Кунсулу

Сольпуга была гигантской. Длиной почти в одну абда[1], она пронзительно верещала, отбивалась своими сильными конечностями и кусала палку, не дававшую ей убежать. За другой конец палки держался молодой парень и, лёжа на земле, тщательно зарисовывал насекомое в свой блокнот. Он еле поймал её и не собирался отпускать, пока не изучит это чудовище полностью.

Вблизи сольпуга на самом деле казалась монстром. Маленькие блестящие глаза будто сверкали ненавистью к державшему её человеку; она размахивала своими мохнатыми лапками, увенчанными грозными когтями; её жвала кусали препятствие, и сила насекомого поражала воображение. Парня внезапно взяла дрожь, когда он представил, что сольпуга сделала бы с ним, если бы была его роста.

Свистящий стрекот прекращался только тогда, когда она атаковала палку своими мощными хелицерами. «Аха, значит, звук издаётся челюстями», — догадался он и занёс наблюдение на бумагу. Он настолько увлекся исследованием, что даже не услышал, как его несколько раз позвали:

— Гассан, астролябию! Господи, что ты будешь делать с этим сопляком!

Внезапно что-то мелькнуло перед глазами Гассана, и в облачке пыли он увидел, как сольпуга бьётся в конвульсиях, разрезанная на две части. Гассан поднял глаза. Над нам нависал ухмыляющийся Зайед, в руках он держал маленькую лопатку.

— Мы тебя долго будем ждать? Тащи астролябию, — Зайед зло пнул Гассана под зад.  

Гассан в сердцах вскочил на ноги и встал перед обидчиком, тяжело дыша. Стиснув челюсти, чувствуя пульсирующую кровь в висках, Гассан стоял и молча смотрел в невозмутимое лицо Зайеда. Что мог сделать он, восемнадцатилетний юноша, против зрелого, закалённого вояки, который взял себе за развлечение доставать его. Но нужно было хотя бы создать видимость сопротивления этой грубой, животной силе.

— Астролябию! Гассан! — Абдул в очередной раз спас его от унижения.

Гассан резко развернулся и с плохо скрываемым облегчением сердито начал рыться в сумках.

Пока они настраивали прибор, вся семья приютившего их пастуха собралась вокруг и с немым интересом наблюдала за странными манипуляциями. Абдул сделал необходимые измерения и сверился со старой, пожелтевшей от времени картой, завёрнутой в кожаный чехол.

— Скоро полнолуние, — Гассан посмотрел в утреннее небо, в котором просвечивал еле видимый, почти полностью сформировавшийся лунный диск.

— Да, вижу. Напомни, кстати, как полдень настанет.

— Хорошо. А можно я в зените снова посчитаю курс?

— Да, конечно. Зайед, давай собираться уже!

 

Маленький караван из трёх человек и четырёх верблюдов готовился к отбытию. Дети приютившего их пастуха стояли рядом и улыбались во весь рот. Гассан вытащил свой рабаб[2], бережно вытер от пыли и, лукаво посмотрев на маленького мальчика, увлечённо ковырявшегося в носу, заиграл. Вся семья кочевников с возгласами восхищения собралась вокруг. Музыка вернула Гассана обратно, в богатый дом под Табуком, в его большую семью. Сейчас они, скорее всего, сидели в тени деревьев во дворе и пили утренний чай со сладостями. Они с отцом сидели бы и играли в любимые отцовские шахматы. Шахматы Гассан никогда не любил — меньше всего хотелось сидеть и монотонно проигрывать. На самом деле у него неплохо получалось, но зачем ограничивать себя размерами доски, когда вокруг такой необъятный мир? Правильно ли он поступил, добровольно отправившись в эту миссию? Отец всегда учил его идти навстречу своим страхам и толкать горизонт дальше изо всех своих сил. Но как же хотелось хоть ненадолго вернуться домой, в летний вечер, где пахнет его любимыми свежеиспеченными лепёшками и кофе с кардамоном, где он лежит головой на коленях матери, и её нежные пальцы перебирают его волосы.

Подошёл пастух, суровый степняк с обветренным лицом, и протянул им бурдюк. 

— Возьмите ещё воды. Непонятно, есть в том колодце вода или нет, давно там никто не ходил.

— Благодарю, спасибо за ночлег, — Абдул учтиво поклонился, уже сидя в седле, и прощально махнул всем рукой.

Старик единственный из всей компании немного знал степной язык и сложную дорогу до цели их путешествия. Пошёл уже четвёртый месяц их похода из Аравии до татарских земель. Зиму они переждали в северном Мавераннахре, у знакомых богословов, и теперь, перейдя великую реку, шли по дикому Турану. Дети какое-то время провожали их, махая руками, потом отстали, и путники опять оказались одни посреди степи. 

 

— Гассан, догоняй! — Абдул недовольно покачал головой и повернулся к Зайеду, трусившему рядом.

— Нам никогда не объять это пространство. И не догнать всех этих кочевников, — мрачно процедил Зайед.

— На всё воля Всевышнего. Наша задача — нести его Слово. Даже если они не могут прочесть Книгу, будем рассказывать.

— Да я больше за этим щенком присматриваю.

— Что ты постоянно дёргаешь его? Лучше бы сделал из него мужчину — научил бы управляться с оружием.

— Да пытался уже, не хочет, сам же видишь. Ему всякие жуки интереснее.

— Просто у тебя своих детей нет, поэтому и не можешь достучаться. К каждому человеку можно подход найти. Гассан — он такой, я бы назвал его тихим бунтарём. Думаешь, трус вызвался бы сам с нами? Его отец, как узнал про миссию, взвыл. Прибежал ко мне с мольбами, чтобы я его отговорил. Безрезультатно — тот уперся, как баран. Молодой, конечно, дурак ещё, но не трус...

— Я ему нянькой не нанимался, сам учи своего меджнуна[3]. — Зайед пришпорил верблюда и пристроился в начале каравана.

— Это да. Нет путешествия длиннее, чем побег от любви, — сказал самому себе старик и усмехнулся.

 

Через два дня, уже в сумерках, они добрались до ориентира — старого полузасыпанного колодца у подножия невысоких красных гор. На удивление, в нём была вода. Необыкновенно холодная и чистая, она утолила жажду разгорячённых с долгой дороги путников.

Сегодня была очередь Гассана готовить нехитрый ужин на костре, пока старшие раскладывали лагерь. Абдул вскоре притомился и удобно примостился с книгой. Полная луна светила настолько ярко, что он даже не удосужился зажечь примус. 

— Зайед, набери ещё воды, давай помоемся хоть, пока ещё тепло, — старик начал медленно, размеренно раздеваться.

Зайед подхватил вёдра и направился к колодцу. Верблюды, почувствовав воду, занервничали и начали поочерёдно реветь. Зайед походя ударил палкой одного из них, тот обиженно взревел ещё громче, во всю мощь своей глотки.

Гассан сидел у костра спиной к лагерю и спутникам, и поэтому не видел большей части того, что произошло в следующую минуту.

Зайед, наклонившись над колодцем, набирал воду, как вдруг внезапно насторожился, остановился и стал пристально вглядываться вглубь скважины. Из глубины вытянулась костистая рука, чем-то похожая на человеческую, схватила его наклонённую голову и беззвучно затянула внутрь. Абдул, невольно наблюдавший эту сцену, вскочил на ноги и побежал к колодцу, потом в смятении развернулся и побежал ко всё ещё ничего не замечающему Гассану. Из колодца вылезла какая-то неведомая тварь и беззвучно устремилась за Абдулом. Верблюды сорвались с привязи и с испуганным рёвом разбежались.

— Гассан! Гассан! — наконец прорвало онемевшего от ужаса старика.

Гассан повернулся и застыл в оцепенении. Почему-то вспомнилась недавняя сольпуга, хотя между ней и этим существом было мало общего. Тварь двигалась на задних лапах, помогая себе непропорционально длинными руками с острыми когтями. Из её тела во все стороны торчали острые кости. Но больше всего Гассана заворожила гигантская пасть с кинжалоподобными клыками. Не в силах подняться, Гассан наблюдал за происходящим полуобернувшись, сидя на корточках. Время как будто остановилось, и вот наконец тварь настигла старика. Она повалила его на землю и нависла над ним. Абдул начал отбиваться книгой. Потом он обернулся вокруг и нашёл Гассана взглядом.

— Беги... Беги! — Тихий крик оборвался, когда длинные когти вонзились в сердце. Тварь подняла окровавленную голову и пристально посмотрела в сторону оцепеневшего парня. И время пришло в себя.

Гассан резко поднялся и побежал куда глаза глядят — прямо в черноту ночи. Не слыша ничего от стука собственного сердца, перебирая онемевшими ногами и боясь обернуться. Очень не вовремя споткнувшись о корягу, он покатился кубарем. Пытаясь найти точку опоры, его взгляд метался туда-сюда, и на мгновение уловил то, что происходило в лагере.

Красная гора была ярко освещена полной луной. Тварь стояла в всполохах костра над неподвижным телом, смотрела вслед Гассану, и казалось, что от её тела исходит странный голубоватый свет. А может быть, это лунный свет отражался от её металлических волос. Парень вскочил и изо всех сил побежал прочь, в кромешную тьму.

 

***

 

Нужно было добраться до скал. Там она легко скинет преследователей с хвоста и скроется в бесчисленных ущельях, которые она знала как свои пять пальцев. Её конь был лёгок и пока что без труда отрывался от погони. Кунсулу обернулась — пятеро всадников были далеко позади неё. Но погоня продолжалась уже два дня, и настроены они были серьёзно. Утерев рукавом слёзы и упрямо поджав губы, девушка пришпорила коня.

Уже подъезжая к скалам, она увидела прямо по курсу пешего человека. Он шёл на север, еле передвигая ноги, и, судя по всему, был в беде. В какой-то момент путник заметил её, скачущую ему навстречу, испугался и побежал обратно к скалам. Но силы быстро покинули его, и он, упав набок, теперь обречённо ждал её. Они лишь только встретились взглядами, когда  Кунсулу, не останавливаясь, проскакала мимо, на всякий случай держась за саблю. С виду человек был неместным, а измождённое, обгоревшее на солнце лицо с потрескавшимися губами говорило о жажде, которую он испытывал. Но даже несмотря на это, девушка отметила, насколько парень был красив.

Путник недоумённо проводил девушку взглядом и безнадёжно протянул руку ей вслед. Через пару минут преследователи так же, не задерживаясь, пролетели мимо, бросая на несчастного быстрые взгляды.

— Подождите... воды. Пожалуйста. — Гассан с сиплым шёпотом медленно поднялся на ноги и из последних сил последовал за погоней. Без воды он уже не протянул бы до донца дня, терять ему было нечего.

Кунсулу поднялась по крупному скальнику, чтобы не оставлять следов, и спряталась на небольшой вершинке. Она обняла верного коня за шею и, нежно шепча что-то, зажала ему рот. Преследователи проскакали мимо и скрылись в ущелье. Подождав несколько минут, девушка, прислушиваясь, осторожно вывела коня, сняла бурдюк с водой и начала поить обессиленное животное. Когда она обернулась на треск ветки, было уже поздно. Один из преследователей напал на неё сзади, сшиб на камни сильным ударом по голове и начал со злобой душить.

— Убью тебя! Чтоб ты сдохла! Сколько же я тебя искал! — Сильные заскорузлые руки мужчины крепко сжали её хрупкое горло. Девушка пыталась освободиться, но тщетно. Мужчина навис над нею и, злобно шипя, выдавливал из неё жизнь. — Паскуда! Привезу твою голову домой, пусть народ порадуется! Э-э-э, а ты кто та..

Палка попала душителю по виску, и он опрокинулся набок без сознания. Гассан отбросил свой корявый посох, упал на колени перед бурдюком и жадно напился из него. Потом наклонился над девушкой — она уже почти не дышала.

— Эй, очнись! Не умирай, — Гассан похлопал девушку по щекам, но она не приходила в себя. Он набрал в рот воды и громко брызнул ей на лицо.

 

***

 

Всадник спрыгнул с коня, сорвал сломанную травинку и понюхал её. Наклонился к земле и посмотрел в сторону — на траве были еле видны следы лошадиных копыт. Он с видимой болью потрогал свой кровоточащий висок и грязно выругался. Другой всадник подъехал поближе.

— Жоламан, люди устали, кони устали. Отдохнуть бы.

— Как убьём эту сучку, тогда и поспим. Они сейчас вдвоём на одном коне, далеко не уедут.

Потом он зло вскочил на коня, и группа резво двинулась по широкому ущелью.

 

***

 

— Нет, дым будет виден! — Кунсулу погасила занимавшийся огонь и показала жестами дым. Заметила кинжал, висевший у Гассана на поясе, и показала на него.

Гассан отдал оружие и удивлённо наблюдал за тем, как она умело вырыла в земле странный тоннель с двумя отверстиями.

— Вот теперь поджигай, — девушка накидала хворост возле одного отверстия и кивками дала понять, что теперь можно. Она вытерла клинок от грязи, немного полюбовалась дамасской сталью и вернула его хозяину.

— Сейчас приду, — подхватив лук, Кунсулу исчезла в надвигающихся сумерках. Сперва она поднялась на скалу и понаблюдала за костром преследователей далеко в степи, за речкой. Они сумели значительно оторваться от них и устроить безопасный привал.

Гассан тем временем развёл костер и с удивлением убедился, что дыма на самом деле не было. Ради эксперимента он прикрыл второе отверстие, и дыма прибавилось. Подкачка воздуха позволяет гореть дереву при более высокой температуре, и количество дыма уменьшается, догадался он. Он видел что-то подобное в Дамаске, куда отец брал его с собой по торговым делам. Кинжал, кстати, был оттуда же, из местного кузнечного цеха. Отец здорово переплатил тогда за него, но для любимого сына он ничего не жалел.

Незаметно появилась Кунсулу и бросила рядом с огнём свежедобытого зайца. Она деловито наклонилась к парню и теперь уже без спроса вытянула кинжал. На Гассана пахнуло теплом её тела, в котором смешались запахи степи, лошадиный пот и будоражащий аромат молодой женщины. К счастью, в темноте девушка не заметила, как он залился краской, распластала зайца и резким движением вспорола ему брюхо. Заметив взгляд парня, полный ужаса, прыснула и протянула ему сырую ножку. Гассан оторопело отшатнулся. Девушка тихо засмеялась, нанизала мясо на острую ветку и пристроила к углям. Вскоре запахло вкусным. Гассан почувствовал, как его рот бесконтрольно наполняется слюной. Ещё бы, у него не было ни кусочка еды уже три дня.

— Нравится? — она подвинула к парню оставшиеся куски.

— Мм-хм-м, — сквозь голодное урчание Гассан утвердительно кивнул.

Кунсулу сидела, опёршись подбородком на ладонь, и с любопытством смотрела на парня, жадно уминающего жёсткое пахучее мясо. Густые брови, нос с горбинкой и оливковые глаза — отличительная черта рода аль-Закария — не оставляли парня незамеченным для женского пола.

— А ты красивый, — без стеснения произнесла она ничего не понявшему парню.

Гассан на всякий случай опять закивал, и, немного подумав, приложил руку к груди в знак благодарности. Кунсулу расхохоталась звонко и нежно, и шолпы[4] в её косах зашелестели в тон. Казавшийся до этого грубым и каркающим, в устах девушки степной язык завораживал своей певучестью и как нельзя более подходил для бескрайних просторов этой суровой земли. Он оживлял эту, на первый взгляд бесплодную землю. Наверно, нужно было встретить прекрасный цветок, выросший среди песков, чтобы увидеть красоту пустыни.

 

— Заяц, — медленно проговорил Гассан, показывая на рисунок зайца.

— Қоян[5], — Кунсулу подняла ладони над головой и смешно изобразила зайца.

— Қоян, — он несколько раз повторил новое слово и постарался запомнить. Он пожалел, что блокнот остался в лагере вместе со всем скарбом. Благо что песка вокруг было много и теперь он был покрыт разными изображениями.

— Гассан, — он показал на себя.

— Кунсулу, — сказала она и повторила за ним: — Гассан.

— Консуло, — проковеркав её имя, Гассан опять вызвал её хихиканье. Настолько заразительное, что сам не удержался и засмеялся. — Я ещё хотел спросить про это, — Гассан как можно тщательнее нарисовал чудовище из колодца и в процессе почувствовал, как волосы встали дыбом по всему телу. — Что это?

Девушка недоумённо рассмотрела рисунок и пожала плечами. Правды ради, изображение на песке не отличалось ясностью.

— Не знаю. Похоже на человека.

Гассан вспомнил события прошлой ночи, и ему стало не по себе. Он замолчал. Кунсулу уловила настроение Гассана и начала готовить ночлег.

Парень от усталости будто провалился в сон, как только прилёг на расстеленную попону. Накрыв Гассана своим одеялом, Кунсулу долго смотрела, как отблески костра пляшут на его лице, потом, стараясь не разбудить, тоже забралась под одеяло, закрыла глаза и быстро уснула.

 

Ему снилась Мархаба. Точнее, опять снились сны о ней. Там они были одни, без её свирепых братьев и жестокого отца, постоянно окружавших её на большом субботнем базаре — единственном месте, где он мог увидеть её и иногда поймать её удивлённый взгляд. Но во сне они были рядом, даже чересчур близко. Сквозь полупрозрачную вуаль её глаза призывно смотрели только на него. Гассан медленно приподнимал ткань и дотрагивался до её лица, потом целовал её полные губы, мягкое тело покорно трепетало в его руках. Казалось, должно было произойти что-то большое, непонятное и пугающее. Они оказываются на большой, мягкой кровати с цветастым балдахином, хочется полностью раздеть её, но почему-то всегда остаётся эта странная просвечивающая ткань между ними. Он пытается разглядеть её тело, но странным образом видит только её лицо. Поцелуи не прекращаются, и Гассан чувствует, как низ живота натягивается в сладкой истоме и естество его наливается кровью. Но раздеть её полностью почему-то не получается. И нужно сделать всего лишь усилие, но как?

Увы, сны всегда заканчивались на этом моменте. Он просыпался опять с испачканными простынями, гадкий мальчишка, но лежал ещё какое-то время, пытаясь вспомнить все детали сна. Хотелось увидеть, чем кончаются эти сны, но в то же время своим пытливым умом он понимал, что для неискушённого в любовных делах юнца сон всегда будет завершаться полупрозрачной вуалью, за которой таится неизведанное. Сон просто не знает, что ему показывать дальше.

Он никогда даже не слышал её голоса. Ни разу. Да, именно поэтому Мархаба и была безмолвна в его снах. Он пытался встретиться с ней, но постоянно натыкался на её охрану, однажды всё закончилось небольшой стычкой с её братьями. Не смог помочь ему и отец, к которому Гассан, неожиданно для самого себя, обратился за помощью. Там вообще никак, она уже занята, сказал отец и развёл руками. Спустя время её быстро выдали за богатого купца, и с тех пор Гассан никогда больше не видел Мархабу.

 

 

— ...Как ты сказал?! — Кунсулу удивлённо показала пальцем на коня.

— Хусан[6].

— Хусан? — она прыснула. — Гассан, хусан? — она попеременно указывала то на Гассана, то на коня, и покатывалась от звонкого смеха.

Гассан обречённо поднял глаза к небу, пока Кунсулу потешалась на ним. Впрочем, его это не напрягало. В отличие от злых издевательств Зайеда, в постоянных подколках от этой смешливой девушки было что-то приятное. Было что-то неосязаемо притягательное и в её просвечивавшем через озорное лукавство мимолётном взгляде, от которого по телу прокатывалась сладкая дрожь.

Они не спеша пересекали долину, он вёл коня, девушка теперь сидела за ним, чтобы дать Гассану отдохнуть от неудобного сидения вне седла. Был вечер, они успевали добраться до гор, которые уже виднелись в часе езды. Дымка покрывала степь, запах полыни дурманил. Как и прижавшееся к нему сзади тело молодой девушки. Когда она устало опускала голову на его спину, время от времени осторожно рассматривая его затылок, происходило что-то очень странное. Из маленького мальчика он превращался в бесстрашного мужчину, он как будто внезапно вырастал, и пространство вокруг него так же расширялось, в груди начинало биться особенно большое и сильное сердце. И казалось, что бы ни произошло, только он способен защитить эту хрупкую девушку.

Внезапно Кунсулу испуганно вскрикнула. Гассан обернулся — выражение её лица поменялось на испуганное: из-за скал, меняя курс, к ним приближались всадники. Пришпорив коня, он направился прямо в надвигавшиеся сумерки. Преследователи быстро сокращали расстояние до перегруженных убегающих и начали обходить их по флангам. Кунсулу вытащила лук и, ловко оборачиваясь, начала отстреливаться от погони, держа их на расстоянии. И тут стрела вошла ей в бок. Она тихо ойкнула и обмякла.

— Консулу! Консулу! — в отчаянии закричал Гассан, заметив стрелу, потом одной рукой схватился за её пояс, чтобы она не упала. Девушка слабеющей рукой показала, где им надо скрыться.

Из-за туч вышла луна и осветила темнеющий ландшафт. Посреди степи у подножия кряжа в сумеречном свете высилась знакомая красная гора, место последнего лагеря Абдулы и Зайеда. Глаза Гассана расширились от ужаса, он помешкал секунду, но потом опомнился и пришпорил коня. Животное захрипело и из последних сил устремилось к горам.

Гассан не помнил, как конь резко подкосился под ними и упал в агонии. Помнил лишь, как из последних сил тащил девушку, как бросил в знакомый колодец тяжёлый камень, который с гулкими ударами отбился от стенок и звонко плюхнулся в воду, как потащил Кунсулу дальше, дальше от этого проклятого места.

Но всадники уже тут. Они на ходу спрыгивают на землю и вытаскивают звенящее оружие. Гассан хватает саблю Кунсулу и встаёт перед ними. Странное дело, степняки не спешат прикончить его, они кричат что-то на своём жестоком языке и показывают пальцами куда-то за его спину. Но это даже хорошо, кричите громче, где же эта тварь?! Он специально стоит так, чтобы противники оказались между ним и колодцем. Как будто ты хитрым гамбитом вынудил ничего не подозревающего противника встать на линию атаки твоего притаившегося ферзя.

Не слыша ничего, еле стоя на ногах, Гассан беспорядочно размахивает саблей и кричит что есть сил. Противники почему-то пугаются и начинают пятиться с испугом на лицах. Я готов пойти навстречу верной гибели, я — потомок рода аль-Закария, не сдамся просто так — Гассан замахивается саблей и делает шаг вперёд. Но тут кто-то перехватывает саблю, и парень чувствует чьё-то тяжёлое прикосновение на плече.

Он недоумённо оборачивается и видит тварь за своей спиной. Она резко отшвыривает его в сторону, он, перекувырнувшись несколько раз, врезается головой в камень. Сквозь туман он слышит свист сабель, крики ужаса, хрип твари. Видит, как преследователь с повязкой на голове в прыжке пытается дотянуться до чудовища, но натыкается на когти и безжизненно повисает в воздухе. Потом приходит мрак, и Гассан теряет сознание. 

 

***

 

Жук медленно полз по неровному рельефу и, кажется, сам недоумевал, где это он очутился. Вдруг он заметил отличное укрытие и устремился туда. И тут мир вокруг взорвался. Жука сперва обдало оглушающим фыркающим ветром из норки, потом подхватило, и он отлетел в сторону. Приземлившись, он возмущённо отряхнулся и побежал дальше.

Гассан яростно тёр свой нос, пытаясь избавиться от раздражения, которое оставил назойливый жук. От резкого подъёма кружилась голова, но постепенно мир вокруг стал приобретать очертания. И опять пахло чем-то очень вкусным.

Кунсулу сидела на корточках возле костра и готовила. Вокруг валялись перья. «Как она находит добычу в этой безжизненной пустоши?» — подумал Гассан. Впрочем, она дитя этой среды, как щука в пруду, полном мелкой рыбёшки, как ястреб, поднимающийся на тёплом потоке воздуха, она неотъемлемая часть степи. Убери её, и лишишься самого главного. Но как же всё болит...

Он дотронулся до гудящей головы и обнаружил на ней повязку. Прикосновение вызвало боль, и он нечаянно закряхтел. Кунсулу вскочила и подбежала, улыбаясь. Она приложила руки к его голове и, как ни странно, сразу стало легче. Парень приподнялся и оглядел лагерь.

— Еда готова, — она показала на дымящийся котелок.

— Где это? — Гассан испуганно указал на колодец. Память о событиях ночи сквозила дырами, но чудовище всё ещё стояло перед глазами.

— Не бойся, она только по ночам приходит.

За короткое время знакомства они научились сносно объясняться жестами. И в этот раз Кунсулу, показывая то на солнце, то на еле видимую луну, умудрилась донести до Гассана мысль о том, что чудовище активно только при луне.

— Почему нас не тронуло? Нам надо уходить отсюда.

— Я попросила её не вредить нам. Я знаю слова.

Гассан недоумённо наблюдал за тем, как девушка разыграла перед ним небольшое представление, изображая попеременно то существо, то саму себя. Скривив рожицу как можно страшнее, она подняла руки и заревела. Получилось не очень страшно, скорее смешно. Кунсулу сама не сдержалась и рассмеялась. Но, увидев мрачное выражение лица своего единственного зрителя, она продолжила. Теперь уже Кунсулу встала перед чудовищем и, закрывая бессознательного Гассана, протянула ладонь вперёд и произнесла три слова. Существо внезапно остановилось и скрылось в колодце.

— Это заклинание от чудовища? Как ты сказала?

— Антұрған адыра қалғыр[7].

— Подожди, — Гассан вытащил из лежавшей рядом сумки свой блокнот и аккуратно записал каждый звук. Потом он старательно выговорил три слова. Кунсулу закивала. И не отстала, пока он не выучил их наизусть.

— Это спасёт тебя от любого нелюдя. Немногие знают эти слова. Но ты должен. Потому что ты теперь со мной. Но не бойся, я защищу тебя.

Что ещё скрывала эта степь? Какие ещё чудовища встретит он на своём пути? И почему ему стало легче при мысли о том, что эта девушка способна защитить его от них? Она стояла перед ним, хрупкостью своей похожая на газель, однако была в её ладной фигурке какая-то неведомая сила. И Гассан успокоился. 

После того, как он поел, Кунсулу резво вскочила и принесла ему рабаб. И требовательно показала, чтобы он сыграл. Гассан нерешительно оглянулся на колодец, но потом пальцы сами нащупали струны, и он запел.

Он поёт о любви. Эти стихи написаны для Мархабы, но сейчас слова почему-то легко льются и для простой степной девушки, неподвижно сидящей перед ним. После пережитого уже нет сил стесняться, и Гассан поёт, глядя прямо ей в глаза. Теперь уже она непривычно смущается и отводит взгляд вниз, в сухую землю. В её руках — веночек из полевых цветов, только что сплетённый.

Она не была совершенством, отнюдь. Сухие обветренные губы, щёки, опалённые солнцем, грязные косички с потемневшими от времени серебряными украшениями — хотя, наверное, любой человек выглядел бы так после нескольких дней в пути. Он представил свой облик: сгоревший, надломленный, с окровавленной повязкой на голове, со страхом внутри. Но была в ней особенная красота. Свободная, как ветер этих равнин, дикая степная антилопа, она незаметно завладела его раненым сердцем.

Но взмах ресниц снова приоткрывает её глаза, и Гассан забывает о минувшей ночи. Как только он заканчивает песню, Кунсулу осторожно, не поднимаясь, приближается к нему и несмело водружает веночек ему на голову. И не отводит взгляд. Он сам не помнит, как их губы находят друг друга, как мир вокруг начинает кружиться в стремительном, затягивающем водовороте.

 

— А это мухоловка, — девушка держала веночек в руках и рассказывала Гассану о цветках, находившихся в нём, — она ловит всяких мух. Днём закрыта, а ночью раскрывается и запахом приманивает к себе свои жертвы. 

Гассан заворожённо наблюдал, как девушка показывала тонкими пальцами замысловатый полёт воображаемого насекомого, обречённо летевшего прямо в ловушку. Он дотронулся до этого странного липкого сочленения, чем-то напоминавшего закрытую хищную пасть.

— Она тоже цветёт. Вот, — Кунсулу вытащила из недр веночка стебель с белыми ароматными цветками, — видишь, как вытянут?

Она дала ему понюхать белые цветы: в отличие от ловушки, пахли они хорошо. Цветок на самом деле отличался от всего растения. Хрупкие соцветия имели неожиданно длинный стебель, как будто возносящийся в высоту.

— Он такой, чтобы цветок был подальше от ловушки и в неё не попали насекомые, которые опыляют саму мухоловку, — вслух догадался парень. «Даже самые сильные из нас максимально беззащитны, когда любят» — ему почему-то вспомнились слова какого-то древнего поэта.

Гассан коснулся пальцев Кунсулу, беззаботно летавших на фоне неба, и она крепко сжала их. Как будто неосторожная муха залезла в хищную коробочку, и та медленно затворилась, не оставляя жертве ни малейшего шанса на спасение. Девушка притянулась к Гассану и поцеловала. Кровь бросилась ему в голову, он жадно ответил и начал выбирать пыльную дорожную простыню, так некстати мешавшуюся между ними.

— Ещё. Ещё, — она нетерпеливо помогала ему с препятствием. Их жаркие тела коснулись друг друга. Невидимая тонкая вуаль наконец спала.

 

Медленно бегущие дождевые облака надвинулись неожиданно быстро и накрыли навес от солнца, стало намного темнее и прохладнее. Кунсулу поднялась и начала одеваться, через плечо несмело поглядывая на Гассана. Он смущённо улыбнулся и коснулся её спины. Провёл пальцами вдоль позвонков до шеи, потом обратно, девушка застыла и с глубоким вздохом опустила голову. Даже не видя её лица, он почувствовал, что она закрыла глаза. И тут его пальцы наткнулись на шрам.

— Эй, твоя рана, она зажила! — Стрела вошла именно в это место в её боку — это он точно вспомнил.

Он резко приподнялся на локте и приблизился. Странное дело, шрам был практически зажившим. Даже если это была неглубокая рана, то как это зажило за ночь?

— Как ты сделала это? — удивлённый, Гассан погладил шрам, и он засветился неявным голубым светом. — Кунсулу, как… — Он поднимает глаза и видит её немигающий железный взгляд сверху. Над её головой рассеянным голубым светом стоит нимб. И тут Гассан вспоминает, где видел этот свет раньше. Перед взором опять встаёт сольпуга.

Он резко отшатывается от девушки и, не отрывая от неё взгляда, в ужасе, сидя пятится по земле. Упирается в тюки и замирает, не в силах пошевелиться и отвести глаза. Девушка осторожно, не вставая с колен, пододвигается к оцепеневшему парню и медленно тянется рукой.

— Не бойся, я просто покажу тебе, — она прикладывает ладонь к его лбу.

Её похитили под вечер, когда она гнала домой скот. Это были заезжие конокрады, но в этот раз лошадей им было мало. Её связали, закинули, как барана, поперёк седла и увезли навсегда. От отчего дома, от родных пастбищ, от родителей и малых братьев. Когда на ночном привале главарь вернулся под подзадоривающие крики банды, чтобы ещё раз надругаться над ней, она притворилась потерявшей сознание. Потом выхватила из-за его пояса нож и рассекла ему лицо от глаза до подбородка. Он отшатнулся, взревел и схватился за лицо руками. В всполохах костра и маске из крови он выглядел как выбравшийся из ада безумный демон. В ярости он избил её до полусмерти, перерезал горло и сбросил в колодец. Бандиты скоро собрали скот и ускакали дальше. Главарь с перевязанным лицом серо оглянулся на колодец, прошипел что-то и пришпорил коня.

Труп плавает на поверхности воды. В скважину колодца медленно вплывает луна и освещает лицо девушки, её глаза закрыты. Надвигаются тучи и на время закрывают луну. Потом она появляется снова. Глаза трупа медленно открываются. Но это уже нечеловеческие глаза.

 

Когда Гассан очнулся от видения, Кунсулу сидела рядом с ним и молчала. Голубой нимб всё ещё висел над ней, то разгораясь, то угасая. Девушка потянулась и нежно вытерла слёзы с лица парня.

Степь жила своей жизнью. Шёл дождь, он слышал притихший стрёкот насекомых, щебетанье птиц. Лёгкий ветерок мягко прокатывался по цветкам, дождавшихся живительной влаги, разнося вокруг невозможный живой аромат. Гассан вдохнул полной грудью этот пьянящий запах и обнял девушку, будто прося прощения. Он не помнил, сколько времени они сидели так, телом к телу, пытаясь запомнить этот миг навсегда. Потом он вонзил кинжал ей в сердце, снизу вверх. Кунсулу тихо вскрикнула, но не сразу отпустила его губы. Потом мягко погладила его по щеке, обмякла и упала на его руки. 

Уже смеркалось, когда Гассан закончил. Оглянулся, поднял её веночек и положил на изголовье могилы. Он уже отходил, когда взгляд его наткнулся на лежащую в грязи книгу Абдула, поднял её и открыл случайную страницу. «Бог не даёт человеку свыше того, что он может вынести». Из горла Гассана вырвался звериный крик, ноги подкосились, и он с содроганием упал лицом в свежую грязь.

Степь была словно придавлена свинцовым небом, и мелькающий мокрым студнем горизонт между двумя стихиями был единственной живой вещью в этом пейзаже. Казалось, пойдёшь в его направлении и в какой-то момент упрёшься в эту линию. Что там дальше?

Продолжение следует...