Переход в творчество был для меня целительным

Орал Арукенову я вначале узнал как яркого поэта — на чтениях в конце 2022 года. Неожиданно яркого, и это было приятное открытие. Уже на слух было видно (слышно), как умело фонетически выстроены её тексты — это показатель не спонтанности, а осознанной работы. Позже я познакомился с её прозой, и отрецензировал «Правила нефтянки» в одном из номеров «Дактиля». Повесть оказалась мозаикой, фрагментами общей картины о нас всех (хорошие тексты, как правило, позволяют увидеть общее в частном) через призму ситуации в нефтяном секторе Казахстана, которому Орал Арукенова отдала немало лет.

Уже это было поводом для интервью, но меня волновал ещё и вопрос языковой идентичности, включённости казахской литературы в мировое сообщество; собственной слепоты, когда рядом развивается полноценная, богатая прозаическая и поэтическая палитры, которые ты не замечаешь в силу зацикленности на русско- или англоязычных текстах…

— Орал, в своей повести (соединённой из связанных между собой новелл) «Правила нефтянки» вы рисуете не очень-то радужную картину: человек теряет человеческие черты перед лицом больших денег. И внутренний сюжет книги — подчеркнуть этот обряд перехода, малозаметные изменения личности. Насколько у повести документальная основа? Вы же часть жизни посвятили именно этой отрасли?

— У повести есть документальная основа. Некоторые персонажи списаны с конкретных людей. Их узнают мои бывшие коллеги. Да, я была свидетелем того, как люди теряют, скажем так, не человеческие черты, а совесть и порядочность перед лицом больших денег, стабильной зарплаты, гонораров, власти и славы в разных сферах деятельности. Это происходит и в творческой среде. Я в литературном сообществе ОЛША с 2015 года. Есть писатели, которые «переобулись» по несколько раз за это время. Ради публикаций, денег и славы они вступают в союзы, о которых отзывались нелицеприятно. Становятся лояльными власти, которую критиковали. Я хочу сказать, что страсти в творческой среде похлеще, чем в нефтянке, потому что творческие люди проявляют себя эмоциональнее и демонстративнее. Порывы писателей угодить в «высшую лигу» сопровождаются порой такими противоречивыми речами и поступками, что не перестаёшь удивляться. Это очень интересный материал как для научных исследований, так и для творчества. Вступая в творческую среду, я наивно полагала, что здесь всё по-другому.

— Как вы обратились к литературной работе? Что сподвигло?

— В 2012 году я решила полностью уйти из привычной деятельности: она перестала меня интересовать по ряду причин. Политические события сильно влияют на горнодобывающую промышленность, в которой я проработала почти 15 лет. При смене власти или новых политических веяниях происходит смена менеджмента. В сфере добычи урана, например, это стало сильно заметно после ареста президента «КазАтомПрома» Мухтара Джакишева. В канадско-казахское совместное предприятие, в котором я тогда работала, пришёл новый менеджмент со странными повадками. Я уволилась и устроилась в другое совместное предприятие, но и там изменения не заставили себя долго ждать. Кстати, мнение о том, что иностранные компании-инвесторы не практикуют коррупцию, — большое заблуждение. Большая доля закупок осуществляется из Европы и США, хотя существует закон о местном содержании. Только в Казахстане появились заводы по производству тех же труб для горнорудной промышленности, как мы вошли в Таможенный союз и все эти компании разорились. Двойные стандарты, на мой взгляд, стали негласной составляющей всех коммерческих компаний и проектов. А шизофрения в головах людей достигла апогея. В такой ситуации переход в творчество был для меня целительным. 

— Своей книгой вы дебютировали в достаточно зрелом возрасте, когда внезапные порывы, свойственные юности, сменились осознанностью. Насколько сложно выпустить книгу, полностью понимая возложенную на себя ответственность?

— Мне не сложно было принять на себя такую ответственность, поскольку я знала, чего хочу. Кроме того, я была сильно увлечена прозой, и мне хотелось поскорее увидеть результат творчества. Эйфория прошла через полгода, и я увлеклась наукой, поступила в докторантуру. Потом был период увлечения поэзией. Сейчас я спокойно отношусь и к творчеству, и к науке. Возможно, увлекусь чем-то новым…

— А что бы вы посоветовали тем, кто не решается, но хочет дебютировать? Ведь страх выглядеть глупо/наивно; страх быть непонятым — силён. Думаю, каждый писатель задумывался над тем, к той ли стене он приставил лестницу, по которой взбирается вверх.

— Страх выглядеть глупо и странно был преодолён во время обучения. Мне повезло учиться в ОЛША, когда критика на семинарах прозы и поэзии была по-настоящему конструктивной и безжалостной. Это закаляет и помогает оценивать критически свои тексты, поэтому у меня никогда не возникало синдрома самозванца. Несмотря на это, я держу в голове примеры блестящих дебютов и последующих провалов.  Это поучительные истории. Начинающим писателям я советую больше читать художественную литературу и пройти курсы писательского мастерства.

— Как шла работа над книгой? Слышал, отдельные фрагменты вы разбирали на семинарах Юрия Серебрянского в ОЛША.

 — Я написала несколько рассказов в качестве заданий для семинаров прозы Елены Клепиковой и Юрия Серебрянского. Именно они посоветовали сделать сборник новел про нефтянку и выпустить книгу, поскольку эта сфера интересна широкому кругу читателей. Елена даже взяла с меня обещание, и это сподвигло в течение нескольких месяцев написать около десятка рассказов. Юрий время от времени интересовался о ходе работы над книгой. А потом собственноручно отправил мою рукопись в издательство «Меломан», где и выпустили книгу. Я благодарна Елене и Юрию за поддержку.

— И раз мы заговорили о литературном образовании — насколько оно, на ваш взгляд, нужно? Насколько помогает атмосфера и/или советы мастеров в работе над текстом и собственном творческом росте?

— Атмосфера творческих семинаров и советы мастеров в работе над текстом бесценны для начинающих прозаиков и поэтов. Кроме того, они обязательны. Я знакома с писателями, которые начали писать и даже популярны среди читателей, но их тексты оставляют желать лучшего во многих отношениях из-за отсутствия базового писательского образования. На начальном этапе можно выиграть за счёт интересного сюжета или хайпа, но это временное явление. Самое главное для писателя — индивидуальный стиль и уникальная художественная поэтика. И то, и другое требует как минимум базового писательского образования.

— Вы дебютировали с книгой прозы, но знаю, что давно пишете стихи. Что для вас значит поэзия? И что важнее в вашем внутреннем творческом мире? Как-то писатель-фантаст Юрий Никитин сказал, что поэзию пишут те, у кого не получилось с прозой. С этим я не согласен, однако сейчас хочу отметить, что у вас, например, получается и с прозой, и с поэзией.

— Мне важно всё, что я делаю. Кстати, научные исследования тоже требуют вдохновения и увлекают не меньше прозы и поэзии. Но всё же поэзия в моём случае занимает самое важное место. Это процесс, который делает меня счастливой, независимо от результата. Иногда это стихотворение, которое я никогда не опубликую, зато работа над текстом доставляет море удовольствия. Проза тоже требует вдохновения, но в большей степени трудолюбия и терпения. Юрий Никитин прав, я увлеклась прозой думая, что поэт из меня не получится. Но у меня огромный опыт обучения, на днях я получаю седьмой по счёту диплом. В процессе обучения в первом университете я поняла одну вещь: если что-то не получается, надо отвлечься или переключиться на что-то другое. Так было с немецким языком. Я знала теоретически все правила, но применить одновременно фонетику, стилистику и грамматику, то есть правильно заговорить, не очень получалось. Это было в конце первого курса. Вернувшись после летних каникул, я вдруг обнаружила, что могу разговаривать, совмещая все необходимые знания. Так у меня получилось в ОЛША с поэзией. Я посещала одновременно поэзию и прозу, и когда не получалось с поэзией, переключалась на прозу. И в какой-то момент произошёл тот самый скачок — переход количества в качество. Сумма знаний, полученных на семинарах поэзии, дала ожидаемый результат.  Может показаться, что я коллекционирую дипломы, но это не так. Я увлекающийся человек, и все полученные знания мне были нужны на определённых этапах жизни. Например, я окончила заочно юридический, когда руководила отделом закупок. Мне надоело по каждой мелочи обращаться к юристам и ждать вердикта. А после завершения карьеры в сфере закупок поступила в магистратуру по праву, чтобы написать диссертацию о коллизиях и недочётах в законе о госзакупках, используя свой практический опыт. Увлёкшись литературой, окончила магистратуру и докторантуру по литературоведению.

— Не волнует ли вас разобщённость алматинского литературного мира? Имею в виду сразу две разобщённости — казахоязычные авторы не очень замечают русскоязычных и наоборот. А ещё разные поэтические тусовки живут автономно и мало пересекаются. Можно ли объединить эти вектора и, главное, нужно ли?

— Причиной этой разобщённости является незнание русскими авторами казахского языка и казахской литературы, в то время как казахские писатели хорошо знают русскую литературу. Это последствия советского образования.  Как писал Юрий Лотман: «Язык — первичная моделирующая система, а искусство — вторичная». Без знания языка невозможно понять менталитет народа. Среди моих коллег в ОЛША мало кто знаком с казахской литературой, о казахском языке и речи не было до 24 февраля 2022 года, когда все бросились изучать казахский. Когда я училась в ОЛША, лекции по казахской литературе занимали четыре часа, и во время этих часов профессор из КазНУ им. аль-Фараби почему-то рассказывал о своей практике медитативного бега. Я дважды пыталась вернуть его к теме, но не дождалась и, громко хлопнув дверью, покинула аудиторию.

Думаю, объединение произойдёт, когда русскоязычные писатели заговорят по-казахски и начнут по-настоящему интересоваться казахской культурой и литературой.

— Те тексты, которые я читал у вас (стихи и проза), написаны на русском языке. Пишете ли вы на казахском? И чем обусловлен выбор языка?

— Я училась в советское время в русской школе, казахский язык нам преподавали только в третьем классе, и то это был фарс, а не настоящие уроки. При этом уроки русского были каждый день, в старших классах чередовались с уроками русской литературы. До класса девятого я постоянно читала на казахском, а потом полностью переключилась на русский и немецкий. Конечно же, мне легче писать на русском. Я пишу на казахском, но это занимает больше времени. Надо тщательно редактировать текст, чтобы не допускать кальки с русского, штампы из разговорной казахской речи. У меня есть проза, которая написана как на русском, так и на казахском. Например, это повести «Февраль» и «Мост». Есть рассказ, написанный только на казахском, «Аманат». Он переведён на английский и вошёл в антологию прозы казахских писательниц AMANAT, выпущенную в США в 2022 году. Я много писала на казахском до поступления в ОЛША, но не могла никуда пристроить свои тексты. Казахский круг писателей неохотно принимает новичков в свои ряды. Есть трения между казахами, пишущими на русском и казахском. Я считаю, что проблема казахского языка является основным постколониальным синдромом казахов. Казахи, не владеющие русским, до сих пор имеют комплекс неполноценности, сложившийся в советские годы, а казахи, не владеющие казахским, страдают комплексом манкуртизма. Я знаю об этом не понаслышке, среди моих друзей есть и те, и другие. Казахи-билингвы более-менее свободны от языковых комплексов, но влияние культурной колонизации советских времён оставило свои отпечатки. Я — билингв с западным образованием, но и мне стоило большого труда разобраться с личными и коллективными постколониальными травмами. В этом мне помогла работа над докторской диссертацией.

— Что вы думаете о перспективах литературы на казахском языке? Удастся ли казахоязычным авторам не просто выйти на мировой уровень, но и получить там признание? Когда я читаю списки участников резиденций, там, как правило, только русскоязычные имена (прекрасные авторы, спору нет, но речь о другом).

— Как я говорила выше, мир казахской литературы довольно замкнутый. Но там происходит много событий. Есть и конкурсы, и конференции, и публикации за рубежом. Но чтобы об этом знать, надо владеть казахским. В СМИ много информации. Например, писательница Айгуль Кемельбаева стала в прошлом году лауреатом государственной литературной премии в пять миллионов тенге. Я очень обрадовалась этому факту, поскольку это заслуженная награда. Есть писательница Сауле Досжанова, которая написала роман о Семипалатинском ядерном полигоне и побывала в прошлом году в Японии со своим произведением, где нашла много почитателей. Есть Дидар Амантай, чьи произведения переведены на множество языков мира. Его постмодернистский роман «Цветы и книги» известен по всему миру, по крайней мере, в литературоведческой среде об этом романе много пишут. Толен Абдик и Немат Келимбетов — лауреаты премии Франца Кафки 2003 и 2010 годов. Роман Абдика «Парасат майданы» — один из ярчайших постмодернистких текстов начала 2000-х. Он есть в перводе Анатолия Кима на русский («Разума пылающая война»). Это не говоря о фундаментальных произведениях Есенберлина, Кекилбаева, Асемкулова и других. Книга молодой казахской писательницы Бахыткуль Сармековой переведена на английский и недавно опубликована в Лондоне, хотя Бахыткуль не состоит ни в каком литературном сообществе.  Роялти и гонорары она получает, как положено на Западе.

Проблема казахских писателей возникла из-за замкнутости рамками кириллицы и русского языка. До 1929 года в Казахстане пользовались арабской графикой, адаптированной под казахскую фонетику — төте жазу. На территории Казахстана арабский алфавит просуществовал 900 лет, заменив руническое письмо после распространения ислама. Основное население владело несколькими языками: арабским, казахским, фарси и чагатайским (диалект тюркского языка). В 1929 году советская власть внедрила латинский алфавит, что было не плохо и давало возможность для изучения европейских языков. Но в 1940 году ввели кириллицу, что окончательно поставило нас в зависимость от русского мира, то есть казахские писатели могли выйти в мировое литературное сообщество только через переводы или русский язык. Поэтому некоторые казахские писатели писали на русском. Как, например, Олжас Сулейменов, Сатимжан Санбаев и др.

Сейчас картина меняется: есть переводы на английский и другие языки напрямую с казахского. Я не знаю, почему казахских писателей нет в списках международных резиденций, возможно, это связано с  требованиями и положениями резиденций или из-за отсутствия переводов.

— Вопросы языка и идентичности волнуют очень многих. Об этом мы много говорили с тем же Юрием Серебрянским, который многие годы пытается разобраться в себе. Понятно, что чем больше языков знает человек, тем богаче его внутренний мир. И всё же разные люди по-разному относятся к этим вопросам. А как — вы?

— Этот вопрос настолько сильно меня волновал, что я написала по этой теме диссертацию. За такие работы в советское время нас называли националистами и осуждали, такое отношение имеет место и сейчас.

Я владею в разной степени пятью языками. Сейчас доучиваю итальянский. В планах выучить фарси и арабский, которые оказали огромное влияние на нашу литературу. Это поможет мне интерпретировать казахскую литературу первой половины XX века. Знание любого языка — это богатство. Русский язык надо сохранить, при этом всячески развивая казахский.

— На кого из казахоязычных поэтов и прозаиков вы бы порекомендовали в первую очередь обратить внимание переводчикам (будем верить, они прочтут наше интервью)?  

— Толен Абдик, Айгуль Кемельбаева, Есболат Айдобосын, Айя Омиртай, Айгуль Мантаева, Бахыткуль Сармекова, Алишер Рахат, Берикбол Батан,  Ануар Кошкарбаев, Бахытбек Кадыр,  Ақтай Сафина, Жаудир Нартай. Это не весь список ярких и талантливых прозаиков. К сожалению, я мало знакома с современной казахской поэзией, а те, кого я знаю, уже переведены на множество языков.

— Вы ещё и переводите с казахского языка. И мне интересно вот что. При переводе с близкородственных языков можно попасть в ситуацию, которую описывают как «ложный друг переводчика»: когда некое слово кажется условно знакомым, но на языке, с которого переводят, оно имеет иное значение. А какие подводные камни поджидают в переводе с русского на казахский и наоборот?

— У меня редко возникают проблемы при переводе с казахского на русский, поскольку я билингв. До семи лет я не знала ни слова по-русски. Поступив в первый класс русской школы, выучила язык за одну четверть. Русский и казахский не близкородственные языки, поэтому и ассоциации разные.

— Знаю, что в ваших планах новый роман. Но, вероятно, не только. Очень хочу, чтобы об этом узнали и наши читатели.

— В сегодняшних реалиях сложно строить планы, тем не менее пытаюсь замахнуться на трилогию. Первый роман, «Alma Mater», стал финалистом первого сезона конкурса казахстанских романов «Меценат KZ». Это роман о студенческой жизни в последние годы советской власти. В центре сюжета — события 1986 года. Второй роман, который я частично уже написала, — об учёбе бывших советских студентов в Европе, о трансформациях, потере идеалов и иллюзий. И третья книга — это роман о сегодняшних реалиях науки, магистратуры и докторантуры в Казахстане, похожая по стилистике на «Нефтянку».

 

Беседовал Владимир Коркунов