Дактиль
Алина ш.
Как люди женятся? С трудом. Припрётся чужой и будет хозяйничать на твоей территории. А дети пойдут? Это ж какая ответственность — на твоём иждивении двадцать один год, а если инвалид… Жил, получается, зря. Кому не везёт — женятся по любви. От коктейля гормонов мозги набекрень. Добавим препятствий, стрессовых ситуаций — и критически-аналитическое стремится к нулю. Потом гипоталамус добавит окситоцина, того, что заставляет родителей отдать последнюю плесневелую корку хлеба своему ребёнку, и ты спокоен и счастлив даже на помойке, лишь бы рядом с объектом любви. Логика с инстинктом самосохранения уходят в минус. А для особо одарённых коктейльный зонтик — плющит вазопрессин. И вот она, Любовь, по определению Вечная, ограничена смертью, плюс память не всегда благодарных потомков. Но это лирика. Он на стадии эндорфинов и торможения. Влипнуть успел, недостатки внешние пока замечает. Каланча, выше его и любого мужика на полголовы. Второй недостаток — любимая не умеет готовить и не нравится его родным. Славянка. Четвёртое сословие, практически шудры, исключая стерилизацию. Дикие нестандартные гены, для популяции — фиолетово.
— Малыш, не забудь, четверг — День Благодарения. С утра деда навестим. А потом семейный обед.
— Я помню, дорогой. — Жена чмокает его в нос, не отвлекаясь, протирает снежно-белую бесконечную кухню.
Марин аккуратистка, чистая флегма. В быту качество замечательное, любит убирать, а потрахаться — без огонька. Не проявишь инициативу — сама не попросит. Он представил запредельно длиннющие пацанские бёдра, голень ещё длиннее и тоньше, шлёпнул задницу молочным сердечком. Между ног burlywood — натуральная замша, и на взгляд, и на ощупь. Мелкая грудь зачётно легла в ладонь. Прищемил сосок, Марин закрыла глаза.
— Можешь не отвлекаться.
— А?
Включилась напоминалка: девяносто секунд. Двести килокалорий, пора.
— Сожмись, — хрипло.
Каждый раз чёрный экран и мгновенное восстановление всех чувств очень бодрит по утрам.
— Офигеть, — слизывая капельки пота между лопатками.
Спина у Марин — прекрасной трапецией с плавной выемкой по позвоночнику, ни единой косточки не торчит.
— На полотенце. — Вовремя заменили льняные с красными петухами на стриженный велюр.
— Я в душ, ты со мной?
— Попозже, немного осталось. Кофе, чай?
— Смузи свекольный.
— Оки. Опять запор.
— Ага, — ушла.
Чтобы собраться в кучку, присел на край бронзовой ванны. Посмотрел, как парит вода, и завис на своё отражение в зеркале. «У тебя всё в порядке?» — спросил сам себя и не услышал ответ.
— У тебя всё лучше всех. А свекла с ревенем вкусно. Спасибо! — громко.
Двойник — темноглазый, холёный, компактный. Лишний рост, лишние мышцы для работников физического труда. А первый класс шевелит извилинами, дрючит-вдохновляет искусственный интеллект.
— Вкус у тебя плебейский и с возрастом хуже. Женская красота так же токсична, как недавно белый гетеросексуал. Раньше хотя бы спецназ, военная элита, тупые громилы, но типа порода, здоровья дай бог.
— Пофиг прорвёмся, — двойник подмигнул, потомкам имя и счёт на пару поколений хватит.
Как люди живут? Вместе. Мучаются. Выберешь мужика — будет брызгать мочой, раскидывать шмотки, грязных носков и трусов на порядок больше. А баба сворачивает мозг, требуя времени и внимания, а дети пойдут… Марин мечтает трёх девочек и трёх мальчиков. Он точно не педофил, легче повеситься. Повезло, сотню гендеров отменили, но своего добились. Размножение для элит, пиплам — социальная нейросеть, пиво, чипсы, экологически-чистый верми-культурный белок, в просторечии — дождевые черви.
— Не забудь: йогурт четыре порции в 18:00.
— А ты?! — почти возмущённо.
— Дорогой, ты забыл? — Голос у Марин тоже красивый.
Вспомнил уже, три дня то ли сборы, то ли диверсия, обязательная фигня. Хотел бы спокойной жизни, а иначе — терпи. Зато перед отъездом выбросит мусор.
Сказала подруга-биолог, ей даже мух жалко. Она их ловит и выпускает.
— Выбери самого чмошного, — вторая подруга, мух ей не жалко, но давить мерзко. Для грязной работы есть муж, любовник и любой, кто шёл мимо.
— «Чмошный дракон» — нонсенс, даже в возрасте не найдёшь. Глубоко женаты…
— Или сдохли, драконихи — суки и стервы, хрен такую переживёшь. — Башка от жары гудела и плохо варила. — А разводов у них нету.
Хэштэг «дракон», выбрать не из чего, минимум десять тонн.
— Здоровенные, — обе подруги с уважением; и пятьдесят оттенков HTML.
— Белых не бери — снежные, у меня аллергия на холод.
— Пинк — слишком гламурно.
Погода вредничала, на юге росла чернильная клякса.
— Этот вроде ничё, мелкий, жемчужный — на аватарке.
— Сексуальная ориентация — гетеро. Неполиткорректно совсем, от гомофоба до расиста — один шаг.
— Полпинка, ты права. Ужыс, семь членов наслали, сразу в бан. Воняет озоном.
Беззвучные молнии коряво зигзагили небо.
— Сапфировый очень приятный.
— Крылья какие-то лопоухие ухи. Зелёненький лучше!
— Кричаще. А вот золотистый подходит к глазам. — См. профиль: — Интроверт, хобби — готовить и убирать.
— Наш кадр, берём!
Ветер взвыл. По правому борту машины, домики, панельки электростанции и кусок Рамзеса Великого кружили в пыльно-медленном вальсе. А финиковые пальмы изгибались синхронной шеренгою «зю».
— Спроси, что ему снилось вчера?
— Кошмары. Рыба. Он её ловит, а она тухлая.
— Хорошо, что не глотает живьём. По Фрейду тухлая рыба всего лишь мастурбация, а по Фромму…
— Недоделанный хиппи твой Фромм.
— Почему недоделанный?
— На старухах женился, умирающих инвалидках, терпила.
— Обыкновенный маз. Однако, прохладно.
Киотские оракулы квакали:
— Глобальное потепление.
— Дубак, как началось, так и кончилось.
— Контракт скажи обязательно, смешанные браки всегда группа риска.
Брачный контракт-стандарт два варианта: Европа и США. Короче Европа, зато США при разводе — всё имущество получает пострадавшая сторона. И могут обвенчать иерусалимским огнём лампой Чижевского в зуме. За девятьсот баксов подача доков, согласование даты онлайн-церемонии, синхронный перевод, ламинированное свидетельство Алабама плюс экспресс доставка.
— Удачный для свадьбы день по Сюнцаю, — потрясая исчерканной рунами восковой табличкой.
— Фэншую, шутишь?!
— Ты чё, глухая, фэншуй на фиг, антиквариат. Сюнцай!
— Что за попугайская привычка TikTok потреблять 24\7.
— Чья бы... Бля… Эта облезлая жаба отказалась жениться!
Шальная градина продырявила жестяную крышу.
Несмотря на отрицательный углеродный выброс, климатическая система тупила. В резонансе с теорией Хаоса вылез максимум — тепловой краткосрочный. Последний мел-эоценовый длился двести тысяч лет.
— Скорее рептилия, и чем мотивировал?
Повезло: переноска стояла насмерть между спинных пластин.
— Типа, мама не хочет ему жену крокодила. Мыркозавр аульный, зенки разуй.
На 7D голограмме Единственная и Неповторимая Рамфозух, с квантовыми нейро-имплантами и матовым графен-напылением длиной одиннадцать метров, плыла по Нилу, в стороны порскали, как колибри, нильские крокодилы. Палеогенетики рУлят, Красная и Черная Книги delеtе.
— Ксенофобы или мозг примитивный, бывает, ищем сироту, — ворона в воротничке «Мэри Поппинс» вздохнула. — Очки где-то посеяла.
Солнце забило на обеденный перерыв.
— И зоофила. Вали в болото! — особо тормозному бегемоту; попугаиха ЛГБТ-неонового цвета от возмущения чуть не уронила в Нил made in Mars планшет. — Вау, карпаччо, буйвол с лаймом и базиликом — хит «Ютуба» в Год тигра.
— Рецепт неолитический полусырой вроде — никакого загрязнения окружающей среды, только экологически-чистая ручная работа.
— Мне пора, посадка закроется через пять минут. — Орбитальный лифт горел красным. — Чмоки-чмоки, — попугаиха расцеловалась с подругами.
— Пока-пока, — ворона долго махала ей вслед кружевным платочком.
Рамфозух загрустила. Встречались они редко. Даже волнистым попугайчиком с Марса не налетаешься. А с её весом… и на хранение сдать — вылетишь в трубу. Зато близко к природе: Нил —заповедник ЮНЕСКО…
— Мож, просто желание загадать, под бой курантов. И сожрать — не сжигая.
Вдруг сбудется, вдвоём не так грустно, рядом живая душа, пусть искусственный интеллект. У вороны заканчивался отпуск и аренда тушки:
— Ватман А2, мелкими буквами. Тазиком минералки запьёшь.
Кайназнойная консерваторша, ортодоксалка семейных ценностей, полный аут монохристианка до ЭКК[1]. А противоположенный пол самоаннигилировался в тот момент, когда транс и бодимодификация окончательно победили архаичные формы. Они и так вымирали, пили, курили, торчали, убивались всеми возможными способами, не могли рожать, передавали потомству нехорошие гены, цивилизацию до апокалипсиса довели. Травмировали общественность асоциальным поведением. Белые тапки — от любой заразы, несколько пандемий подряд, и программа сохранения редких видов не спасла. ВОЗ с ООН (большинством голосов) были вынуждены признать: Y-хромосома несёт опасный риск мутаций в целом для популяции, повышенный уровень адреналина и тестостерона (педофилов/маньяков в сто раз больше, чем у таксономической нормы). Если не можешь что-то предотвратить — возглавь, программу гендерного размножения в утиль. Y остались только под куполом на Марсе да на Луне. Ну ещё температура повысилась на десять градусов в среднем по Земле, редко кто приспособился к такой жаре.
— Когда-то феи были мелкими и летали, а потом у них стали отваливаться крылья. Процентов так девяносто девять отвалились. Моим родителям долго везло. Они даже успели влюбиться и родить меня.
— Тоже крылатую? А почему крылья отваливаются?
— Не знаю, сделаешь что-то не то.
— А почему у меня нет крыльев, я ведь ничего...
— У людей их не бывает. И зачем пацану крылья? Давай лучше…
— Сказку, — вздох.
— Иди сюда, девочка. Не бойся. Хочешь покушать? — мужик в камуфляже лет сорока.
— Пиздуй мимо! Не ходи, дура!
— Ну, Жень! Жрать охота. Поздно уже, — шёпотом.
— Идём! Какая же ты сладенькая, беленькая. Идём со мной. На артистку похожа.
— К тебе не поеду, — быстро. — Гостиница рядом или в машине.
— Анка! Дура! Не слушай его! — Женька кричит вслед.
— Аня? Тебя же Аня зовут? Я тебя покормлю. Что ты любишь?
— Суп, пирожки, вареники, бургеры, печенье, мороженое, колу, — боясь чего-то пропустить.
— Ишь ты, какая обжора. Получишь всё!
Гостиница в отремонтированной общаге возле рынка.
— Нам с дочой комната нужна.
— Час — сто пятьдеся, ночь — восемьсот, сутки — штука.
— До утра, — суёт пропитой тётке тысячу. — Сдачу оставь и комнату потише на пятом этаже.
— У нас всегда тихо, никто даже в коридор не выходит, — выдав ключ.
— Эт хорошо.
— Хавчик, — дёргая мужика за рукав.
— Позже.
— Ну хоть немножко.
— Нет! Ты чё, глухая?
— Ага, на левое ухо.
— Не ной, — строго. — Позже, дохлятина, топай, быстрее.
— Не ходи, дура!!!
Утром нашлась Киса — рыже-белая кошка, худющая, облезлая, мокрая и с выколотым глазом. Дурёха вечно ко всем ластилась и неслась стоило позвать кис-кис. Схватив Кису в охапку, Женька побежал в «Котопёс».
— Проваливай!!! — рявкнула толстая продавщица.
— Тётенька! — размазывая грязь, слёзы, сопли. — Пусти, ради бога! У меня кошка болеет!
Киса вцепилась когтями через рубашку в плечо. Он терпел.
— Вали отсюдова! Приём платный. Нече тут заразу таскать.
— Тётенька! — в надежде, что ветеринарша отзовётся из своего закутка.
Но та решила не связываться с работниками зоомагазина, в котором арендовала угол.
— Вон!!! — жирдяйка взяла деревянную швабру.
Женьку сдуло, только хлопнула дверь. Зимой ему уже врезали черенком лопаты. Сломали ребра.
— Получай! Сука! — заехав в витрину отполированным серым голышом из ближайшей канавы.
— Ах ты говнюк! Поймаю — грабли сломаю! — даже не пытаясь догнать.
Глаз у кошки вытек, вокруг распухло и покраснело. Из глазницы сочился вонючий зелёный гной. Кошку знобило. Сметаны бы, пару ложек. Торгаши в белых халатах, заманивая покупателей, давали попробовать, но не базарному побирушке. Прослонявшись час, так и не высмотрев доброго лица, Женька спёр у зазевавшегося лоха кошелёк, чего раньше себе не позволял. Убьют, если поймают. Сволочи. Блин, одна мелочь. Разорившись на тетрапак ряженки, обыскал рынок.
— Эй, ты! — окликнул его безногий — местный телеграф. — Чуешь, в общаге два жмура? Девка и мужик. Дай чирик.
Дал.
Жрать кошка не хотела. Пила воду и то, когда он, разжав ей зубы, заливал пластиковой ложечкой прямо в глотку. Пошёл назад к безногому, того на пятачке не оказалось. Вернулся к Кисе.
Киса мелко-мелко дрожала и не просыпалась. Женька накрыл её своей курткой. В одной рубашке побежал к безногому. Нашёл на ступеньках подземки. Очень хороший. Материл прохожих.
— Девчонку как зовут? Звали…
— Ну ты её знаешь. Изрубили в капусту, два мешка, чёрных литров по пятьдесят-шестьдесят. Свидетелей нет. Соседи полночи долбились в стену. И по батареям. Дай чирик! Ох ты бля!!! Пиздюк твоё имя! — грохотало вдогонку.
Кошка не дышала. Папа с мамой поместились бы у него на ладони. Слава Сущему, не дожили. Женька вынул кошелёк, сел на кучу сложенных картонных коробок, прислонился спиной к трубе отопления и закрыл глаза. Каждая жизнь пять см.
— Ты здесь? Везде милиция, чуть не затоптала толпа. Дождь со снегом, холодно, скользко, ужыс ужыс, — Она звенела и звенела фальшивым голоском Джессики Паркер. Из звукового потока мозг извлекал конструктивное зерно. Провожать не надо.
— Мне идёт? — тряхнув головой.
— ???
Выбей глаз оранж. Ботинки на высоченной тракторной подошве — и всё равно ниже на полголовы.
— Ты куда? — Киса проснулась.
— К мужу, кольцо вон подарил, — поболтала пальцами левой руки у лица.
— Я думал…
— Убил, да ни за что. А на опыты легко обещал.
— Он страшный, как тролль, жуть здоровенный.
— Все мы уроды. В гости не зову, пишите, звоните, — чмоки-чмоки воздух. — Пока. Чёрт, — спотыкаясь в потёмках. — Блин, напугал.
Мужик в камуфляже взял сумку с вещами.
— Кофе хочу.
Шапка оранжевая травка влезла без очереди. Маска в перчатках отступил на шаг.
— От запаха кофе кончаю. — Катехломины долбят синапсическую щель. — Макс, привет. Большое латте за его счёт.
Мужик в камуфляже взял двойной эспрессо без сахара, оплатил латте и сел у окна.
— Привет. — Бэйджик Максим выбрал высокий узкий фужер с короткой ножкой.
— И Павлову за счёт заведения.
— Мы разве знакомы?
— Велесу разбили шлем.
— А ты каким боком?
Горячего кофе — четверть, остальное — молочная пенка.
— Шла мимо. Толпу разгоняли, а мне кофе, если подальше свалю.
— Понятно. Сердечки?
— Листик.
Символ Канады, блюдце, салфетка, длинная ложка, печенька. Головы Макса и Оранжевой травки встретились над барной стойкой.
— Давай отсосу, — выдох в ухо.
— Счас?
— В туалете.
— Себя набери, — Макс протянул телефон.
— Нету. Правда, нету.
— Гонишь.
— Кошкой клянусь.
— Добрая и простая. Прям идеал Льва Толстого, — улыбаясь на сорок два волчьих зуба.
— Ну-да, словесное недержание.
Американо — ботану, кажется, человеку, QR-платёж.
— Симпатяшка, на пол роняешь.
— Ну-да, ну-да. — Прозрачные пальцы с чёрными короткими ногтями рвали салфетки и складывали кучкой.
— Соришь и продукт переводишь.
— Мелкую моторику дрессирую.
— Мусор в совок подбери.
Попшикал спиртом руки, совок и метёлку — в корзину.
— Зануда.
Макс промолчал. Ямайский, урожай двадцать двадцать, по-турецки на песке, чёрный без сахара выбирают гурманы.
— Могу вообще кофе не пить, только нюхать, круче, чем кокс.
— Таки круче.
Интеллигентным подружкам неви смузи, с тысячи сдача.
— Ага, глюки лимбической доли. Мерещится, что курят и нюхают, гады, везде.
— Повезло.
— Ну-да, без наркоза аппендицит.
— Под местной анестезией.
— Неа, в Институте Мозга подопытной крысой.
— Родители куда смотрят?
— Предки от счастья писают: не пью, не трахаюсь. Молчу, пока не спросят. Без цингулярной извилины нас, инвалидов, в Мозге много, а меня одну, одну выпускают, — гордо.
— Супер.
Дочь дисциплинированный экспонат Кунсткамеры.
— Я пойду?.. — ждёт.
Мужик в камуфляже гипнотизировал ей спину.
— Ещё забегай после восьми чётные дни.
— Ну-да, поболтаем, — хмыкнув.
Алина ш. — родилась во Владивостоке. Окончила физико-математическую школу и Киргизский государственный университет по специальности «Прикладная математика». Публиковалась на сайте «Полутона» и в журнале «Бельские просторы».