Рассказы

Числа

 

Ещё пять шагов — и светофор. Красный свет горит семь секунд — успеваю сосчитать людей, стоящих рядом со мной, и пешеходов на противоположной стороне улицы: четверо здесь и шестеро там. Суетливо, не отрывая взгляда от асфальта, перехожу дорогу. 

Да, я считаю, постоянно считаю: количество букв в словах, на сколько ступеней поднялась, сколько шагов сделала и многое другое. Считаю, когда волнуюсь, тревожусь и хочу отвлечься. Кстати, сейчас я перестала считать, так как начала думать, в какие именно моменты считаю. Это, оказывается, помогает. Значит, в эту секунду нахожусь в том самом «здесь и теперь».

Протягиваю руку к входной двери, удовлетворённо окончив счёт на девятистах тридцати трёх шагах. Единственный способ услышать долгожданную тишину в голове — открыть эту массивную деревянную дверь с расписной позолоченной ручкой и войти. Что я и делаю. Минуя полупустой бар, поднимаюсь на второй этаж, прохожу по длинному коридору и оказываюсь в большом светлом кабинете.

Прохожу на место и вижу только ведущего. Кивнув, сразу отвожу глаза, чтобы не пришлось разговаривать. Выравниваю дыхание, пересчитываю количество горизонтальных поверхностей в комнате — их шестнадцать. Мысленно делю на четыре, загибая пальцы правой руки, добавляю ещё два подоконника и полученное уже делю на три. Постепенно входят люди, передвигают стулья, образуя круг.

— Итак, начинаем, — негромко объявляет ведущий.

Ненадолго наступает тишина. Женщина, сидящая рядом с ведущим, наконец, что-то говорит, но из-за шума в ушах практически не слышу её слов. Чтобы успокоиться, фиксирую взгляд на сертификате, висящем на стене, и складываю количество букв в словах: «Помнящих Олег Павлович, психолог». Полученная сумма делится на четыре без остатка, что приободряет меня. Чувствую, что слух возвращается, но, к ужасу, замечаю обращённые на меня взгляды.

— Диана, вам удалось выполнить задание? Вы не считали в течение этой недели? — спрашивает Олег Павлович.

Шестьдесят букв в его вопросах. Невероятно: оно и чётное, и кратное трём. Как ему это удалось? Скажу, что старалась, но безуспешно. Нет, скажу шесть дней держалась и вот сегодня сорвалась. Или лучше...

И тут я неожиданно для себя киваю.

 

***

 

Так бывает, когда ослабляешь контроль. Белое полусухое уже уверенно движется по венам, своей бархатистостью отгоняет тревогу, расслабляет челюсть и, наконец, расцепляет словно сведённые судорогой руки.

Опять мне не хватило смелости войти на сеанс групповой терапии. Постоял за закрытой дверью в очередном ступоре и спустился в бар. Теперь, устроившись в углу, пытаюсь отогнать самобичевание и расслабиться за бутылкой вина.

Ощущаю на себе чей-то пристальный взгляд. Мы, скорее всего, были с ней знакомы. Иначе как объяснить широкую улыбку рыжеволосой девушки, подошедшей к барной стойке.

«Где мы могли познакомиться? — ломал я голову. — Может, на вечеринке у Сани. Или на очередном тимбилдинге неутомимого босса. Тогда мы коллеги? Вряд ли. Кажется, я видел её в других декорациях».

Сначала ощутил смутную тревогу, хотя в многолюдных местах такое со мной бывает.

— Как я рада встретить вас! Часто здесь бываете? — Улыбка не сходила с её лица.

От её голоса немного похолодел, даже, кажется, запаниковал. Но отметил, что девушка очень приятная, волосы локонами обрамляли лицо. Интересно, какова статистическая вероятность родиться рыжей, да ещё и кудрявой?

Я пожал плечами.

— Вы меня не помните, да? — спросила она с лукавым прищуром.

Я не сдавался. «Конечно, помню».

Она некоторое время вглядывалась в меня, потом кивнула, мол, хорошо, играем дальше.

Рыжая незнакомка, конечно, очень привлекательна, как я мог забыть её имя? И почему мне хочется сбежать?

Оплатив счёт, я засобирался домой. Она вызвалась проводить, сказав, что не дошагала до необходимых двадцати тысяч, показав тонкую полоску фитнес-браслета на запястье.

Темнело. Мы неторопливо шли по улице. Зажглись фонари, засияли разноцветные вывески. На несколько секунд спутницу озарило зелёным светом, и я узнал её.

Под зелёной вывеской — два года назад, у закрытой аптеки, в двух шагах от дома — мне под рёбра упёрся нож. Тогда меня спасли случайные прохожие.

Она улыбнулась широко, обнажив ровные белые зубы, и развела руки, словно хотела обнять. «Ну наконец-то! Я уж решила — забыли».

Онемев, я словно прирос к земле, не в силах пошевелиться.

Приблизившись и досадливо поморщившись, она тихо добавила:

— Знаете, сколько раз вы наступили на трещины асфальта, пока мы шли? Тринадцать. Моё нелюбимое число.

 

Виктория

 

— В чём сила, братья? — внезапно обернувшись и внимательно обводя взглядом нашу небольшую группу, спросил Кайрат.

Вопрос прозвучал шутливо, и всё же в воздухе повисло ожидание вдумчивого и серьёзного ответа.

— По канону вроде как в правде, — ответил, не сбавляя шага, Илья — наш главный философ.

Вика последние метры до кабинета одолела уже вприпрыжку и заняла очередь на экзамен.

— Фигня все эти ваши каноны, сила в самой силе, — сказала она.

— Силе чего? — уточнил подошедший Кайрат.

— Знания.

— Ну так и скажи: сила — в знании.

— Я о том, что сила не в самом знании, а в его силе, силе знания. Ведь нужно знать, как применять эти знания, где применять, да и когда. Понимаете?

Мы окружили Вику. Я восхищённо смотрела на неё, изо всех сил пытаясь понять, но никак не могла ухватить ускользающую мысль за хвост, подобно попытке запомнить сновидение в миг после пробуждения.

— Например? — спросила я.

Тут из соседней аудитории посыпались студенты, и вопрос потерялся в людском гомоне. Вика исчезла за заветной дверью, чтобы, как обычно, одной из первых сдать экзамен.

Я гордилась дружбой с Викторией, мы с первого курса к семинарам готовились вместе. А во время сессии даже ночевали друг у друга, вооружившись учебниками и конспектами. Но, надо признать, я не могла тягаться с ней: умница Вика схватывала всё на лету, запоминала тонны информации по какой-то своей системе. На нашем курсе интернов она была не просто первой — единственной, выше оценок, зависти, родительских интриг. Её ответы на занятиях и отработка практических навыков казались совершенными, насколько это возможно в медицинском институте. Слава о талантливой пятикурснице с феноменальной памятью, приехавшей из области, разлетелась по многим кафедрам. Профессора прочили ей большое будущее в кардиологии или кардиохирургии. Потом, заметив Викторию на нескольких олимпиадах по онкологии, уже видели, как гениальная студентка изобретает новое лекарство, которое бы избавило весь мир от рака.

А однажды произошло и вовсе удивительное. Семинар по ревматологии по расписанию проходил в многопрофильной городской больнице. Наша преподавательница принимала пациентов и велела ждать в коридоре. Время шло, мы слонялись по этажу и обнаружили пустую аудиторию. Она была просторной, с большими окнами, длинными рядами стульев, обитых кожей, и белой трибуной напротив входа. Вдруг комнату заполнили врачи во главе с высоким, широкоплечим мужчиной с хмурым взглядом и, в отличие от других, без белого халата. Началась планёрка. Мы сидели смирно на последнем ряду, жадно выхватывая фразы из речи главного врача о койко-оборотах и невыполненных годовых планах.

— Всё коммунизм не построим, — прошептал Илья. Мы прыснули.

— Я смотрю, весело вам? Может, и без премии новогодней тоже будет весело? Что скажете, товарищи доктора? — нахмурился глава больницы.

Тут завязался спор, несколько врачей вскочили с мест и, бурно жестикулируя, заговорили о больших нагрузках и нехватке кадров.

Удар кулаком по трибуне. Наша шестёрка дружно вздрогнула от неожиданности.

— Да какие нагрузки? Какие дефициты? Вспомните, как мне пришлось вас защищать от позора. Не можете отдифференцировать инсульт от склероза! Да я сейчас любого подниму, на тысячу процентов уверен: никто мне не назовёт все черепно-мозговые нервы. Прежде чем требовать — соответствуйте!

На несколько секунд повисла звенящая тишина. Наша Виктория подняла руку.

— Позвольте пошатнуть вашу уверенность, — гордо подняв голову, громко произнесла она.

— Вы кто? О чём вы? — Лицо главного врача стало ещё злее, кулаки сжались.

— О нервах. Называю: обонятельный, зрительный, глазо-двигательный...

Роза Ергалиевна, наша преподавательница, удивлённо обернулась, видимо, вспомнив о нас, и замахала руками, указывая на дверь. Тут же подскочила к главному врачу и начала что-то шептать ему, склонив голову.

— Отчего же? Пусть продолжает, может, чему научит. — Лицо начальника разгладилось, и с лёгкой полуулыбкой он кивнул в нашу сторону.

— …блуждающий, добавочный и подъязычный, — закончила Вика.

В этой осторожной и плотной тишине раздались громкие и медленные хлопки — глава больницы аплодировал, широко улыбаясь.

— Пойдёте к нам работать?

— В эту коррумпированную систему, где есть блат и не оплачиваются переработки? Конечно, да! — ответила героиня дня.

Взрыв хохота, смешанный с гулом одобрения, накрыл аудиторию.

 

Плен

 

Время будто замерло, отсчитывая минуты и часы гудением. Гудением сначала монотонным, затем прерывистым, далее следовала вибрация и наступала внезапная оглушающая тишина. Через минуту возвращалось привычное убаюкивающее гудение. Замкнутый круг. В соседней комнате работал холодильник.

Именно в полудрёме мальчику, лежащему на полу возле кровати, впервые пришла мысль убить себя.

«Смысла ждать нет», — подумал он. 

Мальчик уже почти забыл, когда его похитили и бросили в это неизвестное странное место. Надеялся, что его хватятся и обязательно найдут в первый же вечер. Но сколько сменялось дней, недель, месяцев — не счесть, а заключение продолжалось. Стена от плинтуса до умывальника — вся в зарубках и насечках, сделанных не для отсчёта, а для совершения хоть каких-то действий. Уже реже он передвигал сломанный табурет к окну. Реже сквозь зарешёченное стекло пытался увидеть людей — настоящих, из плоти и крови; услышать звуки жизни, ощутить запах свободы. Почти угасла надежда увидеть родное лицо отца.

Мальчик приподнялся и неловко опёрся об изголовье. Сонный взгляд выхватил тарелку с нетронутой едой на тумбочке у кровати. Он услышал шаги.

Открылась дверь, на пороге появился угрюмый мужчина. Обвёл немигающими серыми глазами комнату.

— Почему не поел? Опять хочешь по морде? Сопли собери!

— Где мой папа? Когда я пойду домой?

Мальчик поднял глаза. Его решительный взгляд исподлобья заставил вздрогнуть мужчину.

— Когда надо будет, — наконец раздался хриплый бас. — Вроде десять лет пацану, а ведёт себя…

— Что вам нужно!? Просто отпустите меня, я никому не расскажу!

— Всё, не начинай! Мы договорились, что ты ешь и спишь по моему щелчку, а потом поговорим.

Дверь с лязгом закрылась. Со скрипом в замке повернулся ключ и послышались звуки удаляющихся грузных шагов.

«Всё бессмысленно, я просто умру здесь». Мальчик начал раскачиваться, обхватив колени руками. Краем глаза заметил бутерброд. Откусив, ощутил едва уловимый вкус плавленого сыра, который всколыхнул память, вскрыл наглухо запертый чёрный ящик.

Перед глазами всплыла комната с воздушными шарами из фольги, горящие свечки на кремовом торте. Силуэт косатки на бирюзовом свитере.

Вдруг он услышал цокот каблуков по дорожке, ведущей к входной двери. Стоя на цыпочках, пытался услышать происходящее за стеклом.

— Вы пропустили две явки. Почему не предупреждаете? Откройте, я посмотрю.

Карканье ворон заглушало слова. Подавляя тошноту, мальчик передвинул табурет к дальней стене, пытаясь услышать разговор.

— Тот врач сказал, что лекарства уже должны начать действовать, но никаких изменений, я уже жалею, что начал это.

— Должны действовать при условии их приёма, а вы говорили, что…

— Я сам всё завершу, — прервал мужской голос.

— Прошу вас быть благоразумными, резкая отмена может быть непредсказуемой. Есть исследования, где была достигнута качественная ремиссия.

— Бла-бла, чувствую, что брехня это всё, в следующий раз я напишу отказ, а сейчас идите-ка вы к своим пробиркам подобру-поздорову.

Резкий хлопок закрывающейся входной двери.

Возле островка окна с решётками остановилась женщина. Пленник увидел лишь ноги в чёрных туфлях, донеслось нервное постукивание каблука об асфальт.

Мальчик припал ухом к стеклу.

— Алло, да, посетила. Запиши сразу. Без динамики, подтверждённый синдром Капгра[1], эф двадцать два, дебют после утраты матери, аффекты амнезируются, — монотонно диктовал усталый женский голос. — Всё, давай, я в ночь.

Зрачки серых глаз ненадолго расширились, мальчик медленно опустился на пол и попытался унять тошноту. Ощутил неприятное послевкусие от бутерброда — как от горького лекарства. Стены комнаты приблизились к узнику. И вдруг показавшиеся знакомыми жёлтые узоры на обоях резко встряхнули в памяти чёрный ящик, остро кольнув в самое сердце.

У открытого окна мужчина затягивался очередной сигаретой. Его взгляд упал на сиротливую скамейку во дворе. Раньше она была излюбленным местом для троих в глубине цветочного сада. Аромат любимых белых роз жены остался лишь в воспоминаниях.

Лучи заходящего солнца упали на свитер владельца — парящая косатка ныряла в бирюзовые волны.