Дактиль
Ольга Зондберг
это не сумерки, не закат,
это замыкаются и горят
месть и её предместья, где
тревога выстучит на воде
свои сигналы, выделив цветом
ночь, что явится им ответом
(где нас видели? куда уводили?),
месть и её предместья, ночь
как запоздалый ответ на то,
что началось при свете дня
и продлится, переливаясь,
исполняясь его сожалений,
его торжественных обещаний
переносить и возлагать
на вечную свежесть холмов
дни и годы послецветия,
отовсюду, где нас видели,
отовсюду, куда уводили.
в допотопных лужах чертенята
барабанят голодными хвостами
по тарелкам, что подаёт человек
другому не в сию погоду, из иных
источников, и зрачки пешеходов
проницают корку первого льда,
пересобирая под нею подарки:
покашливает лист на границе
тумана и пруда — его возьмём;
каркасы комнат в форме теней
постояльцев — пока не тронем;
автобус деликатно пропускает
все свои остановки — этот нам
подходит; а за каплей горького
эфира в сгущённом, цукатном
хоре апельсиновых деревьев
посреди невесомой площади —
вернёмся в следующей жизни.
блики от плоти точёных лезвий,
спелая снеженика в её ладонях.
она выходит на некрепкий лёд
и действует в своих интересах.
десять баллов дают за технику,
десять баллов за артистичность,
саундтрек за нею не поспевает.
где быть могла чужая реклама,
откуда-то высунулась не чужая
с пожеланием хорошего вечера.
финальный завершающий слой
накипи на всех экранах страны.
можно начинать плакать о ней:
маленькие клеточки там, внутри
действуют в тех ещё интересах.
припев от гимна, блик от зубца,
долгая нота тройного прыжка,
лёд на великих и малых реках.
кто-то для следования выбору
привык говорить со звёздами,
а кто-то с голодными крысами,
и если вы смолоду не лелеяли
закон внутри и не прикормили
небо над вами, то со зверьком
не всё потеряно, предполагаю.
вам точно пригодятся пакеты
из ближайшего супермаркета,
ваш неприкосновенный запас
благожелательного внимания,
несколько полузабытых книг,
наборы нежирных продуктов
умственных и прочих занятий,
способность не выдать страх,
когда звёзды будут выжигать
между вами и тонкохвостыми
собеседниками все преграды.
волосы, меняющие цвет и градус
под напряжением на серебряный,
сигнальные ресничные алфавиты.
их напутствие к свободе вплетено
иголкой во все до единой клетки —
дыхательные горлышки звенящих
сосудов из-под питьевого счастья.
главное доказательство очевидно:
у смерти нет сил удерживать глаза
закрытыми, а у любви такие силы
в избытке и не закончатся никогда.
всполохи сокрытых микрокамер в
капельках пота, фосфорный блеск
ногтевых пластин, угольное тление
сонных нейронов, искры втянутых
звуков по краям потайной улыбки,
пятна с луны и другие части света
проникают из комнаты куда хотят.
мееедленно, как слёзы на
благотворительном сборе,
ползут по стеклу с лицевой
стороны хлопья, подтаивая
горизонтальными следами,
«умаляющими должное ко
властям уважение»; к реке
пятнистой, вытекающей на
засадную охоту, тихо льнёт
обширное кладбище; такой
сентиментальный травелог,
александр николаевич, вам
ещё долго до выдропужска,
а мне четыре часа смотреть
на стикер «fuck off» с нежно-
розовой, утренне-небесной
крышки макбука напротив,
невозможно же отвлечься.
мой воображаемый навигатор
произносит: между вами сотня
последних метров, ты можешь,
исследуя каждый квадратный
пряник дистанции, наполняясь
самородками её, самоцветами,
двигаться настолько медленно,
насколько выдержишь, или же
перелететь эти метры в единое
мгновение с пустыми, как пара
крыльев, руками, свободными
для объятий, — что выбираешь?
изображаю работу мысли, она
прилежна, как пурпурный свет
ночного видения растительной
природы человека в ту минуту,
когда перед ним расстилается
вся необязательность выбора.
при ярком свете вытряхнуть из него
содержимое, поделить на предметы
чисто крамольные, недозволенные,
тупо нелегальные и все остальные;
найти стремянку, подвесить повыше
предполагаемое наказание, немного
постоять под его страхом, привыкая.
на случай уничтожения внимательно
рассмотреть внешнее и внутреннее
устройство каждой вещи, разобрать
и собрать два раза либо понять, как
вырастить аналог, в каком климате,
оценить возможность переселения;
наполнить копиями блюдо до краёв,
подавать холодным тем, кто принёс
такую дрянь, или, заблаговременно
овладев искусством завывания, их
держать подальше от своего стола.
как научиться превращать
всёчтоугодно в летиктебе:
слова и тихие промельки,
шевеления и между ними
течь неподвижности, пар
над водой и то неплотное,
что останется после него?
мировые запасы летиктебе
исчисляются как получится,
над его синтезом навязчиво
работают неопытнейшие из
неопытных исследователей,
зауряднейшие умы планеты;
воздухоплавание летиктебе
готовится перед рассветом.
обессиливаем гравитацию:
горячее, как мантия земли,
дыхание, обратный отсчёт.
мы тут собрались для
того, чтобы составить,
выражаясь буквально,
некоторое утраченное
единство; пока только
собрались, чуть позже
перейдём, собственно,
к составлению, к делу,
к решительной минуте,
к торжественной части;
это как если бы всякий,
кто забыл дома голову,
через много лет принёс
её, потерявшую смысл,
на юбилейную встречу
пожилых выпускников,
утро стрелецкой казни,
ряд иных мероприятий.
в сонном городке режим негласной и
бессрочной депривации сна; держать
глаза открытыми необходимо, чтобы
случайную мысль, если она появится,
снарядить в её последнее печальное
путешествие — волоком по брусчатке,
ну и, конечно, из страха за ближнего:
проспать его исчезновение навсегда
никак нельзя, будь он кот или не кот;
надцатый горький кофе, на выпечку
не хватит, и вообще сахара, если кто
помнит, давно нет, поймали в пакет
и унесли некие люди в гражданской
одежде; маленькая девочка забыла
стоп-слово, медно-оловянная турка
безжалостно варит и варит кофе по-
восточноевропейски, чёрный поток
несётся по улицам, затекает в дома.
в какие цвета окрасится
нить шелкопряда в саду
победившего зла, падая
в натянутую рассветную
сеть с ветвистых высот,
извиваясь змиеподобно
в саду победившего зла?
примерно об этом поют
(пересказываю для тех,
кто продолжает бежать
вдоль теней древесных),
укрываясь лиственным
шёпотом, овсянка, чиж,
соловей с горихвосткой,
из певчей биомеханики
вытягивая нити цветов
флага, гербария и гимна
садов победившего зла.
Ольга Зондберг — родилась в 1972 г. в Москве. Окончила химический факультет МГУ. Стихи публиковались с 1992 г., переводились на английский, итальянский и чешский языки. В 1999 – 2001 гг. куратор сайта «Молодая русская литература». Автор восьми книг стихов и короткой прозы, публиковались также переводы современной поэзии с английского, греческого, украинского языков. Шорт-лист (проза) премии Андрея Белого за 2014 г. Работает редактором-корректором, живёт в Москве.