Зимняя заготовка

Каждый вздох отрывает кусок жизни.

«Педро Парамо», 

Хуан Рульфо

 

Снега навалило на балконе — хоть банки закатывай. Год похож на ленивую домохозяйку: ждал до последнего, чтобы сорваться на рынок и скупить весь урожай для зимних заготовок. Вот тебе морозные помидоры, вот заиндевелая кабачковая икра (у нас такая раньше на праздничном столе стояла), вот совсем мягкие — подталые — грунтовые перцы. Огуречные сосули свисают с балконного козырька этажом выше. Пыталась дотянуться хоть до одной — мимо. Как говорится, это на Новый год. Поэтому я представляю, как сосулька пикирует на кого-нибудь внизу. На женщину с гигантской ёлкой и хвойным шлейфом, например. Или на уставших детей с ледянками.

У меня с ледянками был разговор короткий. До школы я особо не имела друзей: не ходила в детсад из-за болезни. Потом появилась знакомая, девочка лет восемнадцати. Именно девочка, с особенностями в развитии. Жила с мамой в частном доме на моей улице, всегда что-то бормотала под нос и широко размахивала пакетом. Как-то зимой мы пошли на площадь и выбрали самую большую и пугающую меня горку для катания. Не снежную даже, а металлическую, из тех, что привозили в качестве отдельного аттракциона. И вот я на горке так разволновалась, что в нужный момент не сгруппировалась и ударилась при торможении. Я заплакала и убежала домой. Мне казалось, во всём виновата эта девочка. С тех пор я игнорировала её, даже когда она громко здоровалась, проходя мимо — на расстоянии не вытянутой руки, но своего пакета. Помню радость на её лице, сменявшуюся непониманием. А потом мы переехали. Не знаю, жива ли она сейчас. Даже имени не помню. Так и осталась торчать в голове как «эта девочка». 

Мама появилась на балконе с сигаретой — подсадили на работе. Я по-быстрому прошмыгнула в квартиру, чтобы у нас не завязался типичный балконный разговор, состоящий из вздохов, косых взглядов и затянувшегося молчания. Не надо нам такой завязи, она только лишнее место в снежных банках занимать будет. К тому же намолчаться в канун Нового года мы успели, когда она только начала уходить на праздники к бывшему мужу — моему отцу. Да, так бывает: у тебя классической семьи с родителями нет, а у родителей без тебя — очень даже, пусть только и по выходным. 

Мамино отсутствие на Новый год создавало в доме напряжение. И я видела своей детской обязанностью всех развеселить. Однажды, например, устроила шоу пародий: нацепила бабушкины платье и парик, врубила кассету с эстрадными хитами. Уже на третьем выступлении домашние заскучали, заскребли вилками по майонезу, оставшемуся от первой порции оливье, мельком посматривали на убавленный телевизор. Были бы у них мобильники, уверена, прошли бы не один уровень «Змейки» или «Тетриса». Я заметила их равнодушие и тоже остыла: до хедлайнера в лице Пугачёвой мы не добрались.

Наверно, что-то похожее случается у артистов на корпоративах: стараешься, но никто не видит. Как будто ты — «эта девочка». Безымянный призрак. Новый год и призраки вообще ходят рука об руку. Ничего удивительного: праздник — бесплотная иллюзия радости после целого дня на ногах в поисках свежей куриной тушки и нарезания крабовых палочек. И ещё: собрание воспоминаний, как отмечали раньше. В 2002-м у нас был самый «богатый» стол, в 2010-м я впервые справляла не дома. Но воспоминания можно закрутить в трёхлитровую банку и сунуть в холодильную пустоту под подоконником своей хрущёвки. Сложнее так же поступить с призраками тех, с кем ты праздновал.

Заглядываю на кухню: бабушка делает печёночный рулет и «Наполеон» одновременно. Алгоритм взглядов неизменен: плита — духовка — кухонный стол — холодильник. Дверного проёма в схеме нет, поэтому моих глаз она не замечает. Хотя был один Новый год, когда меня одарили вниманием очень некстати. Все тогда сидели за праздничным столом, а я подговорила тётю выключить свет, залезла под ёлку и начала трезвонить в сувенирный колокольчик. «Колокольчик, а сыграй нам ещё раз!» — засмеялась бабушка. И я разревелась. Ну как же: рассекретили, разрушили четвёртую стену зимнего чуда. Сейчас я бы не отказалась быть замеченной, как тогда, но было бы кем. Хотя Новый год и призраки всегда просыпаются бок о бок. И бабушка всё ещё хлопочет над последним блюдом, мама вышла покурить перед тем, как завернуть в пакет колбасный сыр и уйти, а дедушка прячет подарки.

Иду в зал и ложусь под ёлку. В детстве я умещалась под ней полностью, а сейчас ноги из-под веток торчат, как ни извивайся мишурой. Вот бы сейчас засныть. Да, именно так, не заснуть, а засныть: стать ниже травы — с полутораметровым сорняком это не сложно — и подслушать, о чём за новогодним столом беседуют взрослые уже под утро. Впрочем, я в доме ложилась последняя, пока не стала той взрослой. Или так и не стала?

Раньше мне нравилось бодрствовать в ночи, теперь же — боюсь спать. Стоит задремать, как им становится мало быть рядом: хотят общаться. Бабушка говорит: «Мы тебя не отпустим». Дедушка говорит: «Когда-нибудь это кончится». Мама говорит: «Я, наверное, скоро пойду». Протягиваю руку к мясистой еловой ветке: хвоя не колется. Иголочки входят в кожу, замещая голубоватые вены. Тянусь к маленькому стеклянному шарику и сжимаю в кулаке что есть силы. Ни трещин, ни осколков. 

Быть призраком — это всегда что-то делать, но не получать взамен. Пристально смотреть сквозь прищур, но не разглядеть смущённого румянца; тихонько подкрадываться пощекотать со спины, но не услышать вскрика; махать на прощание рукой, но не поймать воздушного поцелуя. Быть призраком — значит быть честным. И признаться, что в этом рассказе не было какой-то истории. Или так: в этой истории не было никакого рассказа, только заготовка, зимняя заготовка.

В соседней комнате мама громко хлопает балконной дверью, и старый паркет скрипит под её ногами, как утрамбованный под вечер уличный снег.