Рассказы

Пропусти через себя

 

— Был поздний весенний вечер. Безветренный, но ещё недостаточно тёплый. Я шёл вдоль дурно пахнущего городского канала. И вдруг заметил, что за мной увязалась симпатичная подруга. Видит бог, это была моя лучшая прогулка той поздней весной.

Она шла у самого края воды, изредка отвлекаясь на остатки съестного на земле. Канализационная крыса. Мы гуляли молча — человек и крыса. Это честно: равные хозяева той прогулки, равные хозяева этого города. Мы не садились на прибрежные скамейки: тут так не принято. Тут многое не принято — в городе без жителей, где только люди и крысы. Город чужаков. Понимаешь, о чём я? Крыса вышла из собственного подземелья, я вылез из собственного бетона. У неё там своя одинокая война, у меня своя одинокая жизнь. Ведь здесь всё именно так: нет ни друзей, ни знакомых за пределами личной заперти. Город полной свободы. Ничейный, неживой. Только мой и её. Не понимаешь?

А я тебя отлично понимаю. Понимаю, почему ты ненавидишь этот город.

Смотрит на барный интерьер сквозь налитый в стакан виски.

— И право, за что его любить? Даже в космической пустоте куда больше смысла, чем в этом городе. Тут в домино играют в тёмном парке, названном в честь многолетия осеннего месяца. Тут не доверяют свои слёзы прохожим, свою музыку улицам, свои истории билетёрам. Тут даже по барам не принято ходить, чёрт побери. Никому не нужное пространство меж светофорной музыкой широких проспектов.

Но пропусти город через себя.

Опрокидывает «два пальца» виски и, стараясь скрыть проступающие морщины, заполняет стакан обычной водой, сквозь которую свечение лампы смотрит на него уже без солодовой теплоты.

— Не настраивайся, но пропусти. И ты увидишь. Огромный парус, возглавляющий низкоэтажные мачты панельных судеб. Звёзды, зарождающие не очередные созвездия, но новые жизни. Солнце закатывается за маяки высоких бетонных утёсов, после чего улицы наполняются юной любовью по негласному прайсу. Невкусный кофе ярким утром, пустые скверы снежным днём. Крыши, подъезды, дворики. На полосу заброшенного аэропорта садятся двухколёсные самолёты велосипедистов. А выезд из города никогда не прощается: обернись — и поймёшь, что твоё перманентное плавание обязательно закрутит спираль удушливых воспоминаний.

Даже технический сэм при должном пропускании принесёт волну нужных впечатлений. Понимаешь? Пропусти — и стань картографом. Составь карту своей маленькой планеты. Окна, в которые заглядывала и к которым возвращалась. Балконы, на которых видела разговоры, довольствуясь лишь снежинками сигаретного пепла. Переулки, на которые не должна была выйти. Остановки, которые не объявляли. Составь свою собственную карту. Карту оргазмов, в конце-то концов. Ведь она уже готова. Ты только запиши: там первый поцелуй, тут первая кровь; там ты взяла у одного, тут ты зажимала меж ног голову другого. Сидения, на которых ты текла, подъезды, где вытирала губы, городской пляж, на котором отряхивала песок с одежды, квартиры, где всё повторялось вновь и вновь. Вдохи, стоны, обещания и плевки. Понимаешь? Этот город сам по себе пуст. Твой же город — твоя собственная карта. Ты только пропусти.

Взбалтывает воду, выливает. Достаёт покрытую инеем бутылку, откручивает холодную пробку и небрежно заливает водкой дно стакана, который по невидимым рельсам стойки устремляется к длинным неокольцованным пальцам, мокрым от слёз.

— Лучшее, что могу предложить.

Просто пропусти через себя.

 

Клуб «Жажда»

 

Без десяти семь — и пивные бокалы уже расставлены на видавшей кетчуп, коньяк и окурки пластиковой столешнице.

Славик пришёл первым. Интересно, что они никогда не сверяли графики друг друга. Ведь и не знали толком, кто где работает. Роман вроде в офисе, а Петрович, наверное, вообще уже на пенсии. Никогда об этом не говорили, а просто решили, что каждую среду в семь — в баре на улице Солнечной. На самом деле, это Сергей так решил после того, как Егор в очередной раз заблевал скамейку у подъезда, когда все дружно выпивали водку из пластиковых стаканчиков, запивая её дешёвым портвейном.

— Заебало, — выпалил Сергей, — Хочется, чтобы красиво, как в кино. — Егор снова блеванул на свои запылённые сандалии. — Чтобы по-взрослому, серьёзно. А то какая-то хуйня.

— А кто говорил, что «по-взрослому» может быть серьёзно и тем более красиво? — парировал Петрович, перепутав всё и запив несколько глотков портвейна водкой из пластика Егора, который, в общем-то, уже и не был против.

— Как в кино? Будем собираться и бить друг другу морды? — уточнил Антон ребяческой усмешкой.

— Нет. Но с завтрашнего дня всё будет по-другому. Встречаемся в семь у «Надежды».

Так и повелось. Буфетчице Свете всё объяснили: мол, теперь у них настоящий мужской клуб, «по-взрослому», и каждую среду столик у неказистой липы никому не отдавать. Она понимающе кивнула, разлила по первому трёхрублёвому бокалу — «за открытие» — и честно держала бронь для встреч, отбиваясь своим замужеством от пьяных посетителей. А после передала эстафету Тамаре, Маше и, наконец, Ленке, которая, переняв многолетнюю ношу уличного бара, теперь мило улыбалась пришедшему раньше всех Славику.

Первый месяц так и выпивали: шумно и задумчиво, то смеясь, то утешая тонувшего в слезах Егора, который больше не блевал, но жену это уже не впечатляло: она забрала с собой двух пацанов и переехала к маме.

— Передумает, — со знанием дела утешал Роман.

— Забудь, — со знанием жизни утверждал Петрович, допивая тёплое пиво Антона.

Через неделю Паша, весёлый пухляш с блестящей сединой, никого не предупреждая, прихватил с собой пакет слоёного печенья.

— Я вот как бросил, так сразу начал готовить. Угощайтесь.

И хоть никто не понял, про что он (пить ведь не прекращал, а про жён и любовниц они не разговаривали, только когда плакал Егор), все решили, что теперь печенье станет той недостающей традицией.

— Почти как в кино, — заметил Сергей.

Попробовав первый слоёный кругляш, который оказался, как и остальные лакомства в пакете, жутко пересоленным, Сергей жадно допил оставшееся в бокале пиво и отправился за следующей порцией.

— Всем по одной.

Всматриваясь в пухлые губы Светы, спускаясь взглядом по недоступной шее к её стянутым грудям, Сергей неожиданно прокричал полуоборотом в сторону опавшей липы:

— «Жажда»! С этого дня мы называемся клуб «Жажда».

— Точно как в кино, — пробормотал Петрович, дожёвывая солёные крошки из пакета.

 

*

 

И вот теперь, спустя годы, Славик, улыбаясь в ответ милой Ленке, терпеливо ждал нового сбора за исцарапанным столом, предвкушая традиционное печенье с неминуемой жаждой разговоров.

 

Игра

 

«Его резкий запах изо рта. С каждым словом я будто снова и снова дегустировал паршивое меню той ночи: дрянные закуски, дешёвая содовая и нескончаемый алкоголь. Даже бутылка тёплого "Хугардена" на двоих не спасала. Но это именно тот момент, когда всё для себя понимаешь. "Тиндер" несвежего дыхания: свайп вправо — и вот он уже кусает мою нижнюю губу, не отпуская. А я всё глубже вдыхаю его резкий запах изо рта.

Заглатывая всего его глазами во время наших пустых разговоров про музыку, про книги и пиццу с креветками, меня поначалу отвращала та небритость на лице. Но нет, на самом деле никакой разницы. Потом даже облизал его щетину, не обращая внимания на взгляды наших будто бы знакомых».

«"В первый раз, — говорил он. — У меня это в первый раз". Частая история. Женатые, не определившиеся, желающие попробовать что-то новое. Хотя, признаюсь, тогда всё было как-то по-другому, иначе. Или это я себе так надумал. Но там он сам всё за нас решил. Сказал, сжимая мою руку, что не хочет застревать очередным знакомым в социальных сетях. Взял мой номер и обещал, что напишет. Через год.

И написал. Подобрал меня где-то в центре. Сам выбрал место за городом, побеспокоился о палатке, даже тельняшку мне прихватил, на несколько размеров больше. Было очень мило. Пили какой-то травяной чай из термоса, разговаривали. Он взял с собой томик Бегбедера, и мы гадали по номерам страниц. Смешно. Потом смотрели на звёзды, до первых капель дождя, после которых залезли в палатку. Спальник был один на двоих, так что спали мы в обнимку. Наутро приготовили на мокром от росы примусе кофе в термос, согреваясь мятыми тельняшками. Он довёз меня до метро. Мы попрощались.

Через год уже я ему написал».

«Волковыск. Он так и написал: "Мы едем в Волковыск". Но я не задавал никаких вопросов».

 «Я решил, что нам просто надо сбежать в другой город, где мы никого не знаем».

«Помню, Алина была из Волковыска. Даже приглашала к себе после третьего курса. Но тогда у нас с ней ничего не получилось. Алина уже давно перебралась в Краков. Но в тот день я почему-то представлял, что наконец еду к ней в гости.

В электричке мы дважды кинули монет музыкантам, баянисту и скрипачу. Баянист играл какой-то блатняк».

«Я ещё зачем-то купил себе "лучшие тканевые перчатки, незаменимые для вашей дачи". Для дачи, которой у меня никогда не было».

«Знаешь, с самого начала всё было как-то комфортно. Мы, не сговариваясь, пошли гулять по спальным районам, по тем милым дворикам, которых никогда не встретишь в Минске. Потом взяли пива в пластиковых бокалах и бутерброды с заветренной ветчиной. Я думал рассказать ему о ссоре с Олей, но знаешь, когда мы были вместе, у нас был какой-то свой отдельный мир. Своя история, где не было места той жизни вне нашей игры. История, где мы бродили по универсаму в центре незнакомого города и делали селфи на фоне какого-то памятника».

«Он сорвал мне цветок с клумбы, а я купил ему тетрадку в клетку, подписав её на память. Наговорились на лавочке, наелись эклеров. Вечером распили коньяк на баре, закусывая прихваченным заранее гродненским сыром. На обратном пути, в Барановичах, взяли "лодочку" и брестский "Дуплет". По дороге в Минск в вагоне ехали только мы вдвоём».

«Через год я позвал его на Ночь музеев. Давно мечтал сходить, но не было с кем. Билеты купил в художественный. Помню, сразу же открыл для него Драздовича, но на "Витебской школе" уже он меня перебивал. Посидели на скамейке напротив Волкова, потом напротив Данцига. У "Земной рай" Венцеля Петера я неожиданно разрыдался».

«Я ведь никогда не ходил по музеям. Но правила есть правила. Да и с ним было интересно. И мило, как я уже говорил. За несколько часов обошли все залы. Потом в кафетерии выпили вина с какими-то молодыми художницами. После пошли гулять по ночному городу, вдоль канала, в сторону Плеханова. Взяли в "Палессе" мороженое и бутылку шампанского. Рассвет встретили на Аэродромной, пьяные и измазанные мороженым».

«Через год мы пошли в клуб».

«Я сразу сомневался, будет ли ему комфортно. Клубы ведь не каждому по душе. Но то был мой год, моя очередь».

«Название было что-то типа "Ромашка". Я поначалу побаивался, однако правила есть правила.

Мы начали с нескольких шотов на барной стойке. Потом пили лишь виски с колой».

«Я не был уверен, будет ли он танцевать. Знаешь, в клубах всегда встретишь такие пары, когда один всё время на танцполе, а второй мнётся где-то рядом, "сторожит". Но нет: то ли виски сделали своё дело, то ли я его недооценил».

«Мы танцевали всю ночь. Сразу друг для друга, потом для других. Он познакомил меня со своей компанией».

«В этом весь Серж».

«Его друг, Серёжа. Оно как-то само собой получилось. Мы сошлись под медленный танец, а потом он потянул меня к туалету».

«Потеряться в клубе. Частая история. Но домой под утро ехали вместе, на серебристом "убере". Он заснул у меня на плече».

 

*

 

«Я не знаю почему. Быть может, мы перепутали очерёдность. По крайней мере, это звучит как хоть какое оправдание».

«Три года. Он мог сменить номер, потерять телефон. Или удалить все контакты, или пусть даже только мой».

«Я лишь надеюсь, что это игра без конца. И три года — не точка, а только часть нашей игры».

«Но я же не могу просто написать ему "как дела?". Чтобы не стать очередным знакомым в сообщениях».

(На фоне еле слышимая вибрация очередных уведомлений.)