Говнари

Я прихожу в себя лёжа в арыке на случайной улице Алматы. Голова раскалывается. Во рту чувствуется железный привкус крови. Звёзд не видно, воздух тяжёлый. Я приподнимаюсь и вижу Жангира. Он протягивает мне руку и говорит:

— Вставай, нас отпиздили.

Я отряхиваясь, сажусь на бордюр, закуриваю. Не сказать, что удивлён. Учитывая наш внешний вид и шумное поведение, это происходит даже реже, чем надо.

— Как это случилось?

— Каким-то мужикам в баре не понравилось, как мы выглядим. Сказали, что мы позорим страну. Слово за слово, и вот мы тут. 

— Сколько их было?

— Четверо.

— Ну тогда не стыдно.

— Нет. Против нас дрался только один из них. Остальные трое стояли и ржали.

— Блин, — говорю я. — Это позор.

Мы рассмеялись.

— Мы в сумме весим меньше, чем он один, — продолжает Жангир.

В свои двадцать три он весит пятьдесят один килограмм, а я — сорок девять. Спортом не занимаемся. Курим, пьём. Часто оказываемся в запоях. А тот мужик, по словам Жангира, весил килограмм сто десять. Он вырубил меня тремя ударами в рожу. Жангир пытался защитить меня и тоже получил по шее. Потом нас отпинали.

— Ладно, — резюмировал он и потушил сигарету о ботинок. — Пойдём выпьем.

Мы заходим в ближайший минимаркет. Покупаем портвейн. Идём в парк. Опустошаем бутылку, ссым в кустах и направляемся в «Таверну».

 

***

На входе нас встречает Афра — наш друг, который здесь фейсер.

— Ниче себе, кто это вас так? — спрашивает он, пока ставит печать.

— Долго рассказывать. Ты до скольки тут?

— До часу. Потом свободен.

Я смотрю на свою руку и понимаю, что Афра поставил печати так, чтобы они отдалённо напоминали свастику. Я редко моюсь, поэтому эта фигура ещё примерно неделю будет на моём теле. Афраим — единственный в нашей компании, кто не дрыщ. Он здоровый парень с усами как у майора. Носит ветровку с надписью «Казахстан» и перочинный нож. Служил. Любит Фолкнера, Селина и Антониони. Пишет стихи. Никого не уважает и всех ненавидит. Считаем его нашим Дином Мориарти.

Я захожу в «Таверну» и сразу пробираюсь к бару. В очереди замечаю красивую девушку. Вся такая худая, в чёрном, с карешкой. Прям в моём вкусе. Решаю обойти её, чтобы взглянуть на лицо, и понимаю, что это Жангир. Наши друзья часто шутят, что если б мы были геями, то обязательно бы встречались. Так что всё по Фрейду.

К нам подбегает Анна, его девушка.

— Кто это вас так? — удивлённо спрашивает она.

— Рандомные мужики из светлого будущего.

— Капец… Может, вы хотя бы умоетесь? Или сходим туда с Афрой и дадим сдачи?

— Всё нормально, Аня, — успокаивает её Жангир. — Сегодня нам дали пизды. Завтра мы кому-то дадим пизды. Это просто круговорот пиздюлей в природе. Ничего сверхъестественного.

Не знаю, почему мы ходим в «Таверну». Мошиться под тяжёлую музыку нам не нравится. Мы вообще стараемся лишний раз не двигаться. Максимум стоим где-нибудь в углу и в редкие моменты качаем головой в такт. Единственный, кто залетает в мош, как раз-таки Афра. Он снимает футболку, встаёт на руки, размахивает ногами. В общем, слэмится как ненормальный.

Когда ребята привели меня сюда в первый раз, они охарактеризовали это место как пристанище всех педовок и говнарей Алматы. Я, как либеральный журналист, конечно же, задушнил. «Нельзя называть женщин педовками!» — сказал я. А затем посмотрел на людей тут и понял, что иначе как педовками и говнарями их не назвать.

Мы тоже говнари. Тут спорить не буду. Мы — нищие, и от нас воняет. Ничего, кроме как глушить водку на лавочках в парках, мы не умеем. Что мы будем делать зимой, я не знаю. В заведениях пить для нас слишком пошло, хотя многие ребята из обеспеченных и так называемых интеллигентных семей. Казалось бы, должны ходить в рестораны и пить каберне. Но нет. Вместо этого валяются на траве в парке, заливают в горло дешёвое кадарку и ищут космос.

Многие считают себя писателями, ещё больше ребят относят себя к поэтам. Некоторые, особо охуевшие, думают, что они драматурги. Но, по-моему, мы просто страдаем хуйнёй. В лучшем случае пишем никому не нужные графоманские рассказы, в худшем — вообще ничего не пишем, но много пиздим, что выдадим когда-нибудь что-то великое.

Себя я не отношу к писателям. Когда меня спрашивают, чем я занимаюсь, я отвечаю — выживанием. Звучит пафосно, но из-за того, что я говорю неразборчиво, меня переспрашивают: «Что? Вышиванием? Ты что — швея?» Короче, как бы я ни пытался вести себя круто, у меня это редко выходит. В основном я позорюсь, тревожусь и хочу закопаться под землю.

Я заказываю оверпрайснутое пиво и зажимаюсь в углу. Начинает казаться, что это очередной пустой вечер. Музыка бьёт по ушам, куча обдолбанных аптекой людей вокруг. Ещё чуть-чуть — и уеду домой. Внезапно мой взгляд падает на ещё одну женщину. На этот раз правда женщину. Не Жангира. Она тоже с каре, тоже худая. Сидит за баром и пьёт «отвёртку». Посматривает на меня иногда. Я стесняюсь, поэтому отвожу взгляд. Делаю вид, что холодный. Ко мне подсаживается Артём.

— Чё делаешь?

— Кажется, я влюбился.

— В кого?

— Вон в ту девушку с «отвёрткой», — указываю на неё взглядом.

— Подойди к ней.

— Я стесняюсь. Даже тот факт, что бухой, не добавляет смелости.

— Хочешь, я подойду и приглашу её к нам?

Артём так и делает.

— Вон видишь того парня? Это Султан. Он журналист и писатель. А ещё он влюблён в тебя. Пойдём с нами пить водку в парке?

— Пойдём, — отвечает незнакомка.

Они с Артёмом смотрят друг на друга секунд десять и начинают сосаться.

Я, если честно, даже не удивлён. Артемию вообще плевать. Он живое доказательство того, что всё решает уверенность. У него обычная внешность. Одевается он не сказать, что стильно. Каждый раз, когда я вижу Артёма, у него почему-то мокрая куртка. Он то и дело то разольёт на себя пиво, то забрызгает себя водой, то случайно заслюнявит куртку во время сильного смеха. На его аве в «Инсте» — фото три на четыре. Дома — куча пустых бутылок из под кока-колы. При этом он умудряется нравиться женщинам и пару раз даже перехватывал моих. Я и сам с ним целовался однажды, но то был скорее перформанс.

Артём и незнакомка подходят ко мне.

— Жизнь богемы, — говорит он.

— Что?

— Жизнь богемы, — повторяет Артём. — Читатели поймут.

— Я Султан, — стеснительно заявляю я девушке.

— Знаю. А я Индира, — отвечает она.

Смена Афраима заканчивается. Мы двигаем в ближайший магаз. Анна берёт бутылку вина, остальные скидываются на водку и «Доктор август» — газированное демидрольное вино. Стоит всего тыщу триста, но по голове даёт знатно. Штопора у нас, конечно же, нет, но кого это когда-либо останавливало? Сначала думаем разбить горлышко о что-то твёрдое, но в итоге Афраим вскрывает его ножом.

— Надо пойти на терренкур, — говорит он, — хочу искупаться.

— Там же неглубоко.

— Да похуй, скоро зима. Жалеть буду потом.

 

***

 

Мы подходим к каналу. Я замечаю внизу какие-то бетонные плиты, которые, как островки, стоят посреди воды. Предлагаю Индире запрыгнуть на них. Романтично ведь? Мы перелезаем забор, спускаемся и садимся на плиты. Вокруг шумит вода. Течение сильное.

— Ты работаешь в The Garden? Думала, там одни хипстеры.

— Не знаю. Стараюсь не оценивать своих коллег.

Я достаю зажигалку и подкуриваю ей.

— А ты чем занимаешься?

— Учусь.

— На каком курсе?

Не дай бог окажется щеглихой. Панически боюсь отношений с девушками младше двадцати. А вдруг и того хуже — окажется школьницей. В «Таверне» ведь хуй кто проверяет удостоверение. Особенно у женщин.

— На четвёртом.

«Фуф», — думаю я.

— Архитектор.

— Крутая профессия. Мне кажется, я бы тоже хотел заниматься архитектурой, если б умел рисовать.

Я, конечно, немного припизднул тут, чтобы поддержать беседу. Меня вполне устраивает нынешний расклад, где моя жизнь крутится вокруг текстов. А если б я умел рисовать, то писал бы неоэкспрессионизм. Типа как Шиле или Баския. Какая к чёрту архитектура? Нет.

— А ты рисуешь? — продолжаю я.

— Да. Могу потом показать, если хочешь. — И выдыхает дым мне в лицо. Мы, наконец, ловим визуальный контакт. — Вот как назло, — продолжает она, — во всём городе нет освещения, но именно тут фонари светят в каждый угол. Не поссышь даже.

— Холсты хочу посмотреть, а в туалет можем сходить в лапшичной.

Индира кивнула.

В этот момент Жангир перелезает забор, но делает это как-то резко. Будто последние десять лет занимался паркуром. Водка, которая секундой ранее лежала в кармане его пальто, падает на землю, скатывается по горке и погружается в воду.

— Надо её ловить!

Течение несёт бутылку в нашу сторону, но то ли из-за того, что я слепой, то ли из-за мутной воды, то ли из-за какой-то вселенской несправедливости, в момент, когда она проплывает прямо подо мной, я её не вижу. Она тупо исчезает. Я не успеваю её поймать. Течение уносит её дальше. Словно в каком то библейском сюжете мы наблюдаем, как наш шанс на хороший вечер ускользает из наших рук.

В двадцати метрах от нас замечаем ещё одни бетонные островки. Жангир бежит к ним. Обгоняет плывущую водку, запрыгивает на плиты и пытается разглядеть в мутной воде.

— Я её не вижу, я её не вижу почему-то, — повторяет он.

Тут я уже сдаюсь:

— Ладно, забей. Мы её уже не достанем.

В этот момент боковым зрением я замечаю, как что-то мчится вдоль терренкура с огромной скоростью. Я поворачиваю голову и понимаю, что это Афраим. Он бежит полуголый: без обуви и футболки, в штанах, задранных по колено. Перепрыгивает через забор, ныряет в воду и достаёт бутылку. Мы подбегаем к нему. Накидываем на него вещи. Затем начинаем пить. Мне показалось, что Индире холодно, поэтому предлагаю ей своё пальто. Спустя десять минут самому становится холодно, и Афра закидывает мне свою фирменную олимпийку с надписью «Казахстан».

 

***

 

В лапшичной решаю себе ничего не заказывать. Покупаю Индире рамен на последние. На «Каспи» осталась всего тыща тенге. Потрачу их на такси. Анна однажды спросила нас: «Почему вы всегда без денег? У вас же вроде норм зарплаты?» Какого-то чёткого ответа не последовало. Мы сами не знаем. Бывали времена, когда я зарабатывал по полмиллиона тенге в месяц и всё равно ходил без бабок. Вероятно, я  — самый финансово неграмотный человек в мире.

— Султан, — говорит Жангир, — смотри, это же те мужики.

 Я поворачиваюсь, и действительно, вот они, слева направо. Те самые, кто избил нас вечером.

— Блин, я бы, конечно, хотел получить реванш. С нами Афра и Артём. Шансы более менее равны, но подставлять ребят не хочется.

— Да, пожалуй, забьём хуй, — резюмирует Жангир.

— Эй, уёбки. Вы чё наших ребят избили?

Мы поворачиваемся. Это крикнул Артём.

— Вы не охуели, мужики? — продолжает он.

Слова Артёма воодушевляют меня. Я встаю и направляюсь в сторону этих придурков.

— Кто это там позор страны? — риторически спрашиваю я.

Я разбегаюсь и думаю: «Щас я влечу в них с ноги. Размажу своими говнодавами их рожи по асфальту». Затем немного загоняюсь: «Главное — не убить кого-то из них, не хотелось бы попасть в тюрьму». Я прыгаю, задираю ногу до самого верха, лечу, как Джеки Чан или даже Брюс Ли. Я, блядь, Чак Норрис, мне похуй. А эти мужики просто отходят на метр в бок, и я пролетаю мимо. Через секунду я оказываюсь окружён ими, через две — валяюсь на асфальте, через три они меня бьют ногами. Позже ребята расскажут, что моё избиение длилось не более десяти секунд, но в моменте мне кажется, что это происходит вечность. Они бьют без разбору. По голове, печени, почкам, спине и заднице. Все мои переживания отходят на второй и третий планы. Становятся незначительными. Как же я не ценил свою жизнь до этого мгновения. Я осознал, что мы всего лишь пыль под кроватью у Бога.

Внезапно удары прекращаются. Я приподнимаю голову. В глазах всё двоится. Я бы даже сказал — троится. В ушах — звон. Картинка потихоньку стабилизируется, и я вижу, как мои ребята разваливают их. Даже Жангиру удаётся нанести кому-то несколько ударов. Ко мне подходит Индира, аккуратно кладёт мою голову к себе на колени, достаёт салфетки и вытирает кровь.

— Поехали ко мне, — говорю я ей.

 

***

Утром нас будят солнечные лучи. Я завариваю кофе в турке, готовлю завтрак из того, что есть в холодильнике: фасоль, тосты, несколько яиц, сосиски. Предлагаю посмотреть кино, пока переваривается еда. Спрашиваю, можно ли взять её за руку. Потом мы целуемся. Я делаю ей куни. После секса ещё много минут смотрим друг другу в глаза. Мне хочется изучить каждую родинку на её теле, прижать к себе, слиться в одно целое. После запоя и избиения голова должна раскалываться, но, видимо, эйфория от влюблённости перебивает боль. Мне кажется, я наконец обрёл что-то в жизни. Кажется, что мы никогда не расстанемся. Но вот Индира говорит, что ей пора уходить. Мы целуемся на прощание. Я закрываю дверь, сваливаюсь на диван и через пятнадцать минут понимаю, что не взял у неё ни «Телеграма», ни телефона, ни «Инсты». Сразу решаю поднять все каналы. Пишу друзьям, приятелям, сотрудникам «Таверны». Спрашиваю любую информацию. Вплоть до контактов тех, кто, возможно, знаком с ней. В итоге ничего не нахожу. Ладно, думаю я. В теории, она знает мой адрес. Если нужно будет, найдёт. Сейчас нет смысла волноваться.

Так проходит день. Два. Неделя. Постепенно я начинаю скатываться в апатию. Не грусть, безнадёгу и злость, а именно в апатию. Мне ничего не хочется. Я теряю ко всему интерес. Ощущение, будто Бог дал возможность на сутки испытать счастье, а потом снова забрал его. Ладно, не драматизируй. Может, проблема во мне? Вдруг на поверхности мой образ эмо, журналиста и алкаша привлек её внимание, но как только она увидела меня настоящего, неуклюжего, готовящего завтрак в одиннадцать утра в шортах с рисунками бэтмена и смеющимся с тупых «тиктоков», её интерес пропал?

Спустя две недели мы празднуем день рождения Афраима: опустошаем бутылки водки на терренкуре, идём в «Таверну». Я пробираюсь в самый грязный туалет в Центральной Азии. Ссу, умываюсь. Заказываю на баре оверпрайснутый лагер, зажимаюсь в углу. Музыка бьёт по ушам. Вокруг куча обдолбанных аптекой людей. Это очередной пустой вечер. На этот раз точно нужно домой. 

Я спускаюсь к выходу и вижу её. Она разговаривает с кем-то в толпе и тоже меня замечает. От неожиданности я трезвею. По телу пробегают сто тысяч вольт. Мы здороваемся. Начинаем неловкий диалог. Жангир видит это. Позже он расскажет, что со стороны мы выглядели как два девственника, которые подарили друг другу валентинки на 14 февраля. И что моё лицо становилось всё печальнее и печальнее с каждой секундой. 

Индира извиняется. Рассказывает, что и не рассматривала меня как серьёзного партнера. Просто интрижка на одну ночь, не более. Внутри всё скукожилось. Уши перестали слышать высокие частоты. Ощущение будто я на обложке альбома Joji «In Tongues». Тяжёлые цепи грузом тянут меня на самое дно. Я кричу, но ничего не слышно. Лишь пузырьки воздуха, которые поднимаются на поверхность, где никого нет. Захотелось сто тысяч часов слушать Radiohead, сбежать на необитаемый остров, удалиться из соцсетей.

Диалог заканчивается. Я подхожу к друзьям на курилке, приподнимаю футболку и спрашиваю:

— Посмотрите, срочно посмотрите, там нет огромной бездонной дыры размером с кастрюлю? Потому что мне кажется, что есть.

Ребята не оценивают шутку.

— Да ладно, Султан. Ничего страшного. Ни первый, ни последний раз. — А затем добавили ещё что-то банальное, но в то же время удивительно мудрое.

Мы снова идём в ближайший магаз, покупаем дешёвый коньяк и распиваем его. Становится стыдно, что вокруг меня столько хороших людей, а я всё равно одинок.