне мы гуляли по парку, как обычно по вечерам. Пришли домой, поужинали, а наутро папа не проснулся. У него остановилось сердце. И часть моего сердца тоже.

В детстве я была бойкой. Хоть мне и дали ласковое имя Жаным. Я бегала во дворе с соседскими мальчишками, лазила по деревьям, не переносила на дух платья. Папа не ругал меня за это. Он запрещал мне только врать и воровать. Не стоит терять доверие людей, говорил он. Не ври и не вреди никому, и всё у тебя будет хорошо с людьми. Это был хороший отцовский совет. Правда хороший. Но не в мире, который живёт по иным правилам.

Маму я помню плохо. Она была красивой. Я всё ещё любуюсь её фотографиями. В детстве папа отвечал на мои расспросы о маме, что она была красавицей и умницей. Папа обязательно добавлял, что я похоже на неё. Мне это нравилось. Часто я спрашивала о маме, чтобы услышать именно это. Мне было приятно думать, что я красивая.

Мама умерла от болезни, когда мне было четыре. Кажется, я перестала разговаривать на какое-то время, когда она ушла. Думаю, я обижалась на неё. А потом всё забылось. Словно в семилетнем возрасте людям стирают детскую память. Может быть, память выпадает, как молочные зубы? Так или иначе маму я помню только фрагментами: как она заваривала чай, как мы ходили в магазин. Я бы всё отдала, чтобы вспомнить её голос. Но не могу.

 Думаю, папе было сложно одному с дочерью. Но он был молодцом, старался заботиться обо мне. Утром он рано просыпался и готовил нам завтрак. Потом уходил на работу, вечером занимался домашними хлопотами. По вечерам он читал, поэтому я была хозяйкой телевизора. Папа не запрещал мне смотреть допоздна фильмы. Мы с ним ладили. В школе он хотел ходить со мной в буфет и вместе обедать. Но я ходила с подругами. Наверное, папе было грустно в такие моменты? Или он радовался, что у меня есть друзья? Где эта граница любви, когда ты можешь отпускать человека ради самого человека? Но зато мы всегда ужинали вместе. Каждый день. Я рассказывала про свой день в школе, кто что натворил в классе. Папа слушал и задавал вопросы. Потом он целовал меня в лоб. Он спрашивал, хочу ли я вымыть посуду. Если я говорила, что не хочу, он не ругал и не обижался. И мыл посуду сам. Иногда только говорил, что я могу вымыть посуду, как захочу. И уходил читать.

Первое время в посёлке я почти не выходила из дома. Бабушка с дедушкой мало говорили о папе, но было заметно, как они тоже тоскуют по нему. Друзья у меня появились только спустя какое-то время.

Мне исполнилось шестнадцать, когда я окончила десятый класс. Не знаю как, но я вдруг стала чувствовать себя девушкой, а не пацанкой. Шорты и брюки я сменила на платья и юбки. И чувствовала себя комфортно, когда надевала одежду более нежных цветов.

— Как так вышло, — как-то спросила я у дедушки, — я так незаметно повзрослела, хотя внутри чувствую себя маленькой.

— Некоторые перемены приходят незаметно, — сказал дедушка. Он курил во дворе. Я сидела рядом с книгой в руках, но читать мне не хотелось. — Я тоже не чувствую себя стариканом. Но игнорировать это всё сложней.

— Ты совсем не старикан. Но курить тебе точно нужно меньше. Сколько можно курить? 

— Мне нравится курить, — улыбнулся дедушка. 

 

В одиннадцатом классе у всех на уме были только отношения и куда поступить после школы. У меня же с отношениями дела обстояли плохо. У меня их не было. Мне нравились мальчики, но, когда я узнавала их получше, они казались мне грубыми. Или глупыми. Чаще и то, и другое. Айна вечно пыталась свести меня с кем-нибудь. Я была не против ухаживаний. Но парни часто после двух дней общения намекали на секс. Секс. Такое резкое слово. В школе его даже вслух не произносят или все смеются, когда кто-то говорит это слово. Секс мне казался таинственным, но узнавать его с парнем, которого знаю три дня, мне не хотелось.

Вопрос выбора профессии волновал меня больше. Дедушка советовал выбрать дело по душе. Но мне по душе смотреть сериалы, слушать музыку, читать книги, болтать по телефону. И всё в таком роде. За такое деньги не платят.

— Не спеши, — говорил дедушка. — Чем бы ты хотела заниматься всю жизнь?

— Не знаю, — сказала я.

Правда, я не знала. Как можно в шестнадцать лет отвечать на такие вопросы?

Но так как в школе с нас требовали определиться с выбором профессии, я выбрала журналистику. Сначала это был наобум. Я же люблю читать и вроде неплохо пишу. Но, как часто бывает, случайный выбор может обернуться чем-то большим.

Я много читала про журналистику, изучала крупные издания, читала их статьи. Начала вести дневник. Кстати, вы его и читаете сейчас. На Новый год в одиннадцатом классе я загадала поступить на факультет журналистики. А потом мы с Айной напились шампанским. Мы лежали дома на полу. В комнате светили гирлянды. По телевизору шёл какой-то концерт. Дедушка с бабушкой уже спали.

— Чего бы ты хотела, ну больше всего? — спросила я Айну.

— Хочу уехать отсюда. Да, точно, уехать, — сказала Айна. — Мне тесно здесь. Невыносимо.

— Мне тоже.

— Можем уехать вместе… 

Айна лежала набоку и смотрела на меня.

— Я так и думала, что мы уедем вместе, — ответила я.

— Хорошо, — сказала она и обняла меня.

 

После каникул школьные дни шли своим чередом. Мы продолжали готовиться к выпускным экзаменам.

Я вышла с Айной из школы после уроков.

— Если хочешь, пойдём ко мне, — сказала я.

Айна задумалась, потом ответила:

— Может быть, на днях… Сегодня мама попросила помочь по дому.

— Ладно, — сказала я.

Мы также общались и проводили время вместе в школе, но после Нового года стали реже оставаться наедине. Мне кажется, это грустные моменты в дружбе. Кто-то начинает обязательно отдаляться. И печально, когда отдаляются от тебя.

Мы попрощались, и я пошла домой. Я жила рядом со старым детским садиком. Когда-то сюда ходили дети, сейчас в заброшенном здании ошивались пацаны с параллельных классов. Курили или пили пиво. Я надела наушники и включила музыку. Мне нравилось так гулять. Я иногда представляла, что иду не по посёлку, а по Парижу например. Кругом красивые улицы, красивые люди, красивая жизнь.

Когда я шла мимо садика, мне посигналила белая машина. Она была совсем рядом и чуть не наехала на меня. Я подумала, что из-за наушников я не услышала её. Из машины вышел высокий, статный мужчина. Худощавый, в осенней куртке тёмно-зелёного цвета. Я сняла наушники и извинилась.

— Всё нормально, — сказал мужчина и посмотрел по сторонам. Затем он замахнулся, и мир вокруг погрузился в безмолвную тьму. 

Очнулась я на заднем сиденье машины. Рядом сидел статный мужчина, казах. За рулём сидел русский мужчина. Лицо жгло от боли. Казах посмотрел на меня и сказал, что всё будет нормально, что они меня не тронут.

Я заплакала.

 

Мы долго ехали по незнакомой мне трассе. Серая линия дороги разрезала белую, глухую степь. Изредка вдоль появлялись деревья или небольшие строения. К вечеру мы приехали в какой-то небольшой посёлок. Дома здесь были маленькими, в окнах горел свет. Из труб на крышах к небу тянулся дым. Мы по бездорожью добрались до какого-то строения, похожее снаружи на ферму. Навстречу вышли два парня.

— В сарай её, — сказал казах.

Один из парней вытащил меня из машины. Лицо его мне показалось красивым. В фильмах такие парни спасают девушек, а не крадут.

Он повёл меня под руку к сараю. Второй парень шёл впереди нас. Я не сопротивлялась. Боялась, что я разозлю их и что они меня ударят. «Меня никогда не били», — пришло мне в голову. Отец ни разу не поднимал на меня руку. Дедушка тоже. 

Парень, который был впереди, открыл замок на дверце сарая. Парень, что был рядом, толкнул меня внутрь. В сарае было темно, но я разглядела, что у дальней стены сидят девушки. Никто из них не обратил на меня внимания. Все сидели и словно глядели в пустоту. На полу в разных местах лежали подушки и одеяла. Я села. И это был самый страшный момент в моей жизни. Только в этот момент, сидя на грязном одеяле в тёмном сарае, я поняла, что меня похитили. Что это не игра. Что я не смогу выйти за дверь и пойти домой. Это осознание сдавило мне грудь, и еле видные стены сарая расплылись от слёз в моих глазах. 

Наутро я проснулась от холода. Было ещё темно. Рядом сидела девушка с длинными волосами.

— Как тебя зовут? — спросила она. Лицо её было бледным и худым. На ней была красная куртка.

Я осторожно присела.

— Жаным… Меня зовут Жаным.

— Я Айка, — сказала она.

Настала тишина. Словно другие вопросы были лишними при этом знакомстве. Мы поняли, что близки. Нас сблизила общая беда.

— Не повезло тебе… — сказала Айка. — Как и всем нам.

 

— Хуже всего, что они накачивают нас наркотиками, — сказала Айка. Она была старше меня на несколько лет. Её похитили, когда она вышла в магазин. Остановилась чёрная машина. Казах оглушил её ударом. Очнулась она уже в сарае. — От наркоты мозг плывёт, что уже не можешь стоять на ногах, а о побеге и думать не надо. 

— Может быть, нас найдут, — сказала я, надеясь, что Айка скажет «да». 

— Нас пока и не ищут. Может, только родные…

После этих слов в сарае повисла тяжёлая тишина.

— Расскажи о себе, — нарушила её Айка. — Скоро нам введут наркоту, и мы ужу не поговорим.

Через час нам ввели какое-то вещество из шприца. Айка легла на спину и закрыла глаза.

— Лучше не сопротивляйся этому, — сказала она. — Просто постарайся заснуть.

Я легла. Тело моё расслабилось. Силы куда-то ушли. Мир вокруг отдалялся, звуки, свет из щелей сарая и голоса становились далёкими, словно я уезжала от них на велосипеде. Медленно я начала засыпать, дыхание моё стало ровным, и я провалилась в тихую, безмолвную тьму. Впервые, как я оказалась здесь, мне стало хорошо и спокойно.

Сквозь сон я чувствовала, как у меня болит голова. Хотелось пить. Я открыла глаза и не сразу поняла, где я. На секунду мне показалось, что всё это было сном. Я даже обрадовалась. Самая краткая радость в моей жизни. Реальность тяжёлым молотом ударила по голове.

В сарае было уже светло. Айка спала рядом. Другие девушки уже пришли в себя и разговаривали. Я подсела к ним.

— У вас есть вода? — спросила я.

Девушка с короткими волосами показала на флягу в углу. Рядом на земле лежал ковш. Я зачерпнула воды и стала жадно пить. Потом меня стошнило, и я выблевала всю воду на пол.

 

На следующий день в сарай зашли казах и русский Оба в чёрном. Казах держался строго и уверенно, выпятив грудь вперёд. Казалось, что он пришёл на бал выбирать себе суженую. 

— Встаньте все, — сказал он. 

Мы встали в один ряд — пять девушек. Я и Айка стояли рядом.

Казах начал рассматривать каждую из нас. Он остановился напротив Айки, словно в музее увидел красивую картину. Затем он расстегнул её куртку и поднял свитер, обнажив груди.

— Берем её, — сказал он, потянув Айку за руку.

Я испуганно смотрела на Айку. Мне стало страшно остаться без неё здесь.

— Всё будет хорошо, — сказала она мне.

— Заткнись, — сказал русский мужчина. 

Казах же сначала посмотрел на меня, а потом подошёл. 

— Значит, вы подруги… — продолжал говорить русский.

Казах начал осматривать меня, как сувенир. Трогал лицо, шею, грудь. Опустил руки ниже и пощупал меня там, ниже живота. Меня трясло от страха.

— Её тоже забираем, — сказал он, и русский, потянув меня за куртку, поставил рядом с Айкой.

Я посмотрела на казаха и чувствовала грязь на своих волосах, на лице, на теле. Я чувствовала, что он вылил на меня ведро желчи и противной слизи. Я смотрела на казаха, и впервые в жизни мне захотелось убить человека.

 

Нас усадили в белую машину, в которой меня привезли сюда. В салоне было жарко и громко играла музыка.

Русский сел за руль и повернулся к нам:

— Вы не парьтесь. Быстро доедем, часа четыре. До темна будем. — Он улыбнулся Айке и добавил: — Если что нужно будет, скажи мне. Я здесь хороший, в отличии от него. 

Айка плюнула ему в лицо.

— Ах ты сука! — крикнул русский.

Он схватил Айку за волосы и с размаху ударил её ладонью по лицу. Я закричала.

Дверца за русским открылась, и казах его вытянул на улицу.

— Успокойся, — сказал он. 

Они отошли, казах ему что-то сказал, и оба вернулись в машину. Казах из кармана вытащил пистолет и обернулся к нам.

— Если одна из вас сделает какую-то глупость в дороге, я убью вторую, понятно? — Он посмотрел на Айку: — Начнёшь убегать или подавать сигналы другим машинам, я пристрелю твою подругу. Всё поняла?

— Да, — сказала Айка.

Казах посмотрел на меня:

— Надеюсь, ты тоже поняла.

Я кивнула.

— Поехали, — приказал казах.

И мы двинулись в неизвестность на заднем сиденье белой машины.

В салоне играла музыка. Казах повернулся к русскому:

— Что за песни ты слушаешь?

— Это лирика, — ответил тот. — Настоящая мужская лирика.

В песне мужские голоса пели про тюрьму. Или про то, как сбежали из тюрьмы. Было сложно понять суть, там было много незнакомых слов.

— Поставь что-нибудь другое, — сказал казах.

— Ты совсем не понимаешь, прислушайся к словам… — твердил русский, защищая песню.

Казах посмотрел на него и переключил радиостанцию. Заиграла весёлая песня из восьмидесятых. 

— Вечно ты так, — сказал русский.

Казах сделал громче, положил голову на спинку сиденья и закурил. 

Айка спала. А может, просто ехала с закрытыми глазами и представляла себя в другом месте. Мы ехали по трассе среди степи. Машины встречались редко. Дорога была однообразной. Кругом только белые, заснеженные бугры. И небо, которое уходит за горизонт. Казах время от времени переключал радиостанции. Русский убавлял звук, но казах обратно возвращал громкость. Я начала засыпать. 

 

Я проснулась оттого, что ударилась головой о боковое стекло. Кругом всё кружилось, нашу машину смыли в унитаз.

— Не тормози! — крикнул казах.

Но, наверное, было уже поздно. Потому что после этих слов мир перевернулся, послышались удары и скрежет металла. Салон заполнили холодный воздух и снег. После наступила темнота.

 

Айка трясла меня за плечо. Я услышала, как она зовёт меня и просит очнуться. Она смотрела на меня через разбитое окно. Я смотрела на неё снизу вверх и поняла, что машина перевёрнута. 

— Нам надо бежать, — сказала Айка, увидев, что я открыла глаза. — Давай, выходи.

Она начала тянуть меня за руку. Я закричала от боли в плече. Айка закрыла мне рот ладонью.

— Потерпи, — тихим голосом сказала Айка. — Нужно выбираться, пока они не очнулись.

Я посмотрела внутрь салона и увидела лежащих казаха и русского. Казах казалось спит. Русский лежал в неестественной позе, и лицо его было залито кровью.

Айка убрала ладонь, посмотрела на меня и сказала:

— Я сейчас потяну тебя за куртку, слышишь? Тебе нужно будет оттолкнуться ногами, чтобы помочь. 

— Да. Я постараюсь.

— Умница. Готова?

Я упёрлась ногами в сиденье. И когда Айка начала тянуть, оттолкнулась. В плече опять вспыхнула боль. Я вскрикнула. Но Айка продолжала тянуть.

— Давай, давай, ты сможешь.

Я сильнее оттолкнулась от дверцы и почувствовала, как Айка меня тащит к свету. Я по пояс лежала на снегу.

— Получилось, — сказала я.

Айка сидела рядом. Её лицо было в порезах от стекла, в крови, волосы прилипли к ранам на лбу.

— Бежим, — сказала она, помогая мне выбраться до конца из машины.

 

Айка остановилась, когда мы пробежали метров пятьдесят. Она повернулась к машине.

— У них точно есть телефон. Нужно забрать его, — сказала она. — Без телефона мы просто замёрзнем посреди этой дороги.

Я боялась подходить к машине и стояла на месте. 

— Русский точно умер, — сказала Айка. — Не бойся. Казах тоже...

Колёса, обращённые к небу, всё ещё кружились, когда мы вернулись к машине. Айка нырнула внутрь. Только её ноги торчали из разбитого окна.

Я стояла и смотрела вокруг. Сердце колотилось. Я вспомнила, как в детстве была на аттракционе, который поднимал детей вверх и резко опускался. Самое страшное было на этом аттракционе, когда он застывал наверху, и я ждала, когда он сорвётся вниз. Сейчас я чувствовала то же самое.

Айка вскрикнула. Она начала выбираться из окна. Я потянула её за куртку. В руках у неё был телефон.

— Он живой, — сказала она.

Мы бежали к дороге. Ноги проваливались в глубокий снег. Лёгкие начало жечь. Я обернулась. За нами, хромая, шёл казах, настигая нас, словно метастазы. Он достал пистолет и выстрелил. Я упала. Айка подняла меня, и я потянула её за руку, без слов давая понять, что нам нельзя останавливаться. 

За нами прозвучало ещё два выстрела. Айка остановилась, начала набирать номер на телефоне. Затем прозвучал ещё один выстрел, и она упала на снег.

Айка лежала на спине. Глаза смотрели в небо. Лицо спокойное. На голове — месиво из волос и крови. Я закричала долгим криком, пока он не перешёл в рыдание. Я склонилась над Айкой. Кровь пропитала весь снег рядом. Казах приближался и сделал ещё один выстрел. Я поцеловала Айку и побежала к дороге. 

Выбежав на дорогу, я обернулась. Казах шёл следом. Он не бежал, но казалось, что догонял меня. Прихрамывая, он приближался, словно точно знал, что догонит меня. И убьёт. Я снова побежала. Раздался ещё один выстрел. Рано или поздно он попадёт в меня.

 

В детстве, когда мне было лет семь, я пошла бегать с папой. Он бегал по утрам, когда ещё были сумерки. Мы шли с ним по спокойному и серому миру к школьному стадиону. Я рассказывала ему про свои сны. Или ещё про что-нибудь. 

— Готова? — спросил папа, когда мы были на стадионе.

Я кивнула. Мы побежали. Вначале мы бежали вместе. Потом я начала отставать. Папа сохранял темп и отдалялся от меня всё дальше и дальше. Я пыталась ускориться, но сил бежать уже не было. Лёгкие жгло, голова кружилась. А папа всё бежал, не оборачиваясь.

Я села на дорожке от усталости. И заплакала, хоть и не хотела показывать слёзы папе. Я не хотела, чтобы он подумал, что я слабая.

— Ты ушиблась? — подбежал он ко мне.

— Нет, — сказала я.

Большего ничего не сказала. Больше ничего не надо было говорить. Папа обнял меня и поцеловал.

— Пойдём, — сказал он.

Мои лёгкие жгло, как и в то утро. Я чувствовала, как футболка и бельё намокли от пота. Мне хотелось сесть на этой пустой дороге и чтобы папа спас меня.

 

Казах шёл за мной. Он больше не стрелял. Я старалась бежать. Я боялась, что, обернувшись в очередной раз, увижу, что он не идёт, а бежит на меня. Но он шёл своей хромой походкой. И между нами пока было расстояние. 

Дорога вела в пустоту. Она тянулась прямой линией до горизонта посреди белого безмолвия.  Я бежала по этой серой линии и думала, что скоро казах убьёт меня. Боль в руке не проходила. Я обернулась в очередной раз. Казалось, что его походка становилась более уверенной. Казалось, что он уже почти не хромает.

Солнце клонилось к закату. Скоро стемнеет. Тогда у меня получится оторваться. Но что это даст? Если меня не убьёт казах, то убьёт мороз. И я поняла, почему казах не спешит. Он кому-то позвонил. Он просто не теряет меня из виду. Он может часами так идти за мной. Потом приедет машина, и меня заберут. Обратно в тот сарай. Эта мысль меня напугала больше, чем мысль замёрзнуть в степи.

Я заметила небольшую точку, которая медленно двигалась навстречу. Красная, которая становилась всё больше и обрела чёткие очертания. Это была машина. Она ехала по этой забытой всеми дороге. Я обернулась и увидела, что казах, прихрамывая, бежит за мной. Это не его машина, не та, которую он ждал. Я побежала вперёд.

Главное — привлечь внимание, подумала я. Главное, чтобы машина заметила меня. Тогда я спасена. Я бежала и махала правой рукой. Левую руку я не могла поднять. Я начала кричать и звать на помощь.

Красная машина ехала ещё далеко от нас. Я обернулась. Казах отставал. В его руке был чёрный пистолет. Я продолжала кричать. Красная машина продолжала ехать.

Я остановилась. Казах тоже остановился и нагнулся, уперевшись руками в колени. Я подумала, что он потерял надежду. Но потом поняла, почему он остановился. Машина свернула с дороги направо и поехала по снежной колее вглубь степи. Красная машина удалялась, поднимая за собой столб снежной пыли.

— Стойте! Нет-нет-нет… Стойте! — закричала я. Моё спасение казалось таким реальным, но теперь оно свернуло с дороги в заснеженную степь. — Пожалуйста… стойте. Стойте. — Мой крик перешёл в шёпот. 

Ничего не выйдет. Я не убегу. Меня заберут обратно в сарай. Эта степь — ловушка. Здесь невозможно спрятаться, невозможно скрыться. Я сдаюсь.

Я села на дорогу и замолчала. Я смотрела, как казах шаг за шагом приближался ко мне. В его руке был пистолет.

— Хорошо, что остановилась, — сказал он и сел рядом. — Если бы продолжила кричать, я бы убил тебя. И людей в машине убил бы, если бы они остановились.

Он достал из кармана куртки коричневую пачку сигарет. Закурил.

— Кажется, у тебя сломана одна рука, — сказал он. — Ты ни разу не махнула ей. А в твоём положении люди машут двумя руками. — Он выпустил дым. — Ничего страшного. Скоро приедет машина и заберёт нас. После я посмотрю твою руку.

Я молча сидела на дороге. Он догнал меня. Я будто только сейчас осознала, что Айки больше нет. Он её убил. Меня вернут обратно в сарай. Потом снова куда-то повезут и сделают меня товаром. Подсадят на наркоту и выбросят на улицу. А когда ты бездомная наркоманка, твоим рассказам не верят. Я заплакала. На секунду мне показалось, что казах приобнял меня. Но он приподнял меня.

— Нам нужно отойти с дороги, — сказал он. — Пойдём. 

Казах пошёл в степь, отдаляясь от дороги. Одной рукой он тащил меня за собой.

— Тебе повезло, — говорил он. — В пистолете остался один патрон, а ты довольно далеко убежала. Не то бы я тебя пристрелил. И повезло, что твоё лицо не изуродовано после аварии. Так бы я тоже пристрелил тебя.

Мы отошли от дороги. Он посадил меня в снег.

— Если остановятся машины, молчи. Буду говорить я. Если что-нибудь выкинешь, я тебя убью, — сказал он. — И тех, кто остановится, тоже убью. 

Я кивнула.

— Хорошо, — сказал он.

Его лицо было напряжённым. Словно он поднял тяжёлый груз. Он нагнулся осмотреть свою ногу. На правой штанине джинс, выше колена, проступило кровавое пятно. Он шипел и издавал странные звуки, осматривая рану. На лбу у него проступил пот. Было видно, что ему сейчас больно. Пистолет торчал из кармана его куртки. Я посмотрела на дорогу. Было пусто. Затем схватила пистолет и встала, направив на казаха ствол. 

Казах поднял глаза на меня. В них не было страха. Я держала его на мушке. Левая рука болела.

— Там один патрон, — сказал он и сел в снег. Я стояла над ним с оружием наготове. — У тебя сломана левая рука. При отдаче это рука дёрнется, и ты промажешь. Больше стрелять будет нечем.

— Я не промажу, — ответила я. — Дайте мне телефон.

Казах вытащил из кармана куртки телефон и бросил под ноги. Затем вытащил пачку сигарет и закурил. 

— Захочешь позвонить, придётся пользоваться целой рукой, а пистолет держать сломанной. Тогда я отберу пистолет и пристрелю тебя. И это будет хорошим концом для тебя. — Он замолчал и прикурил сигарету. — Потому что, если ты захочешь пристрелить меня, ты промажешь. И у меня не будет патронов, чтобы пристрелить тебя. Тогда мне придётся раскроить твой череп стволом. А так умирать не очень-то приятно.

Я сделала два шага назад. Казах засмеялся:

— Не споткнись. Я не прощу такой ошибки… Отберу ствол и пристрелю тебя. Мне нравится твоя смелость. Не ожидал от тебя. Но, как ты поняла, у тебя есть только один вариант остаться в живых, — он посмотрел мне в глаза. — Отдай мне пистолет, мы дождёмся машину и вернёмся обратно. Сделаешь что-то другое — и ты умрёшь. Умрёшь быстро или мучительно медленно. Зависит — будет ли в стволе патрон.

Моя левая рука болела и опускалась медленно вниз.

— Хорошо, — сказал казах. — Я сейчас медленно встану. Подойду к тебе, и ты мне отдашь пистолет. И я тебя не убью.

Он бросил сигарету на снег. Та зашипела и погасла. Казах медленно поднялся, опираясь на левую ногу. Он возвысился надо мной. Я отошла ещё на два шага назад.

— Если сделаешь ещё один шаг назад, я тебя убью, — сказал казах. — Сейчас я медленно подойду к тебе, и ты мне отдашь ствол. Поняла?

Пистолет я уже направляла к земле. Его тяжесть отдавала болью в руке. Казах сделал шаг. Второй.

— Хорошо, — сказал он. Нас разделял только один шаг. Он протянул руку: — Давай пистолет сюда.

Я направила пистолет на него и нажала на курок. Мои уши заложило от выстрела, и я бросила оружие на землю. 

Казах лежал на спине. Кровь под его головой заливала снег, разрастаясь красным пятном. Правый глаз был открыт. Левая сторона лица была разорвана выстрелом. 

Я села, подняла телефон. Он был заблокирован. Я зашла в экстренные вызовы и набрала номер полиции. Слух начал возвращаться ко мне. Но, кроме ветра, я ничего не слышала. Я сидела приставив к уху телефон. Тишину нарушил звук исходящих гудков.

 

Земля плача

Тело мальчика нашли недалеко от посёлка. Он лежал набоку, как младенец. Ноябрь был холодным, но мальчик лежал без куртки. Его свитер в ромбик и брюки были в грязи. Бледное лицо мальчика и тёмные волосы были испачканы грязью, глаза закрыты. Его приоткрытый рот был заполнен землёй. 

Мальчика нашёл местный пастух. Он не сразу понял, что это тело. Ему показалось, что это кучка одежды, которую кто-то выбросил. И прошёл бы мимо, если бы не мысль «вдруг там хорошая одежда», и он решил посмотреть. Увидев тело, пастух пытался очистить рот от земли и привести мальчика в сознание. Умыл лицо. Но мальчик не открыл глаза. Пастух заплакал. Со слезами он пошёл обратно в посёлок. И уже там вызвали милицию.

Слухи в посёлке распространяются быстро. Когда участковый приехал на место, где нашли тело, там уже были люди.

— Отойдите все, — сказал участковый. Он был в тёмно-синей форме. Милицейская куртка на нём сидела плотно, как доспехи. Поверх чёрных сапог участковый надел целлофановые пакеты с надписью «Рахмет». — Ох, блять.

Он пытался оставаться спокойным, но такой картины раньше не видел. Обычно его вызывали, когда крали чей-то скот. Или из-за семейных скандалов.

Осмотрев тело, участковый вызвал машину, и мальчика увезли. Случай окрестили несчастным. Мальчик утонул в реке, и его вынесло на берег — таков был окончательный вердикт. Родители в горе похоронили ребенка. И все забыли про этот случай.

 

Прошло три года. Кайрат сидел у себя в кабинете. Он перевёлся в школу в посёлке Теренсай учителем литературы несколько лет назад. Школа была маленькой. Работа не доставляла много хлопот. Да и ученики были спокойными. Если не брать старшеклассников. Начиная с девятого класса пацанам будто сносило головы. Пьянки, наркотики, драки. Кайрату было больно наблюдать за этим, но напрямую эти проблемы его не касались. Его дело было обучать детей литературе. 

В этот пятничный вечер Кайрат проверил работы учеников и вышел из школы. Он быстрым шагом шёл домой, потому что хотелось курить. По правилам школы учитель должен представать перед детьми в роли святого. Всегда прав, не имеет никаких вредных привычек. Дети не доверяют таким людям. Дети доверяют тем, кто с ними говорит на одном языке. «И учебникам не доверяют», — подумал Кайрат. Все писатели, о которых он рассказывал детям, вели сумасшедшую жизнь. Стрелялись на дуэлях, проигрывали состояния в рулетку, имели любовниц. И Кайрат на занятиях рассказывал ученикам правдивые истории о писателях. Чтобы ученики сами решали, какой автор им ближе, какой автор им будет интересен. И сами хотели читать. 

Кайрат проходил мимо заброшенного здания. Раньше здесь был детский сад. После развала Союза развалился и садик. Осталось только здание, откуда вынесли всю мебель и где побили стёкла. Он посмотрел по сторонам и закурил сигарету. Прохладным весенним вечером было приятно курить. Кайрат глубоко затянулся. Тут он увидел небольшой бугорок на земле. Остановился. Выдохнув дым, подошёл ближе. На земле лежал мальчик. 

— Аман, Аман! — вскрикнул Кайрат.

Учитель приподнял голову мальчика и увидел, что рот его был заполнен землёй. 

Когда приехал участковый, Кайрат рассказал, как он нашёл тело. К милицейской машине начали подходить зеваки, и вскоре вокруг собрались люди.

— Мы всё записали, — сказал участковый. — Можете идти. И покиньте место несчастного случая! — крикнул он толпе.

— Это преступление, — ответил Кайрат. — Это ведь преступление.

— Мы пока этого не знаем, — ответил участковый. 

 

Кайрат не мог долго заснуть. Тело мальчика всплывало перед его глазами. Рот, переполненный землёй. Он точно слышал что-то похожее, но не мог вспомнить где. Сама фраза «рот, заполненный землёй», ему казалась знакомой. 

— Блять, точно, — сказал он вслух.

Кайрат накинул на себя лёгкую куртку и вышел из дома. Он прошёл по тёмным улицам посёлка и остановился перед домом пастуха — маленькой времянки посреди большого двора, не ограждённого забором. Кайрат постучал в дверь.

— Кто? — послышался голос.

— Я, Кайрат, — ответил учитель.

— Не қаңғырып жүрсін[1]? — сказал пастух, открывая дверь.

Кайрат зашёл в дом, тесный и тусклый. На кухне стоял круглый стол, на столе стояла водка.

— Жены нет сегодня, — сказал пастух. — Будешь? — кивнул он на бутылку. 

— Нет. Я по делу. Помнишь, ты находил мальчика, давно, — прямо сказал Кайрат. — Как ты его нашёл, что там произошло?

Пастух задумался, словно не понимая, о чём идёт речь. Потом кивнул.

— Да, находил. Находил мальчика, — ответил он с умным видом. — Умер от несчастного случая. Захлебнулся в реке.

— Так ты его выловил с реки?

— Нет, — ответил пастух. — Тело лежало на берегу. Весь в грязи, рот заполнен землёй. — Говоря это, пастух показал на свой рот.

— Он точно был на берегу? — уточнил Кайрат.

— Я точно помню: он был на берегу, — ответил пастух и выпил водку из пиалы[2].

Кайрат попрощался, дошёл до двери, но обернулся:

— А с чего ты взял, что это несчастный случай?

Пастух посмотрел на него тем взглядом, когда считаешь, что твой собеседник идиот, и ответил:

— Милиция так сказала. Не будут же они врать.

 

Утром Кайрат проснулся поздно. Когда он вышел в туалет на улицу, солнце уже светило ярко. Ощущалась весенняя свежесть. И вчерашний случай ему показался сном. Будто бы он видел это в фильме. Как могут происходить такие ужасы в мире, где такое солнце? Кайрат позавтракал, выкурил не спеша сигарету и принялся за чтение.

В понедельник перед школой собрались все ученики. В центре, напротив них, стояла деревянная переносная трибуна. За ней стояла директриса. В сером костюме-тройке она выглядела строго. Поправляя очки, она сказала: 

— В пятницу произошла трагедия. Несчастный случай. Вечером нашли мёртвым ученика четвёртого класса Махмадиева Амана. Приносим соболезнования его родителям и близким.

Ученики молчали. Кайрат заметил, как в воздухе повис вопрос. Никто не осмеливался спросить: «Что же произошло?» Каждый почувствовал тревогу, как влагу у себя на коже. Директриса удалилась, прозвенел звонок, и ученики начали расходиться по классам.

Кайрат зашёл в класс. Ученики обсуждали между собой новость. Увидев учителя, встали, приветствуя его.

— Садитесь, — сказал Кайрат. — Сегодня будет самостоятельное занятие. Запишите задание.

Дав детям задания, он вышел из класса и направился к директрисе.

— Входите, — отозвалась она на стук в дверь.

— Саламатсыз ба.

— Саламатсыз ба, Кайрат. — Директриса сидела за массивным коричневым столом. На столе был беспорядок, лежали бумаги и стояла табличка с надписью «Жоламанова Айжан Абдуллаевна».

— Мне кажется, дети в опасности, — прямо сказал Кайрат. — Мы должны сказать им об этом.

Директриса посмотрела на него, дав понять, чтобы он продолжил.

— То, что произошло с Аманом, не просто несчастный случай, — Кайрат сказал это резко и громко. — Его убили. И я подозреваю, это не первый случай. Помните, у реки нашли мальчика, его рот был заполнен землёй. И у Амана. Я видел тело, его рот кто-то наполнил землёй.

Директриса откинулась на спинку кресла и вздохнула. Она какое-то время молчала, словно обдумывая свой ответ. Затем сказала:

— Милиция сказала, что это несчастный случай. Мы не принимаем решения в таких делах. Мы школа, наше дело — обучать детей.

— И защищать, — добавил Кайрат. — Это забота любого взрослого человека.

Директриса была опытной женщиной. Она не стала спорить, хоть её и смутил резкий ответ учителя. Спор означал бы, что она не согласна с тем, что её школа должна защищать детей. И Айжан Абдуллаевна мягко заговорила:

— Кайрат, я вас понимаю. Я сама очень расстроена этим несчастным случаем. Но мы не можем бить тревогу. Прошло всего несколько дней, и милиция дала информацию, которой мы придерживаемся. — Директриса покрутила в руках карандаш и добавила: — Я уверена, в ближайшее время мы получим более подробную информацию по этому случаю. Тогда мы и примем необходимые меры. 

Настала тишина. Это было её последним словом. Кайрат хотел встать, но, задержавшись, сказал:

— Мы должны сами предупредить детей. Собрать их на линейке и предупредить, что в посёлке может быть небезопасно. Мы…

— Мы этого не сделаем, — перебила его Айжан Абдуллаевна. Её начал раздражать учитель, но она пыталась сохранить спокойный тон. — Если я сейчас забью тревогу и окажется, что опасности не было, мне придётся отвечать за шумиху. Не вам, Кайрат, оправдываться за всю истерику перед родителями из-за ваших фантазий.

— Но ведь дети могут быть в опасности, — настаивал Кайрат.

— Не вам это решать, Кайрат. Для этого есть милиция. Делайте свою работу, — сказав это, директриса дала понять, что разговор закончен.

Кайрат вышел из кабинета.

 

Прошла неделя, но никаких новостей не было. Кайрат курил у себя во дворе после рабочего дня. Изо дня в день он следил за новостями и разговорами по поводу смерти Амана. Но ничего нового в них не было. Кроме того, все начали забывать о случившемся. Прошла только неделя, но Кайрату казалось, будто это было в другой жизни. И горе касалось только родных и близких мальчика. Милиция остановилась на версии несчастного случая. Что Аман играл в заброшенном здании и упал со второго этажа. То, что его рот был заполнен землёй, никто не упомянул. Народ передавал версию несчастного случая из уст в уста, и она для многих стала правдой. Никакой шумихи, никакой истерики.

Кайрат докурил сигарету. Он не хотел заходить в пустой дом. После смерти мамы дом стал чужим. Какое-то время Кайрат думал продать его и уехать в город. Устроиться в другую школу. Начать другую жизнь, где его он встретит женщину, они полюбят друг друга, будут гулять по парку, ходить в кино, потом поженятся. Друзей у него не было. Многие в посёлке считали его чудиком. Постоянно упоминает в разговоре литературу. Мыслит абстрактно, непрактичный. И сейчас он казался себе странным, будто сумасшедшим. «Что, если я ошибаюсь? — подумал он. — Что, если действительно это был несчастный случай?» С этими мыслями он пошёл спать. 

В субботу утром Кайрат проснулся в восемь и позавтракал в одиночестве. В школе дел было немного — до обеда должен управиться. В обычный выходной он бы почитал книгу у себя во дворе. Но в этот выходной он поехал в областной центр. В морг.

Районный морг был при больнице. Здание было ничем не примечательным. Только на двери висела синяя табличка с надписью. Кайрат стоял перед моргом и курил одну сигарету за другой. «Зачем я вообще сюда приехал?» — думал он. И правда, у Кайрата не было ни знакомых, работающих в морге, ни каких-то других связей. Докурив сигарету, он бросил её прямо на асфальт и пошёл внутрь. 

Внутри было светло. Стены наполовину от пола были покрашены синей краской. Регистрационная стойка была из дешёвого дерева. За ней сидела девушка, она была в наушниках.

— Здравствуйте, — сказал Кайрат.

Девушка не обратила внимания. Она что-то набирала на клавиатуре телефона. Кайрат помахал и повторил громче: 

— Здравствуйте!

Девушка резко отложила телефон и подняла глаза. На секунду она показалась напуганной, но после улыбнулась:

— Здравствуйте, что вы хотели?

На халате у неё был бэйдж с именем «Айнур».

Кайрат задумался на минуту, а потом спросил:

— С кем я могу поговорить из специалистов?

— Вы перепутали крыло, — ответила Айнур. — Вход в больницу находится с другой стороны.

— Нет, нет, — ответил Кайрат. — Как раз-таки я зашёл в правильную дверь…

Через минут пять Айнур привела к регистрационной стойке тучного мужчину лет сорока. Он был в рубашке с короткими рукавами, в брюках и в домашних тапочках.

— Саламатсыз ба![3] Что вы хотели? — спросил он даже как-то весело.

Кайрат подумал, что, должно быть, когда работаешь в окружении покойников, невольно радуешься живым людям.

— Саламатсыз ба! Меня зовут Кайрат.

— Алдан, — протянул руку тучный мужчина.

— Я по поводу тела хотел спросить… — начал Кайрат. Он посмотрел на Айнур: она сидела в наушниках и набирала сообщение в телефоне. — Спросить про тело мальчика, около недели назад к вам привозили.

Алдан так быстро ответил, будто знал, зачем Кайрат здесь.

— Да-да, мальчик был. Бедняга… — Алдан задумался и с более серьёзным видом спросил: — Вы родственник?

— Нет, — ответил Кайрат. — Я был его учителем.

— А, учителем, — повторил Алдан. — Соболезную, очень жаль мальчика. 

— Да, очень жаль. Вам часто привозят такие тела? — спросил Кайрат.

— Нет, мальчиков не часто. Чаще старики, бомжи…

— Я имел в виду про смерть, — уточнил Кайрат. — Ведь мальчика умер не своей смертью?

Алдан посмотрел на регистрационную стойку и ответил:

— Не хотите покурить? Давайте выйдем.

Кайрат прикурил сигарету от зажигалки патологоанатома и выпустил дым. Затем спросил прямо:

— Мальчика убили, да?

— Я бы сказал, что он умер не своей смертью, — ответил Алдан. — Я не следователь, я всего лишь осматриваю тела.

— Но его рот был заполнен землёй, как это объяснить?

Алдан затянулся сигаретой, выпустил струю дыма и сказал:

— Если вы думаете, что я скажу, что мальчика убили, — я этого не скажу. Потому что в заключении я написал другое. Но вероятность убийства могу допустить.

— Насколько высока может быть эта вероятность? — спросил Кайрат.

— Достаточно высока, но советую вам не лезть туда, — Алдан посмотрел на учителя. — Я пишу эти версии, потому что я часть системы. А система не жалеет отдельных людей. Тем более таких маленьких, как работника морга… Или учителя.

Кайрат почувствовал мелкую дрожь от слов собеседника. И спросил:

— Раньше были похожие тела?

Алдан спокойно ответил:

— Да, я встречал похожие случаи. 

Кайрат ехал в такси и знал, что завтра он приедет обратно в районный центр. Но только уже в отделение милиции.

 

В отделении милиции Кайрата встретил тот же участковый, который приезжал осматривать тело Амана. Высокий, крупный и с круглым лицом. Глаза его блестели. В его тесном кабинете царила тишина. Коричневый линолеум на полу местами был порван и в чёрных полосах от обуви.

— Меня зовут Арман, — сказал участковый. — Мы, кажется, виделись уже?

— Кайрат, — протянул руку учитель. 

Арман крепко пожал его руку.

— Да, я вызывал вас на место преступления. Где убили мальчика.

Арман посмотрел прямо на Кайрата:

— С чего вы взяли, что это убийство?

— Я видел тело… Рот Амана был заполнен землёй. Кто-то сделал это намеренно… 

— Так с чего вы взяли, что это убийство? — повторил Арман и выпрямился на стуле, словно готовясь к атаке.

— Не понял? — сказал Кайрат. — Я видел тело, он лежал далеко от заброшки, он не мог выпасть так далеко. И рот его был заполнен землёй.

Арман улыбнулся. Это была дежурная улыбка, чтобы придать больше убедительности своим словам.

— Вам не о чем беспокоится, уважаемый. Тело прошло экспертизу, и нам подтвердили, что мальчик скончался от падения с большой высоты. Несчастный случай. Такое бывает, знаете ли.

После этих слов настала тишина. Были слышны только голоса за дверью. Кайрат будто потерял смысл в дальнейшем разговоре. Он посмотрел на участкового и разозлился.

— Нет, — сказал Кайрат. — Я хочу написать заявление, чтобы это дело рассмотрели как убийство. Потому что три года назад был такой же случай, когда нашли тело мальчика и его рот был заполнен землёй… А вам всем наплевать…

Кайрат перешёл на крик. Он продолжал обвинять участкового. Арман резко встал и притянул к себе через стол учителя за воротник.

— Заткнись на хуй, — пригрозил он ему.

Кайрат пытался убрать руки участкового, но они крепко держали его за ворот.

— Помогите! — закричал Кайрат. — Кто-нибудь…

Глаза участкового заблестели. Наполнились животной яростью. Кайрат на минуту подумал, что он может убить его. Объявит, что это несчастный случай. Учитель почувствовал удар.

— Заткнись, заебал! — крикнул участковый и снова ударил Кайрата в лицо. — Заткнись, сука… Заткнись, понял?

Удары оглушили Кайрата, и он опустился на стул. Уши заложило от боли. Он не слышал, что кричит участковый. Не мог разобрать слова. Только почувствовал, как его поднимают, и испуг вернулся к нему дрожью во всём теле.

— Всё, всё, — сказал участковый, похлопывая учителя по плечу. — Всё хорошо, давай просто поговорим. Всё нормально?

Кайрат молчал. Он боялся что-либо сказать. Участковый продолжал:

— Всё нормально, слышишь? Давай выйдем, покурим и поговорим нормально. Здесь слишком душно, вот и жар в голову дал просто. 

В коридоре другой сотрудник спросил участкового:

— Всё в порядке?

— Нормально, — ответил Арман с улыбкой. — Рядовой ситуация ғой, қазір шешіп тастаймыз [4].

Сотрудник кивнул и прошёл мимо.

После полутёмного кабинета солнечный свет резал глаза. Прохладный весенний воздух наполнил грудь. Кайрату показалось сном, видением то, что произошло в кабинете участкового. «Разве такое может быть в милиции?» — подумал он.

— Ты это, не обессудь, — сказал Арман, закуривая. — Работа у нас нервная, чуть сорвался. 

Кайрат молчал. Арман предложил ему сигарету, и учитель тоже закурил.

— Так вот, — продолжил Арман, — про мальчика советую тебе забыть. Сказали — несчастный случай, значит, несчастный случай. И про того забудь, которого давно нашли. Утонул он, экспертиза так решила. 

— Хорошо, — тихо ответил Кайрат. Он смотрел в землю, боясь поднять глаза на Армана.

— Вот и хорошо, — ответил участковый. — И да, что было в кабинете, остаётся между нами, понял? Вот и хорошо. Начнёшь трепаться, могу наркоту найти у тебя при обыске или ствол какой-нибудь палёный.

Участковый бросил сигарету на асфальт и зашёл обратно, не попрощавшись с Кайратом.

Учитель шёл к остановке и плакал. Но никто из прохожих не заметил плачущего человека.

 

Сорок дней[5] маленькому Аману делали во дворе его дома. Большой тент натянули на железные и деревянные стойки. Под тентом поставили длинный стол, с обеих сторон — деревянные скамейки. Кайрат помогал рубить дрова для печи, где готовили плов. Солнце в этот день светило ярко. Природа сияла, не обращая внимания, что поминают убитого маленького мальчика. 

Пришедшие люди были мало разговорчивы, родители Амана встречали их тихим плачем. Кайрат увидел участкового. Он с печальным видом подошёл к родителям мальчика, приобнял их по очереди. Кайрат разозлился. Он ненавидел не  участкового — он ненавидел мир, который породили его. И злился на себя за то, что он ничего не может сделать против этого мира. 

После поминок Кайрат зашёл в магазин:

— Можно сигареты? И одну бутылку водки. 

— Не зачастил ли ты с этим делом? — спросила продавщица. 

— Просто рассчитай меня, — сказал Кайрат сухим голосом. 

Дома Кайрат пил на кухне. Он сидел сгорбившись, плечи его опустились, домашняя коричневая кофта висела на нём. «Все слепы, и я тоже ослепну», — подумал он, держа в руках нож. Кайрат представлял, как кухонным ножом выкалывает себе глаза, оставляя пустоту на их месте. Как кровь льётся по его щекам, вперемешку со слезами. Глухая боль будет пульсировать в голове, и он навсегда окажется в кромешной тьме. Лучше уж так, думал Кайрат.

Он снова пошёл к заброшенному детскому саду. Кругом было темно. Кайрат зашёл внутрь. Внутри стоял запах мочи и сигарет. Стены были покрыты надписями и рисунками гениталий. Кайрат увидел перед собой лестницу. Перила были сломаны. Учитель аккуратно поднимался по ступеням. Вдруг запах мочи сменил трупный запах. Едкий, противно-сладкий, липкий. Казалось, что запах мелкой пыльцой липнет на кожу Кайрата. Учитель поднялся в большой зал. Там не было мебели, окна были выбиты, потолок потрескался. На полу Кайрат увидел длинный ряд коричневых мешков. Он присел на одно колено возле первого мешка, раскрыл его и увидел бледное, безжизненное лицо мальчика — Амана. Разинутый рот его был переполнен землёй. Учитель, испугавшись, отскочил назад. И все мешки перед ним пропали — вместо них был длинный ряд убитых мальчиков. Рты их были широко открыты и заполнены землёй. Все они были его учениками. 

Кайрат в ужасе проснулся. Дыхание сбилось, воздуха не хватало. Он по-прежнему был на кухне. Понял, что всё это сон. Что глаза его на месте, что все ученики живы. На секунду ему стало легче. Но всего лишь на секунду. Все, кроме Амана. Учитель опустил голову на стол и зарыдал в голос.

Наутро Кайрат точно знал, что не оставит этого так. Есть и другие методы, чтобы милиция, люди обратили внимание на то, что в посёлке небезопасно. «Я знаю, как это устроить», — подумал Кайрат.

На уроке он приметил мальчика, пятиклассника. Когда прозвучал звонок на перемену и дети выходили из класса, Кайрат позвал его:

— Багдат, подойди ко мне, пожалуйста.

— Да, агай, — ответил ученик, подходя.

— Где ты живёшь? Мне нужно передать одну книжку знакомому. Сам никак не успею. И хотел попросить тебя, если тебе будет по пути.

— Я живу за больницей, чуть дальше, — ответил мальчик, улыбаясь. — А где живёт ваш знакомый? Я могу помочь вам отнести книжку, даже если мне не по пути. 

— Нет, нет, — ответил Кайрат. — Тебе будет далеко. Ладно, я сам постараюсь сегодня зайти к нему. 

— Ну хорошо, — ответил ученик и выбежал из класса. 

Кайрат стал противен себе после этого разговора. «Нужно продержаться», — подумал он.

Послу уроков Кайрат остался в школе проверять домашние задания учеников. Обычно он делал это дома, но сегодня ему нужно было провести в школе ещё какое-то время. Дождаться, пока ученик, которого он выбрал, пойдёт домой. Учитель чётко видел в голове свой план. Проследить, как мальчик возвращается домой. Присмотреться к маршруту. Выбрать подходящее место. При этой мысли Кайрату захотелось курить. Он читал домашнее задание одного из учеников, но ничего не понимал. Вышел на улицу и пошёл покурить за школьный туалет.

На улице было прохладно. Кайрат думал, как реализовать свой план. Нужно поменять одежду, лучше купить новую, которую никто не видел, и потом сжечь. Молчать, не выдать голос. «Я не убью его. Только нападу, чтобы он рассказал родителям. И пошёл слух, что в посёлке неспокойно».

После уроков Кайрат проследил за мальчиком. Его никто не забирал из школы. Половину пути мальчик шёл с одноклассницей, а после того, как она доходила до своего дома, шёл один. И по пути было подходящее место — небольшая улица без домов, там была старая мечеть. Снаружи мечеть была похожа больше на склад. Длинное одноэтажное здание, только полумесяц над входом обозначал предназначение сооружения. В мечеть люди не ходили. Там был только имам, который редко выходил.

На выходных Кайрат съездил на базар. Купил чёрные джинсы, чёрную кофту с капюшоном, кожаные перчатки, чёрные кроссовки и ветровку — всё самое дешевое.

Кайрат хотел следить за мальчиком каждый день в течение недели, но побоялся, что тот увидит его и это будет поводом для подозрения. Поэтому проследил ещё два раза, убедился, что мальчик всегда идёт домой одной дорогой.

В день нападения Кайрат старался вести себя как обычно, хотя сильно нервничал. Он знал, во сколько ученик выйдет из школы, поэтому вышел на двадцать минут раньше, чтобы ждать его возле мечети. Перед выходом Кайрат специально зашёл к физруку, спросил, не у него ли журнал пятого класса, и немного поговорил с ним. «На всякий случай», — подумал он.

Когда Кайрат увидел мальчика, то ему стало не по себе. «Я не смогу», — подумал он. Но всё-таки стал дожидаться, спрятавшись у стены мечети. По лбу Кайрата текла капелька пота. Учитель затряс руками, будто перед боем. Когда мальчик проходил мимо, Кайрат сделал шаг и остановился. Ученик шёл, напевая себе под нос. Кайрат подбежал сзади, схватил мальчика за кофту и потащил на обочину. Ребёнок испуганно вскрикнул. Кайрат зажал ему рот рукой, но мальчик начал кусаться. Учитель зашипел и повалил ученика на землю:

— Тихо. Тихо ты!

Он увидел в глазах мальчика страх. Ребёнок ещё сильнее начал кричать. Кайрат в панике ударил ладонью мальчика по лицу. Тот заплакал и начал отбиваться от учителя ногами и руками. Кайрат, не замечая ударов, прижал его к земле и начал душить. Учитель заплакал, но не мог отпустить шею ученика. Руки словно застыли в крепкой хватке. Удары мальчика становились всё слабее, а потом и вовсе прекратились. Он лежал на земле, раскинув руки. 

— Вот блять, — прошептал Кайрат. — Очнись… Очнись же.

Учитель бил мальчика по лицу, но тот безмолвно лежал на сырой земле. Кайрат встал.

— Прости, прости, — шептал он. Движения его были судорожны. Он взял горсть земли и засыпал в рот ученика.

Кайрат сидел у себя на кухне. Одежда, которую он хотел сжечь, была на нём. В руке он держал нож. Глаза учителя были пусты, лицо бледным. Кайрат осушил рюмку водки. Поморщился. В глазах появились слёзы. Кухонным ножом он порезал вены на левой руке. Кровь полилась на пол. Умирая, учитель продолжал сидеть на табуретке.

 

Тело мальчика нашёл имам мечети. Он прочитал молитву и вызвал милицию. 

Игнорировать обстоятельства, при которых нашли ребёнка, было невозможно. Его шея была в синяках, рот заполнен землёй. Рядом не было ни высоких зданий, ни рек, чтобы определить происшествие как несчастный случай. По посёлку пошёл слух, что кто-то убивает детей. 

В пятницу утром перед школой стояли дети. С некоторыми из них пришли родители. Директриса, стоя за деревянной трибуной, сказала:

— Должна сообщить вам ещё одну печальную новость. Не стало ученика пятого класса. С сегодняшнего дня дети до девятого класса должны ходить в школу только в сопровождении взрослых. В посёлке будет работать патруль, после 18:00 ученикам запрещается выходить на улицу. Эти правила будут действовать, пока милиция проводит расследование.

Директриса хотела ещё сказать про смерть учителя литературы. Но передумала. «На сегодня хватит смертей», — сказала она самой себе и удалилась в свой кабинет.

 

Что внутри?

Два года назад, впервые за долгое время, я почувствовал себя живым. Это было, когда я впервые увидел свою дочь. Крохотное существо с закрытыми глазами, завёрнутое в пелёнки, лежало на руках Гульназ. С этого самого момента я нашёл ответ на вопрос: «Зачем я пришёл в этот мир?» Ответом стало: «Затем, чтобы поднять свою дочь на ноги». Вот зачем я корячился на заводе, который был на грани банкротства. По крайней мере, в последнее время говорили, что объёмы на заводе упали и скоро начнутся сокращения. Я не хотел думать об этом: если меня сократят, где я буду брать деньги, чтобы растить Айну? Я просто старался хорошо работать, чтобы не попасть под сокращение.

Работал я вахтовым методом. Две недели пашешь, как вол, и живёшь в общежитии среди вонючих мужиков, которые вечерами пьют и обсуждают ерунду. Затем две недели живёшь дома, как нормальный человек. Не сказать чтобы я жаловался на вахту, но временами было сложно. Хотелось жить как нормальный человек. Видеть, как растёт дочь, быть рядом с женой. Бывает такое, что лежишь на вахте ночью и в голову лезут мысли. Что, если в эту же секунду Гульназ спит с кем-то другим, пока Айна плачет в соседней комнате? Я пытался не думать об этом и не обвинял Гульназ. В таких случаях я звонил по телефону в будке охранника домой. По ответам и голосу Гульназ пытался понять, не скрывает ли она что-то от меня. Она всегда отвечала спокойно, и я тоже успокаивался. 

 

Мы занимались любовью в нашей спальне. Гульназ стонала подо мной. Я крепко её обнимал и входил в неё. Моё тело обмякло. Грудь Гульназ учащённо поднималась и опускалась. 

— Во сколько ты завтра уезжаешь? — спросила она.

— К одиннадцати, — ответил я.

Я лёг на спину рядом с ней, и в мою голову начали заползать мерзкие мысли. Я представил, что Гульназ также стонет под другим мужчиной, пока я корячусь на работе, зарабатывая нам на жизнь. Злость начала подниматься во мне. Гульназ поцеловала меня в плечо.

— Мне будет не хватать тебя, — сказала она. — Нам с Айной будет не хватать тебя.

— Правда? — спросил я.

— Правда, — ответила она.

Я обнял Гульназ и снова вошёл в неё.

Гульназ училась на два класса младше меня. В школе я не замечал её. Тогда у меня были другие заботы: уже приходилось думать о заработке, чтобы прокормиться. Гульназ пришла на похороны моей мамы, но я не помню, чтобы мы тогда общались. Просто видел, как она помогала родственникам во время похорон. Потом она предлагала помочь мне по дому, иногда приносила кое-какие продукты. Как только она окончила школу, мы поженились. Поначалу я работал где придётся. Тогда нам много и не надо было. Мы были только вдвоём. Гульназ долго не могла забеременеть. А когда родилась Айна, я устроился на завод. И жизнь обрела смысл.

 

Я встал и вышел покурить. Услышал, как лает соседская собака. Не любил эту псину. Воет так, что не по себе становится. В последний день перед вахтой особенно тоскливо. Словно вглядываешься в дуло ствола, который должен прикончить тебя. Обычно я заходил к соседу и просил его, чтобы он присмотрел за Гульназ и Айной. В посёлке разное происходит. Но больше всего я беспокоился за Айну. Ещё до появления дочери я боялся за неё.

В детстве мама повела меня к гадалке. Мама часто занималась такими вещами: узнавала про болезни или про удачу. Я сидел и ждал, пока маме рассказывали про её жизнь. Обычно я не вслушивался в слова. Но в тот раз фраза из уст старухи-гадалки отпечаталась у меня в памяти. «Вы потеряете внука», — сказала она маме. И каждый раз, когда я уезжал из дома, эти давние слова начинали жечь меня изнутри. 

Я зашёл домой. В коридоре лежал мой чемодан. Большой дорожный чемодан из чёрного пластика, которым я пользуюсь ещё с первого отъезда на вахту. Вещей я брал немного. Заполнял только половину чемодана. Две недели, когда я был дома, он валялся раскрытый в коридоре, как капкан. Мы не убирали его, потому что Айна любила играть с ним. Заберётся в него и представляет, что она на корабле. Иногда она засыпала прямо в нём.

Утром я проснулся оттого, что солнце жгло моё лицо. Гульназ не было рядом. Я посмотрел на часы: 10:20.

— Вот чёрт, — выругался я.

Я сходил в туалет. Затем закурил. Я всегда курил перед выездами, даже если опаздывал. Не мог ни шагу сделать от дома, если не выкурю сигарету. Не знаю, откуда это у меня. Я ещё не докурил сигарету, как услышал, что у ворот сигналит машина. За мной приехал Кайыр, местный таксист.

— Сейчас! — крикнул я ему, затянулся сигаретой напоследок и забежал в дом.

Гульназ накрывала на стол на кухне.

— Хорошо, что вечером собрал вещи, — крикнула она мне в прихожую. 

Я закрыл чемодан, который был завален вещами, и застегнул замок.

— Завтракать не буду. Кайыр ждёт, — сказал я, подняв чемодан.

— Возьми в дорогу хоть что-нибудь, — ответила Гульназ. 

— Я не голоден. — Я часто противился предложениям Гульназ. Даже если они были правильными. Даже если и сам хотел этого. Во мне была сила, которая противилась следовать советам женщин. — Я поехал.

Гульназ подошла и обняла меня. Я поцеловал её в щеку и вышел из дома.

Перед воротами стояли белые «жигули». Кайыр протирал лобовое стекло.

— Открывай багажник, — сказал я.

— Поздоровался бы сначала, — весело ответил Кайыр. 

Мы забросили чемодан в багажник.

— Сейчас только докурю, — сказал он.

— Қалып баратырмын[6], по дороге покуришь, — ответил я, смеясь.

В машине по радио передавали новости. Рассказывали про то, как в стране планируются большие перемены.

— Қаяғым жей береді[7], — сказал Кайыр.

— Поставь музыку, — попросил я. — Любую, но только не новости.

Кайыр переключил. Заиграла песня с весёлым мотивом.

— Так лучше, — сказал он и заулыбался.

Я достал сигарету и прикурил её для Кайыра.

— На, кури, а то заладил со своим «докурю, докурю».

Я всегда ездил с Кайыром до районного центра, где нас забирала развозка. Он никогда не опаздывал и водил хорошо. Особенно зимой. Я не любил ездить с другими таксистами. Ничего поделать с этим не могу. В голове представляю страшные картины. Как машину заносит, испуганные глаза водителя и как на полной скорости разбиваемся. И думаю об Айне, что не смогу вырастить её. Не сделаю даже этого в жизни. С Кайыром таких мыслей не было.

— Үй іші қалай?[8] — спросил я у него.

— Аман-есен[9], — ответил Кайыр. — Дочка растёт, а это главное. Мы-то всё вытерпим.

— Ты прав. Если бы не дочь, домой не приезжал бы с вахты, — пошутил я.

— Ой, не говори. Қатынды сағынбайсын ғой айтпесе, — засмеялся Кайыр. — Оған не? Ақша керек, внимание керек[10].

Я понимал его слова, но я хотел давать Гульназ больше внимания. Я хотел быть хорошим мужем и отцом. Тем, которого у меня не было. 

Мы остановились у придорожного кафе. Заведение выглядело уставшим, фасад был выцветший. На дешёвом порванном баннере над дверью было написано «Кафе Карлыгаш». «Надо было позавтракать дома»,  - подумал я.

Внутри заведение выглядело таким же унылым, как и снаружи. Навстречу вышла девушка в белой рубашке. Красивая, с яркой помадой на губах.

— Здравствуйте, — сказала она. — Проходите, сейчас позову официанта.

— Здравствуйте. — ответил я. — Мы спешим. Может, есть что-то готовое у вас?

— Конечно, — радостно ответила девушка.

Она показала в меню, что можно было взять с собой. Девушка стояла близко, и я чувствовал её запах. Мне хотелось понравится ей.

Я заказал какую-то выпечку и поблагодарил девушку. Она улыбнулась мне на прощанье. 

В дороге я ехал и думал, смог бы я переспать с этой девушкой из кафе. Мне хотелось этого. Должно быть, такие хороши в постели. Живые и страстные. Этого не было в Гульназ. Она была бесцветной, безвкусной, как пресная вода.

— О чём задумался? — спросил Кайыр.

— Ты спал с другими женщинами, кроме жены?

— А то, — засмеялся он. — Время от времени нужно выгуливать душу —такова наша природа. 

Кайыр принялся рассказывать про свои любовные похождения. Как он нравится женщинам. Рассказал, что у него сейчас есть любовница помоложе. Я задумался, что для мужчин хотеть других женщин — это нормально.

Мы подъехали к развозке. У автобуса стояли мужики и курили. Все в чёрных куртках и шапках. Лица у всех гладко выбриты. Через две недели эти же мужики вернутся на эту же остановку уставшие, заросшие щетиной. А ещё через две недели приедут опять выбритые и поедут на завод. Бесконечный круг.

Я взял чемодан из багажника.

— Давай. По приезду заберу тебя, — попрощался Кайыр. 

— За опоздание штраф влеплю! — крикнул мне бригадир. — Тебя только ждём. Грузи свой чемодан и поехали. Грузитесь, мужики! — крикнул он и бросил окурок под ноги.

Багажный отсек автобуса был заполнен сумками, чемоданами и пакетами. Место было только с краю. Я поместил туда чемодан и сел в автобус.

Ехать до завода было часа два. Я уснул в дороге. Мне снилась Айна. Она была юной девушкой с длинными волосами и красивым лицом. Она плакала и кричала на меня «я так не хочу». Я проснулся оттого, что автобус остановился. Мы приехали к заводу.

— Выходим! — крикнул бригадир. — И не бухайте здесь. Две недели продержитесь. Поймаю с водкой — вылетите с работы. 

Никто из рабочих не обратил внимания на его слова. Каждый из нас взял свой багаж и пошёл в общежитие.

Выходить с территории завода нам запрещалось. Почти всё необходимое было внутри. Общежитие, столовая, где нас кормили, небольшой магазин. Когда давали свободу рабочим, все начинали бухать. Это приводило к застою, поэтому нас держали в строгости.

По пути к общаге меня окликнул охранник и помахал рукой, мол, иди сюда.

— Что там? — крикнул я.

Он продолжал звать меня к себе.

Охранником был дед, который неплохо сохранился. Он занимался тем, что записывал номера машин, которые приезжали, и вечером делал обход с фонариком в руках.

— Иди сюда! — крикнул он.

Я посмотрел на чемодан. Тащиться туда-обратно с ним не хотелось, поэтому я оставил его прямо посреди дороги к общаге.

— Что случилось? — спросил я, подойдя к охраннику.

— Жена звонила твоя, — ответил он. — В истерике что-то, плачет. Позвони ей, — сказал он.

Я удивился. Такого раньше не было. За всё время, что я работаю здесь, Гульназ ни разу не звонила и никогда не истерила. Я почувствовал страх и вспомнил сон, где кричала Айна.

Охранник проводил меня к телефону. Я набрал домашний номер. Звук телефонных гудков через ухо проникал в мою грудь и распирал изнутри. К телефону никто не подходил, и звонок оборвался. Я набрал ещё раз. Гудки возобновились, а потом я услышал резкий голос Гульназ и понял, что она бежала к телефону.

— Ахрам! — крикнула она. — Я не могу найти Айну! Она пропала, Ахрам!

— Как пропала? — спросил я.

— Не знаю. Её нигде нет. Ни дома, ни на улице. — Гульназ плакала. — Я везде обыскала.

— Как пропала? — крикнул я. —Утром она спала у себя…

— Нет, — ответила Гульназ. — Она играла, пока я была на кухне. Потом пропала.

—Как пропала? — кричал я. — Меня нет дома всего день, а она пропала? 

— Я позвонила в милицию, Ахрам, — сказала Гульназ и замолчала. Я слышал, как она плачет в трубку. Затем она тихо спросила: — Она не играла в чемодане?

Её слова, словно гром, потрясли меня. Я бросил трубку и помчался к чемодану, который стоял посреди дороги, дожидаясь меня. Чёрный пластиковый ящик, который служил мне годами, теперь пугал меня. «Что внутри?» — подумал я и боялся ответить на этот вопрос. 

Я остановился возле чемодана и смотрел на него. Не мог дотронуться до него. Не мог коснуться рукой и раскрыть замок. Я смотрел на этот чёрный тесный ящик, и это был самый страшный момент в моей жизни.