Мир. Наивная поэма

Этот цикл писался во время войны, в 1943 году, ещё до восстания в Варшавсом гетто в 1943-м и Варшавского восстания в 1944-м. «Мир» — это попытка найти такую опору в прошлом, которая становится и светом надежды в будущем, хотя это будущее ещё закрыто сегодняшней тьмой.

Андрей Щетников, переводчик

 

Дорога

 

Там, где лежит весенняя долина

И вдоль дороги травенеет поле,

Сквозь лес дубовый, весь зелёный ныне,

Ученики идут домой из школы.

 

Лежат в пеналах, среди хлебных крошек,

Мелки и всяческие безделушки,

И где-то там же спрятан медный грошик,

Чтобы весной приветствовать кукушку.

 

Берет сестрицы и фуражка брата

Мелькают за цветущими кустами,

Стрекочет сойка, вдаль летит куда-то,

И облака плывут за облаками.

 

Уже видна за поворотом крыша,

Стоит отец, опёршись на мотыгу,

Он радуется, голос их услышав,

Ведь с грядки ему видно всю округу.

 

 

Калитка

 

А хмель её опутает потом,

И это будет ровно тот оттенок

Кувшинок над мерцающим прудом

В вечерний час июньской светотени.

 

Штакетник белой краской подновлён:

Белый и острый, он похож на пламень.

Но диких птиц не испугает он

Своими огненными языками.

 

Блестит, отполирована рукой,

Дверная ручка в летнем полумраке,

Под ней крапива прячется порой,

И золотой жасмин горит, как факел.

 

 

Крыльцо

 

Крыльцо глядит на запад; вечерами

Через большие окна солнце греет.

Чудесный вид с прудами и холмами:

Леса, поля, лужайки и аллеи.

 

Когда дубы вокруг зазеленеют,

И тень от липы упадёт на грядки,

Листва закроет небо тёмной прелью,

И мир померкнет за её зубчаткой.

 

За столиком сестра и брат рисуют,

Встав на колени, войны и погони.

Два корабля вступили в роковую

Дуэль; один из них подбит и тонет.

 

 

Столовая

 

Свет низких окон, бронзовые тени

И гданьских ходиков в углу молчанье.

Над кожаным диваном — двух настенных

Кривляющихся дьяволов виденье,

Кастрюли медной тусклое мерцанье.

 

Картина на стене. Январский вечер,

Толпа людей на льду. Чернеют сучья

Деревьев. Серый дым плывёт по ветру,

И вороны летят под тёмной тучей.

 

Часы вторые. Птица вылетает

Из них со скрипом и кричит три раза,

Но третий крик бессильно затухает.

Мать раздаёт горячий суп из вазы.

 

 

Лестница

 

Скрипучие и пахнущие воском

Ступеньки узкие — вблизи стены

Поставить здесь башмак не так-то просто,

И вдоль перил движенья тоже неверны.

 

Кабан своей живою головою

Глядит из темноты, клыком блестит,

Огромным рылом нависает над тобою, —

Но вспыхивает свет, и пыль дрожит.

 

Мать вниз несёт мерцающее пламя

Из верхних комнат, опоясана шнурком.

Две тени перехлёстнуты над нами —

Её и зверя — там, под потолком.

 

 

Картинки

 

Раскрыта книга. Мотылёк порхает

Над мчащейся по пыли колесницей.

Он золотой пыльцою осыпает

Град, осаждённый войском на странице.

 

Стучит рыдван о каменные плиты,

Герой о камни бьётся головою.

Умрёт, где умер богатырь убитый,

Тот мотылёк, прихлопнутый рукою.

 

Темнеет небо, молнии сверкают,

Суда от чёрных скал уходят в море.

Вот шеи под ярмом волы склоняют,

И земледелец вспахивает поле.

 

 

Отец в библиотеке

 

Высокий лоб, взлохмаченные кудри,

Их солнце из окошка озаряет.

Отец в златом венце сидит, как мудрый,

И, книгу толстую раскрыв, читает.

 

Одеждой на волшебника похожий,

Он медленно бормочет заклинанья.

Вот так в чудесный мир войти он может,

И Бог ему дарует бездну знаний.

 

 

Заклинания отца

 

«О мудрый человек, каким покоем

И мудростью ты сердце одаряешь!

Я так люблю сидеть вдвоём с тобою,

Хотя лицо ты от меня скрываешь.

 

Твой прах давно развеялся по ветру,

Грехи твои забыты и причуды.

Ты сотни раз продуман в этом свете,

Как книга, что взялась из ниоткуда.

 

Ты знал утраты, горечь и сомненья,

Но памяти о них ты не оставил.

Я знаю, чем ты мне и ныне ценен:

Ничтожны люди, велики дела их».

 

 

Из окна

 

За полем, лесом, и опять за полем

Горит огнём огромный океан.

Земля плывёт на золотом подоле

И тонет в море, как в воде тюльпан.

 

Отец мне говорит: вон там Европа,

Отсюда видно всё, как на ладони.

И в этой дымке, как после потопа,

Смешались люди, псы, коты и кони.

 

Там башни высятся над городами,

Там серебрятся водные потоки,

Там горы, оперённые снегами,

Встают над краем облаков далёких.

 

 

Отец объясняет

 

«Где этот луч касается равнины,

И тень бежит, как будто бы по правде,

Стоит Варшава, прямо посредине,

Город не старый, но, конечно, славный.

 

А дальше, там, где дождь свисает с тучи,

Среди цветущих на холмах акаций,

Там Пражский град возносится могучий,

И путь к нему ведёт для коронаций.

 

Белеет снег, под ним чернеют ели,

Там в Альпах сходят горные лавины.

А дальше — золотые капители,

Италия лежит тарелкой синей.

 

Прекрасных городов в ней очень много:

Вот Рим в его блистательном убранстве.

Огромный купол под десницей Бога —

Собор Петра, твердыня христианства.

 

А там, подальше, за морским заливом,

Где мглой туманной полнится равнина,

Париж стоит под башней горделивой

С его мостами над речной долиной.

 

Смотри ещё: на север, за Парижем,

Есть из железа и стекла палаты;

Тебе я расскажу о них поближе

Когда-нибудь, а на сегодня хватит».

 

 

Притча о маках

 

На маковом зёрнышке выстроен дом,

И лают на маковый месяц собаки,

Им в голову мысль не приходит о том,

Что мир куда больше, чем зёрнышко мака.

 

Земля — как зерно, и не больше совсем,

А зёрна иные — светил мириады.

Но в каждой из этих далёких систем

На малой планете есть дом с тихим садом.

 

Всё в маковке. Мак возле дома растёт,

И шумной ватагой бегут ребятишки.

А вечером месяц над крышей встаёт,

И лают собаки, то громче, то тише.

 

 

Рядом с пионами

 

Цветы пионов — розовые, белые,

И в каждом, как в кувшине ароматном,

Сидят жуки, немного осовелые,

За запах с них взимается квартплата.

 

А мать стоит над клумбою с пионами,

Цветок наклонит, долго смотрит в чашу —

Там страны с нам неясными законами,

Их год равняется минуте нашей —

 

И делится своей минутной мыслью

С детьми, чтоб вместе с ними изумиться.

Они глядят на тройчатые листья,

И пятна света пробегают по их лицам.

 

 

Вера

 

Вера есть тогда, если кто посмотрит

На росинку или на лист плывущий

И поймёт: у них есть своя природа.

И с закрытыми можно жить глазами,

Если знать: весь мир — это то, что было,

Пусть уносят листик речные воды.

 

Вера есть и в том, если кто-то ногу

Ушибёт о камень, и станет больно,

Эта боль — от камня, всё так и было.

Посмотри: цветок свою тень роняет,

Как и дерево, или мы с тобою:

Там, где тени нет, также нет и силы.

 

 

Надежда

 

Жива надежда, если кто-то верит,

Что вся наша земля — живое тело,

Что слух, рука и взгляд нас не морочат,

И всё, что ты узнал, пребудет целым,

Как сад, и каждый в том саду листочек.

 

Войти в него нельзя. Давно он полон.

Но стать умней и лучше нам возможно,

Чтобы увидеть в ясном ореоле,

Какие в том саду цветы и звёзды.

 

А кто-то скажет нам: глаза раскройте,

Нет ничего здесь — видимость и только.

Они давно надежду потеряли,

И думают теперь: кто отвернётся,

Тогда и свет исчезнет вместе с ними,

Как будто целый мир у них украли.

 

 

Любовь

 

Любовь — привычка на себя смотреть,

Как будто на далёкие нам вещи,

Ты сам такой же, вовсе не иной.

Кто смотрит так, о том не помня впредь,

Тот от забот и горя сердце лечит,

Трава и птица говорят ему: друг мой.

Так я себя и вещи помещаю

Туда, где льётся свет, как благодать.

Чему служить, я сам порой не знаю:

Служить — не значит знать и выбирать.

 

 

Лесная прогулка

 

Уходят кроны в высоту куда-то

И вспыхивают ярко, словно свечки,

Когда ярится солнце на закате,

А по тропинкам ходят человечки.

 

Задравши головы, идём мы вместе,

Чтоб не исчезнуть в травах, словно в чаще.

Ночь запечатала цветов созвездья,

И цвет стекает сверху, как из чаши.

 

А там над нами праздник. Золотые

Хранят кувшины вина красной меди.

Летят по воздуху дары лесные

Для тайных королей или медведей.

 

 

Птичье царство

 

Летит глухарь тяжёлый над лесами

И небо он крылами задевает.

Взмывает голубь в синеву над нами,

И ворон, словно самолёт, сверкает.

 

Но что земля для них? Озёрной тьмою

Их поглотила ночь навек, и где-то

Над мраком, как над чёрною волною,

Они живут в своих домах из света.

 

Когда они разглаживают перья,

Одно из них уносится по ветру

И падает вглубь озера, сквозь воды,

Или щеки касается — как вестник

Тепла и света, красоты, свободы.

 

 

Тревога

 

«Отец, где ты? Лес тёмный, дикий, страшный,

Здесь звери в зарослях безлюдных рыщут.

Цветы горят огнём во мраке влажном,

А под ногой дымится пепелище.

Где ты, отец? У ночи нет предела,

Неужто тьма всегда пребудет с нами?

От голода моё слабеет тело,

И хлеб наш твёрд и горек, словно камень.

Нас страшный зверь дыханьем обжигает,

Подходит ближе, дышит смрадом в лица.

Куда ушёл ты, отче? Смерть шагает

В ночи — и этот мир, словно гробница».

 

 

Обретение

 

«Я есть. К чему пугаться неразумно?

Ночь минет скоро, день взойдёт над нами

Смотри: уже ночной уходит сумрак,

Звучит рожок над тучными стадами.

 

Стезя проста. И мы — в её начале.

Звон колокола тянется над нивой,

Там зорьку с песней петухи встречают.

Земля дымится сочно и счастливо.

 

Холодный сумрак. Как река в разливе,

Туман по саду всё ещё крадётся.

Но на ходулях по воде счастливый

Идёт рассвет, и нам приносит солнце».

 

 

Солнце

 

Цвета — от солнца. И, владея всеми,

Оно их смешивает всевозможно.

Ведь вся земля — огромная поэма,

А солнце над землёю — как художник.

 

Кто хочет мир объять в своей картине,

На солнце взгляд свой пусть не поднимает.

Лишь слёзы будет видеть он отныне,

О красках мира память потеряет.

 

Пускай он молча встанет на колени

И в луч вглядится, от земли подъятый.

Он в нём отыщет мир земных творений —

Звёзды и розы, зори и закаты.

 

Варшава, 1943