Переливание крови

Уйгурская комедия на четверых актёров

 

Герои:

Сын

Матушка

Труп брата

Бабушка

 

 

3 сентября. Обычный уйгурский стол и дом. Сын, бабушка и мать сидят за столом, бабушка молча смотрит на них.

 

Сын. Мой восьмиюродный брат Яшар смог дальше всех нас сбежать от места резца: я собирался в Петербург, и меня просили передать русским друзьям соль убыхскую для льда покровов. Беглеца же велено найти и семейным ножом вернуть грешный оного язык, что тот украл в Кульдже сто пятьдесят три года назад. 

Матушка, ведь корни его, как и твои,

омывает Или — разве нам позволено право решать, чьи деревянные почки

должны быть пусты? Чьи побеги разрушают резцы? Чьи ветки

красивы, будучи надвое сломаны? Чьи плоды жёлты, ядовиты и прокляты, и потому

должны быть сожжены?

 

Матушка. Мальчик мой, на «бедный» отвечавший всегда: «Помеченный засосом

от горя», в твои года каждый из нас уже вдохнул

кульджинского сада золу. Когда генерал-лейтенант Колпаковский

без боя вошёл в Кульджу сто пятьдесят три года назад, только один

род достали ножи. Достойным из нас, в отличии от тебя, это снится всегда.

Только один из нас сбежал. Ты должен бросить судьбу, крестьянскую жизнь

и настоящую рабскую любовь аульской жены, чтобы вернуть нам ту память,

что должна быть исключительно нашей. Трижды нам повторять запретно.

Я полюбила в твоём отце больше всего гази[1], что мечтала родить,

а получила тебя. 

 

Её немая мать молчит, держит кинжал и смотрит на остальных. 

 

30 февраля. Обычный уйгурский стол и дом. Сын, бабушка и мать сидят за столом, бабушка молча смотрит на них. Рядом лежит труп брата.

 

Сын. Это не было сложно — связаться с Яшаром. На улице Декабристов, меж синагогой мавританской и церквью эстонской, мы сели в кафе «Бейрут», хотя я предлагал «Урумчи», что посреди фуд-корта, где торчат дети крестьян, гыбни и бомбистов, не думая о рубцах. Ему грязные, грубые беженцы казались ближе к эсерам, чем те, ведь здесь каждый шиитский араб, крещёный перс и раскрашенный шрамами, будто хной, пак, казался ему и Адонисом, и Дарвишем времён осады. 

Я спросил у него: «Тебе ясно, зачем я здесь, а мне ясно, зачем ты пришёл, единственный среди нас нож не доставший. Как её звали?»

Он ответил: «Арзугүль — это слово словарь и я как "цветок мечты" переводят

 

тебя хорошо воспитали — в твои годы

я тоже был по-детски невинно полоумен

семейный кинжал что держит твою руку

знал больше неверных чем женщин мой дух —

ведь родину воскрешают не слёзы а кровь

 

но всё изменилось в Бухаре ещё до Колпаковского когда вопреки закону

её руки коснулись моих плеч —

и мне почудилась сирень

но её почему-то гниющих рук —

 

я посмотрел в её медью стеклянные глаза, и всё произошло:

тут же коснувшись её губ своими — будто смерть

нам теперь запретна

я услышал рубец — и бросил на землю твой кинжал

мы сбежали так далеко от резни насколько смогли».

 

Я спросил: «И долго она прожила?»

 

Он ответил: «Три года

она всегда при себе держала свой семейный кинжал

и когда она долго рыдала: через сто сорок шесть лет всех моих детей отправят в тюрьму

я входил в неё как в священную землю

и целовал каждый метр в надежде найти там нефть

она совала нож в мою грудь и кипячёная кровь лилась на её беременный живот».

 

Я сказал: «Из тебя отвратительный поэт».

 

Он ответил: «И последние сто пятьдесят лет

 

        когда я смотрю здесь на небо осенью

 

снег оседает мне прямо на лёгкие и

я вспоминаю о ней

и ещё вечность готов только помнить о ней и знать что и снег

бывает сладок и он оседает мне прямо на лёгкие

а вы — горите на земле что называете вашей

кто дал право её называть?»

 

Матушка, твоя воля исполнена.

Тело я оставил посреди Невы, а глаза,

смотрящие вверх, я оставил открытыми».

 

Матушка. Теперь, сын мой верный, всё возможно: ты найдёшь каждого нашего родственника, что тайну нашей речной крови нарушил. Каждую родственницу, забывшую соль сожжённого сада. Им пора вернуться домой. Земля ждёт тебя. Сын, ты теперь по-настоящему мой.

А почему ты сказал, что оставил тело там, если вот же оно, лежит перед нами?

Сын. Я ничего не вижу, матушка.

 

Её немая мать молчит, и достаёт кинжал.