Невозможно синий

***

 

Стол застелешь скатертью-бумагой,

Слёз настойки выставишь бутыль,

Глянешь в зеркало — тебе и там не рады,

Вдохновенье, мол, своё положь да вынь.

 

Выворачиваешь сальные карманы,

Вдохновенья вынимаешь медяки,

Буквы прут, как мураши незваны,

Не благодаря, а вопреки.

 

В строчках толчея, сознанье хмуро,

В толстый узел скручены хвосты.

Глотку рвёшь на рифмы, на фигуры

По серьёзному, до дна, до хрипоты.

 

Было ль что-то годное да сплыло? —

Слёз настойка подошла к нулю.

Стерпят всё бумага и чернила,

Да и я немного потерплю.

 

 

***

 

Наши страшные сны тут и там сбылись,

А хорошие позабывались.

Бродит ангел пуст, ноет нерв ветвист,

И глядит, и молчит покамест.

 

Коли смелость есть, так пойдёт вперёд,

Ну а нет... Что ж теперь? Не родиться?

Промолчит, глядишь — всё само пройдёт,

Где-то в будущем растворится,

 

В прах рассеется, возвратится в ад.

Ангел в замкнутом ходит круге.

Мало проку в том, что ум   н, крылат,

По-другому уже не будет.

  

 

Считалка

 

Утоли моя печали,

Мы в конце, а не в начале,

Мы опять наумирали,

Никого в остатке нет.

 

Сердце молча зубы скалит,

Ненавидит, любит, жалит.

Жизнь научит, но обманет,

Закольцуется куплет.

 

Утро. Гадко. Птичий скрежет.

Разговорчики всё те же,

Понимание всё реже,

Всё жирнее болтовня.

 

Вам приятно — мне противно.

От балды, интуитивно

Собирается взаимно

Кубик Рубика змея.

 

Эту что-то с чем-то помесь

Мы подглядываем в прорезь

И стоим, плюём в колодец,

Тут колодцев пруд пруди.

 

Три аккорда, два завета,

Ни спасибо, ни привета,

Схоронился боже где-то,

Ты попробуй-ка найди.

 

 

***

 

Натоптано. Во рту зимуют львы.

Свирепых снов похрустывает иней.

Невмоготу твой невозможно синий

Цвет разлюбивших глаз и пустоты,

Зияющей над месяцем февраль,

Над судорожным пасмурным шатаньем

Прохожих всяких, проводов и сплетен.

 

Натоптано. Где свежие следы

Ещё разборчивы, там видится усталость,

Несвязанных случайностей испуг.

У полуулицы, ведущей не на юг,

Теряющейся лбом в микрорайонах,

Необычайно серебрится звук.

Как будто настоявшийся на ветре,

Он опрокидывает на бок тишину,

Я от него бегу, но застываю

И от одышки просыпаюсь вдруг.

 

 

***

 

Металлический привкус, оплавленная пыльца,

жидкость отравлена — этот язык ядовит.

Над руинами тупо созвездия светятся —

кто-то богу вмешиваться не велит.

 

И свободы никак не вынести, крест тяжёл —

не по Сеньке, значит, кафтан, не в коня еда.

Время не лечит, ведёт себе протокол.

Тронулся поезд, тронулись господа.

 

Ил на губах, песок, а я всё пью.

Покажите мне кладбище замученных совестью.

 

 

***

 

Не сегодня, так завтра — адью!

Бьёт валет мухобойкой ладью.

Ты, февраль на душе, говорю,

не хватает в крови валерьянки.

 

Отродясь человечности вне

гопник питерский ржёт на коне.

Заблудился я в небе, что де...?

Пробиваются черти в дамки.

 

Неизбежность жонглирует мной.

Погоди — и займётся тобой.

Навалился февраль с дырой —

даже внукам её не заштопать.

 

Безысходный пылает надрез,

делят ризы, сползает венец...

Для кого ты, родимый, воскрес?

Наши руки, смотри, по локоть.