Жопокрыл и те, кто с ним. Продолжение

11. Возвращение

 

Жопокрыла принесли вечером седьмого дня. Воины ещё два дня назад заметили, что он перестал дышать, но снимать несчастного до окончания очищения было нельзя.

Векошейка не могла поверить, что этот иссохший, бледный, вытянутый стебелёк с потрёпанными, безвольно висящими крыльями, перья которых потускнели, а кое-где вовсе выпали от стягивающих верёвок, её сын. Воины положили Жопокрыла на кровать и, несмотря на сдерживающую слёзы мать, вышли. Как только за ними закрылась дверь, Векошейка подбежала к сыну и влила ему в рот снадобье, которое ей дал Горлолоб. Иссиня-серые губы не дрогнули — ни вдоха, ни выдоха. Она погладила его лицо, холодное, с гримасой боли: 

— Сынок, родной! Сынок, очнись, вернись ко мне… Прошу… Жопокрыл…

Безжизненное тело осталось неподвижным. Векошейка всматривалась в лицо сына, пытаясь уловить хоть малейшие признаки жизни. В какой-то момент ей показалось, что это вовсе не её сын, а кто-то другой. Бледный цвет кожи, заострённые черты лица, неподвижные веки и впалые щёки создавали какой-то неестественный, пугающий эффект восковой маски. Векошейка хотела верить, что Горлолоб не обманул, но, смотря сейчас на сына, боялась, что смерть всё же забрала его.

— Нет… Сынок, борись… Ты не можешь. — Слёзы катились по щекам, но она продолжала шептать ему: — Прошу, родной мой, всё будет хорошо… Слышишь… Только вернись…

Она укрыла Жопокрыла тёплым одеялом и сидела рядом, гладила, обнимала, рассказывала, какой забавный и непослушный был он в детстве. Говорила и говорила, чтобы не оставаться со своими мыслями наедине.

Очнулась, когда стемнело. Вытерла слёзы, ещё раз взглянула на еле различимые в темноте черты сына и направилась к двери.

 

***

 

Горлолоб мыл руки. Смотрел, как вода смывает с морщинистых пальцев остатки трав, которые он только что перетирал. Когда он успел так постареть? Кажется, совсем недавно молодым тупи пришёл к Говорящему с духами Коленоносу, а сейчас… 

Почтеннейший был в лесу, собирал травы. Это был лысый, полноватый старик с добродушным лицом. Он никогда не повышал голос, а если хотел, чтобы его внимательней слушали, говорил ещё тише. 

— Я призвал тебя Горлолоб, — начал он, — чтоб ещё раз убедиться, твёрд ли ты в своём решении быть моим учеником? Подойди ко мне.

Молодой Горлолоб подошёл.

— Подними руки, раскрой ладони. Так. А теперь держи, сколько сможешь. — И Коленонос вложил в его ладони комочек кашицеобразной смеси из сине-коричневых трав.

Через пару секунд Горлолоб почувствовал жжение, а ещё через секунду уже не мог сдерживать себя от боли и застонал. Ладони горели так, будто он держал раскалённое железо. Но стоящий рядом Коленонос не испытывал никакого неудобства, хотя все его пальцы были измазаны той же смесью. Не выдержав, Горлолоб встряхнул руки и, упав на колени, стал вытирать ладони о траву.

— Вот так и тупи думают, что их желание истинно, но не могут выдержать даже малую часть преград. Это сбор для заживления ран. Ещё совсем немного, и ты перестал бы чувствовать боль, — Коленонос смотрел на стоящего на коленях Горлолоба. — А тебе как почтеннейшему придётся делать это часто и только руками, чтобы чувствовать плотность и достаточна ли сила жжения. — Он улыбнулся. — Как ладони?  

Горлолоб с удивлением посмотрел на ладони: они не только не горели, а были гладкими, затянулись мелкие трещины, исчезли мозоли. Если бы он знал, что эффект длится недолго, то вытерпел. Всё бы сделал, чтобы вытерпеть.

Со слезами на глазах Горлолоб поднялся с колен, поклонился Говорящему с духами и уже взмахнул крыльями, чтобы улететь, но услышал голос Коленоноса:

— Завтра на рассвете прилетишь к Муротке. Знаешь заводь на правом берегу около трёх словобогов?

— Да, почтеннейший, — чуть дрогнувшим голосом ответил Горлолоб.

Только намного позже, почти перед смертью Коленоноса, он спросил, почему же почтеннейший взял его в ученики. И услышал в ответ:

— Ты был слаб, но друм твой был чист. И признание слабости не озлобило, а смирило тебя, как ветер смиряет деревья, клоня их к земле, чтобы потом те распрямились.

Горлолоб давно отмыл руки, но, погрузившись в воспоминания, всё ещё держал ладони под прохладной водой, пока стук в дверь не вернул его в реальность. Он знал кто это. Открыл дверь и сказал:

— Сейчас.

Прошёл вглубь комнаты. Взял сумку со стула и стал складывать стоящие на столе бутыльки. Через минуту вышел к ждущей Векошейке:

— Летим!

 

***

Горлолоб никого ещё не уводил на сторону теней, кроме Жопокрыла. Это знание Коленонос передал ему, предупредив, что это крайняя мера для спасения тупи. И некоторые, кто возвращаются, сильно меняются или вовсе никогда не приходят в себя. Но это был единственный выход для Жопокрыла.

— Нужно ещё больше света! — командовал Горлолоб. — Неси все лампы, что есть. И воду вскипяти.

Векошейка принесла ещё две лампы. Поставила рядом с кроватью. Горлолоб откинул одеяло, снял одежду с Жопокрыла и пристально осматривал тело.

Векошейка стояла рядом и не могла смотреть на сына. Её руки дрожали, при каждом вздохе Говорящего с духами она вздрагивала, боясь услышать, что её сын умер…

А Горлолоб, водя пальцами по холодному телу, еле улавливал энергию жизни. Сможет ли вернуть его? Уж очень далёк Жопокрыл отсюда.

— Векошейка, иди. Не нужно тебе здесь быть, — Горлолоб произнёс эти слова, как можно мягче. — Я сам… Принесёшь воды, как вскипит… Иди, милая…

Векошейка вышла. Пришла на кухню, села на стул и заплакала. 

Почтеннейший приоткрыл веки Жопокрыла, налитые кровью глазные яблоки закатились, он влил немного снадобья в каждый глаз. Затем сделал несколько надрезов на лбу, на висках и под глазами. Кровь почти не текла. Плохой знак. Смешал несколько травяных настоев, влил в рот Жопокрылу и стал ждать. 

Векошейка принесла горячую воду в небольшом тазике и кувшин с холодной водой. А в состоянии Жопокрыла всё так же не было никаких изменений. Горлолоб не позволил матери остаться и помогать ему. Он и сам теперь не был уверен, есть ли надежда. Но тщательно и не торопясь делал всё, что нужно: протёр всё тело больного, омыл раны и смазал заживляющей мазью, перья крыльев распрямил, повырывал сломанные и слежавшиеся, затем смочил мягким маслом, участки без перьев замазал восстанавливающей мазью. После стал растирать тело настоем из огненных трав, чтобы разогнать кровь и заставить кожу дышать. Горлолоб вспотел, раскраснелся, руки горели, но, кряхтя и вздыхая, он продолжал массировать тело Жопокрыла. Так продолжалось несколько часов, пока уставший и уже отчаявшийся старик не почувствовал под руками слабое движение. Горлолоб замер, его руки остановились на груди Жопокрыла. И вот… ещё одно… ещё… да! Дышит!

Обессиленный почтеннейший осел на кровать рядом с больным и воздал хвалу великому Туписобу за спасение юного тупи.  

Ещё неделю Жопокрыл не приходил в сознание. И всё это время Горлолоб и Векошейка не отходили от него. Несколько раз приходил Рукохвост справиться о сыне, предложить помощь, но Векошейка его даже на порог не пускала. Хвостолоб и Боконос на руднике, узнав, что друг жив, закричали так, что напуганные охранники прибежали разнимать драчунов, а те прыгали, подлетали, обнимали друг друга, радуясь и смеясь: «Он живой, живой!»

 

12. Праздник

 

Жопокрыл открыл глаза. Солнце садилось, бросая ядовито-красные лучи на стены, или просто воспалённые глаза так воспринимали свет. Хотелось пить. С большим усилием Жопокрыл не позвал, а выдохнул краткое: «Ма!»

Векошейка сидела рядом в кресле и штопала износившуюся куртку сына.

— Что, милый? Я здесь, — подскочила она. — Очнулся, мой хороший! Слава Туписобу! — Она гладила его по лицу и улыбалась сквозь слёзы.

— Пи… — только и смог произнести Жопокрыл.

— Сейчас, сейчас. Вот, пей! — она поднесла к губам сына кружку с водой. — Вот так, хорошо, молодец, сынок мой…

Слёзы катились по её щекам. И Векошейка их не сдерживала.

С тех пор Жопокрыл всё чаще стал приходить с себя. В основном делал несколько глотков воды с добавлением настоев Горлолоба и опять уходил в небытие. Несколько раз матери всё же удалось влить ему пару ложек супа со соком скулит. Почтеннейший наведывался каждый день, принося мази, настойки и порошки. Векошейка тщательно следовала всем указаниям старика. 

Пока Жопокрыл понемногу восстанавливался, вся деревня готовилась к Празднику Истинного Имени.

Дома, в которых в этот год был рождён ребенок, украшались цветами и красно-жёлтыми тканями. Красный символизировал кровь, рождение новой жизни, а жёлтый — свет солнца, дающий жизнь и освещающий её. Готовили много еды. После инициации соседи ходили друг к другу в гости, поздравляя родителей и обсуждая данные имена. Тупи не могли называть детей сами, это делал «Говорящий с духами» один раз в год, в последний день сбора основного урожая. И даже если ребёнок был рождён в начале года, ему давали имя только в Праздник Истинного Имени, а в семье его до этого момента называли «маленький», «сладкий» или ещё как-нибудь. Этот день для каждого тупи считался днём рождения. Родители с самого утра готовили детей к празднику. Купали, пудрили цветками ожерии[1], одевали в красивые, сшитые специально к празднику широкие детские распашонки.

И вот этот день пришёл. Ближе к полудню родители с младенцами на руках и остальные тупи стекались к дому Горлолоба. Перед домом почтеннейшего сделали большой помост с красно-жёлтым куполом. На помосте в большом резном кресле для важных церемоний, вырубленном из древнего ствола словобога, сидел Говорящий с духами. Рядом за маленьким столиком располагался Записывающий Имя. Он выбирался заранее, и в этом году эта честь выпала Ухоруку. Он был так горд, что, всегда сдержанный и немногословный, сегодня улыбался и болтал со всяким, кто к нему обращался. Большая Книга Имён была открыта, Ухорук взял в руку кисть и обмакнул в красные чернила, а Горлолоб провозгласил:

— Великий Туписоб благословил этот день, и тысячи дней до этого, и тысячи после! Сегодня придут в этот мир названные тупи и встанут со своими предками и потомками в один ряд. Каждый, кто будет назван и записан сегодня, зазвучит не только для нас, но и для своего друма, чтобы на жизненном пути не потерять его, ибо без друма тупи ничто. Лишь сосуд с молчанием пустоты.

Толпа зашумела и одобрительно закивала.

— Начнём же, воздав хвалу Туписобу! — Горлолоб склонил голову и сомкнул веки.

Через несколько секунд открыл глаза, поклонился всем присутствующим и, отступив несколько шагов назад, сел в кресло.

На помост вступила первая пара с младенцем на руках. Сначала отец подал Горлолобу шкатулку. Открыв её, почтеннейший вынул друм. Внимательно его осмотрел, нет ли червоточин, плесени, понюхал и, удовлетворённый, положил на место. Закрыл шкатулку и отдал отцу. Затем мать поднесла младенца. Горлолоб взял маленького тупи, положил на колени и, прикрыв веки, стал прислушиваться к духам, при этом не прекращая ощупывать и гладить малыша. Вдруг руки старика остановились, и он произнёс: «Спина».

Первая часть имени была внесена в книгу.

Когда руки Горлолоба остановились второй раз, в Большую Книгу Имён было записано: «Глаз». После этого Ухорук встал и громко назвал полное имя:

— И имя этого тупи — Спиноглаз!

Толпа взорвалась криками и хвалами Туписобу.

Так, в этот день было названо девятнадцать малышей. После церемонии тупи ещё долго не расходились, поздравляли друг друга, обсуждали имена, смеялись, подшучивали над не очень благозвучными сочетаниями. Но никто не обижался, все были рады празднику и тому, что их дети обрели имена, а значит, и судьбу.

Как только имя последнего тупи было объявлено, Горлолоб поздравил всех названных и ушёл к себе. Он очень устал, силы были уже не те, да и общение с духами изматывало. 

Выпив стакан воды, старик прилёг на кровать и вспомнил свою первую церемонию. Коленонос был уже болен и не мог её проводить. Горлолоб сильно волновался. Именно тогда он назвал Жопокрыла и Сисипятку. Когда принесли первого — вёрткого и орущего тупи, — он никак не хотел лежать на коленях. Пытаясь хоть как-то усмирить непоседу и сосредоточиться на слушании духов, Горлолоб легонько шлёпнул младенца, не осознавая, что произнёс вслух то самое место, по которому ударил. Испугавшись, он быстро произнёс: «Крыло». Но писарь был очень внимателен и, немало удивившись, огласил имя Жопокрыл. Горлолоб до сих пор помнил замешательство среди тупи, их удивлённые вздохи. Он взял себя в руки, сосредоточился и следующих двух младенцев назвал вполне благозвучно. Затем ему подали прекрасную малышку. И тут опять что-то произошло, то ли от того, что Горлолоб был тогда влюблён, то ли от опять возникшего волнения, случилась Сисипятка. Долго ещё потом корил себя за данные имена и боялся, что изменил предначертанную судьбу для этих тупи своим волнением, но ничего сделать уже не мог. 

И его опасения не были беспочвенными. Сколько раз Жопокрыл слышал обидное пренебрежение в словах взрослых по поводу своего имени, сколько раз дрался, когда сверстники начинали дразнить. Именно тогда он научился защищать себя и своих друзей, ведь Сисипятки тоже доставалось, и он взял на себя роль её защитника. И Горлолоб всё это знал.

А на другой стороне деревни, лёжа в кровати и слушая, как весёлые, подвыпившие тупи ходят по улице, громко разговаривают и смеются, Жопокрыл вспоминал, что всегда не любил этот праздник. Злился на почтеннейшего и судьбу за такое ужасное имя. Но сегодня ему было хорошо, спокойно и даже радостно, ведь это начало, это жизнь, и жизнь продолжается.