Обычные люди

Работаю я в небольшой, но весьма успешной компании, которую мы создали с институтскими друзьями. Компания наша продаёт бассейны по всей стране, а я отвечаю за логистику и организацию монтажных работ. А значит, командировки настолько часты, что в своей холостяцкой квартире в столице я даже не могу себе позволить завести кактус.

Каждый раз приезжая в пункт назначения, я никогда не искал бар, скорее, наоборот, бар находил меня сам. Конечно, всегда можно выпить и в гостиницах, где останавливаюсь, но пролетать сотни километров, чтобы торчать, пусть и с комфортом, в заточении, кажется мне нелепым и глупым.

Город встретил меня злым июльским пеклом, и едва немилосердное солнце скрылось за горами, я вышел из лобби гостиницы, обошёл квартал, свернул в едва заметный переулок и почти сразу наткнулся на невзрачную дверь, над которой розовым неоном горела вывеска: «T.O.P. PUB».

Внутри было пусто, лишь в дальнем углу сидели, уткнувшись в свои телефоны, четверо мужчин.

— Это итальянцы: волосатый, лысый, очкарик и коротышка в шляпе, — сказала мне барменша. — Братья, судя по лицам.

— Не слишком ли они тихие для итальянцев?

— Это, поверьте, временно.

Девушка была на голову выше меня, с короткой стрижкой, вздёрнутым носиком и чёрными бусинами глаз. Пока я, сидя у стойки, изучал одностраничное меню, она открыла две бутылки белого вина, подхватила бокалы и отнесла заказ итальянцам, которые моментально побросали телефоны на стол.

— Джез, — сказала она, вернувшись.

— Что?

— Меня так зовут — Джез. Вы уже выбрали?

— Честно говоря, нет. Заходя в бар, я зачастую не только не могу решить, что буду пить, но и буду ли.

 Девушка сняла с барного иконостаса бутылку и поставила передо мной.:

— Ром, приличный. Первая — за счёт заведения. 

Джез налила в две маленькие рюмочки по полпорции, мы чокнулись и выпили. Ром действительно был неплох.

— Надолго к нам?

— Дня три-четыре.

Она положила на стойку ладонью вверх левую руку в кожаной перчатке телесного цвета. На каждом из пальцев, кроме большого, блестел, отливая медью, острый металлический коготь. От запястья до сгиба растянулась контурная, залитая чёрным, татуировка.

— Курильские острова? — спросил я.

Она посмотрела на меня с интересом:

— Назовёте?

— Для меня это слишком простая задача. Дед заканчивал войну на Дальнем Востоке и, подпив, заставлял учить эти названия. Кунашир, Шикотан, Итуруп и Хабомаи, хотя последнее — это группа островов.

Она наклонилась ко мне.:

— Выпьем?

— Да, но в этот раз угощаю я. Что случилось с вашей рукой?

— С «твоей».

Мы выпили.

— Двенадцать лет назад я была безумно влюблена, заканчивала ординатуру и даже должна была поехать на стажировку в Японию. Мой парень приревновал меня к своему другу, отвёз в гараж и клещами откусил по фаланге.

Я оторопел.

—Это же… 

— Было больно. Но я уже приспособилась.

—А он? 

— Всё сошло с рук. Друзья, родня, коллеги из налоговой, деньги. Тут такое часто случается, ты уж должен бы знать.

Она глубоко вздохнула, налила только себе и выпила.

— Давай не портить вечер. — Джез сменила тему. — Ты, скорее всего, много путешествуешь?

— Я только и делаю, что путешествую.

—Расскажи о самом странном месте, где ты побывал? 

 Я вытащил из кармана пачку сигарет, зажигалку и начал вставать.

— Да кури здесь, — сказала Джез. — Хозяин делает вид, что возражает, но всем плевать.

— Пару лет назад мой одноклассник, которого я даже не знал слишком близко, иронично умер от рака.

— Почему иронично? 

— Он был врачом онкологом, но суть не в этом. На его похоронах я познакомился с его другом, юристом по имени Адам. Мы выпили на поминках, потом продолжили в баре, и в какой-то момент Адам предложил мне поехать с ним на «Пандору».

— Пандору?

— Да. Так он называл оазис в пустыне, равноудалённый от всего на свете. 

Джез жестом прервала меня, открыла ещё две бутылки белого и отнесла уже довольно шумным, но совсем не раздражающим итальянцам.

— Продолжай.

— Мы выехали на следующее утро.

— Прости, но зачем?

— Когда-то они с этим покойным доктором ездили туда, и Адам решил, что было бы хорошо и правильно совершить некий обряд дружеского прощания.

Она подлила рома, и мы выпили.

— Я отчего-то его понимаю.

— Мы долго и молча ехали на запад, потом также долго и молча на север. К закату съехали с трассы на какую-то уходящую за горизонт колею. И только тогда Адам заговорил и рассказал, что работает как проклятый пять месяцев, а затем на месяц уезжает из страны, чтобы ходить по морю под парусом, затем возвращается и повторяет снова, и так из года в год. «Каждый раз, уезжая, я понимаю, что больше не хочу возвращаться и что единственное, почему я всё-таки возвращаюсь, — убедиться, что не ошибаюсь».

— Сильно.

— Может, ещё рома?

Мы выпили.

— Луну скрыли тучи, и мы ещё пару часов тряслись в кромешной тьме по горбатой полупустыне. На место прибыли к полуночи. Маленький дом, рядом — строительный вагончик, два загона с лошадьми и коровами, амбар из ржавых кусков профлиста. Хозяина дома не было. Сторожевые собаки, головы как у телят, признали Адама, и мы зашли внутрь.

— Дом был не заперт?

— Ключи лежали под мусорным ведром у входа. Умылись с дороги, выпили чая и легли спать на полу на тонких матрасах. Хозяин въехал во двор утром, на лошади, горланя песни. Приземистый, загоревший, сухой и громкий. Кайрат — так его звали — наскоро приготовил завтрак кочевника: яйца, тушёнка, хлеб, чай, после чего выдал Адаму несколько плотных пачек долларов и попросил отвезти их к семье в город. Когда тот уехал, Кайрат оседлал вторую лошадь и позвал меня в путь. 

— Зачем?

— Всему своё время, Джез.

— Прости.

Она налила, и мы снова выпили. Я наконец-то начинал хмелеть.

— Ехали часа полтора, пока не упёрлись в стоящий меж холмов ангар, в котором стоял самолёт, белая легкомоторная «Сессна».

— Ого! — присвистнула Джез.

— Я отреагировал примерно так же. Кайрат вывел самолёт наружу, мы разогнались по укатанному песку и взмыли над пустыней. Облака в тот день были рваными и редкими, и под нами по земле ползли их серые тени. А потом я увидел, скорее  даже узрел, Пандору: три лежащих в ряд узких, изогнутых озера, вокруг которых кучно разрослись кусты и деревья. Со слов Кайрата, большая подземная река где-то упиралась в камень или глину и обнажала здесь свой змеиный хребет, после чего снова уходила под землю.

Джез постучала когтями по стойке.

— А откуда у него вообще взялся самолёт?

— Кайрат рассказал, что это тот самый самолёт, на котором Матиас Руст приземлился на Красной площади. Его купил какой-то японец, но на перегоне, при посадке в Новосибирске, его подменил один то ли бизнесмен, то ли бандит, что в то время было синонимами. Затем бизнесмена прижали другие бизнесмены, и он перегнал борт на временное хранение на старый технический аэродром недалеко от Зайсана, но вскоре владелец бесследно исчез. А несколько лет назад Кайрат поехал на свадьбу к родственникам, один из них работал охранником на этом аэродроме. Дальше всё было просто: постройка ангара, укатка полосы, перегон самолёта.

— Я не понимаю, откуда у него столько денег.

— Он разводит племенной скот и продаёт. Поверь, там крутятся миллиарды. Даже вся та земля, над которой мы кружили, принадлежала Кайрату.

Мы снова выпили.

— В общем, мы вернулись в дом, вскоре вернулся Адам. Мы доехали до хижины на Пандоре на его машине. В хижине, кстати, оказалась весьма приличная библиотека.

— И что же вы там делали?

— Что могут делать в Чуйской долине три уважаемых джентльмена?

Джез, смеясь, легонько ударила меня кулаком в плечо.

— Ну и помимо этого смотрели на падающие звёзды, размышляли о женщинах, мироздании и судьбе.

— И чем закончилось?

— На следующее утро мы с Адамом поехали обратно. Он рассказал, что Кайрат был ментом, который пошёл в органы по совести, но быстро скурвился. И что он патологический лжец.

— А как они познакомились?

— Адам отмазывал Кайрата из тюрьмы, когда того взяли за продажу какой-то гигантской партии травы наркоконтролю. Но знаешь что? Я был там в какой-то момент впервые безусловно счастлив.

Когда бар закрылся, Джез наотрез отказалась идти в гостиницу, поэтому пошли к ней. Хорошо, что жила она всего в трёх кварталах от места работы.

Было всё так же  жарко, как и днём. Мы сидели у раскрытого настежь окна, завернувшись в простыни, и курили.

— Свет этого фонаря, — сказал я, — делает твою кожу слишком золотой.

— Есть день, когда я ненавижу этот фонарь, — день первого снега. Когда мой бывший… Он после довёз меня до общежития института и выкинул на лавочке. Я лежала под таким же фонарём, выла в небо, а оно лениво плевало мне в лицо медленным, похожим на хлопья пены снегом.

Она глубоко затянулась, выпустила дым и перешла на шёпот:

— За стеной, за той, у которой стоит кровать, живёт старуха Альба. Она глуха, слепа, одинока и безумна. Многие жители дома считают её милой, несчастной и беззащитной..

— Но не ты.

Джез вытянула из-под простыни ступню и прижала к моему бедру.

— Не я. Трижды в день, в любую погоду, она выползает на свой засранный хламом балкончик и начинает петь песни, и так плохо, что тянет блевать.

— Причина в этом?

— Нет, конечно. Перед каждой песней сушёная сморщенная тварь едва слышно, но с явным удовольствием нашёптывает истории о людях, которых она сжила со света. О спившихся бывших мужьях, отравленных любовниках, пятерых детях, каждый из которых покончил с собой, и многих, многих, многих других.

— Может быть, это порождение больного мозга?

— Я тоже так думала, но однажды вышла в сумерках покурить на балкон, а старуха посмотрела на меня сквозь свои белёсые зрачки и едва слышно произнесла: «Скучаешь по пальчикам? А они то у меня!» Тут же отвернулась и заскулила арию мистера Икс, ту, которая «да, я шут и скрипач».

Джез провела ногой по моему бедру.

— Клянусь, когда Альба сдохнет, я выкуплю её квартиру и найду свои чёртовы пальцы, — мечтательно произнесла она и, сменив тон, скомандовала: — Выбрасывай сигарету, я хочу вернуться в постель. Сейчас же.

 

***

 

Снова я попал в этот город, когда жёлуди во всю хрустели под ногами, проездом, буквально на сутки. Остановился в той же гостинице и сразу пошёл в T.O.P. PUB.

Итальянцы всё так же сидели в дальнем углу, негромко разговаривая, потягивали какой-то ликёр из маленьких рюмок, а вот Джез не было. Бармен сообщил, что она взяла отпуск на неделю, по состоянию здоровья. Я выпил порцию рома, расплатился и пошёл к её дому.

Свет в окнах не горел, домофон, как, впрочем, и телефон, не отвечал, и я уже было собрался уйти, но увидел на балконе четвёртого этажа тщедушное тело в ночной рубашке. Покачивая из стороны в сторону черепом с редкими седыми волосами, старуха увлечённо дирижировала, размахивая похожими на кривые иссохшие ветви руками. «До тебя мне дойти нелегко, а до смерти...» — скулила она, не попадая в такт.

Я уже отошёл далеко от подъезда, когда даже не услышал, а почувствовал в своей голове вкрадчивый  сиплый шёпот Альбы: «Ты никогда, никогда не вернёшься домой».

В гостиничном номере я набрал горячую ванну, погрузил в неё тело, закрыл глаза и почти сразу заснул.

Ванна обратилась бассейном в высоком и почти безразмерном подвале. Слабый свет из узких арочных окошек отражался от воды, падая на каменные стены и сводчатый потолок. Белёсый призрак старухи появился в дальнем тёмном углу и начал обретать плоть, а за её спиной выросла армия из серых тихо воющих теней. Высокая, статная, преисполненная сил, она приблизилась к бортику, отбивая каждый свой шаг кривым посохом.

— Здравствуй, — сказала она.

Голос старухи был властным, раскатистым, совсем не похожим на тот, что скрипел на балконе.

— Здравствуй, Альба, —  ответил я из центра бассейна.

— Не хочешь подплыть поближе?

— Зачем?

— Нам нужно поговорить.

Я подгрёб в её сторону, остановившись в метре от бортика.

— А ещё ближе?

— Я тебя прекрасно слышу.

Тени за её спиной встрепенулись и завыли чуть громче.

— Девчонка зря рассказал тебе обо мне, и теперь я пришла забрать тебя.

Я рассмеялся.

— Как ты забрала своего первого? Кто это был? Сын? Дочь?

Старуха оскалилась.

 — Ответь, — потребовал я спокойным голосом.

— Мой младший брат. Он вечно мешал мне петь.

— А потом у тебя проснулся голод и азарт?

— Ты слишком много разговариваешь, — рыкнула старуха. — Выходи на берег, и мы покончим с этим!

Я подплыл ещё ближе.

— У этого бассейна нет лестницы, а мои руки уже слишком ослабели, чтобы выбраться самостоятельно.

Старуха скорчила недовольную гримасу и протянула мне конец посоха.

— Хватайся.

— Только держи крепче, Альба.

Я схватился за посох, старуха заскрипела зубами, потянула его вверх, вытаскивая меня, словно рыбу.

Когда в воде остались лишь ступни, я выпрямился и встал, твёрдо опершись на гладь.

— Но как?!  Кто ты? — прокричала старуха.

Я не ответил, но она точно всё уже поняла. Улыбаясь, легко приподнял посох, отрывая старуху от поверхности. Тени за спиной завизжали, превращаясь в плащ, пытавшийся удержать свою хозяйку, но было поздно. Резким движением я перебросил старуху через себя на середину бассейна. Она разжала пальцы, выпустила посох и ушла под воду. Тени было кинулись на меня, но я нырнул, схватил старуху за ноги и утянул на дно.

Крича и захлёбываясь она извивалась, пытаясь вырваться. Тени грозовой тучей зависли над поверхностью, сквозь толщу воды я слышал их запредельный вой, но через минуту всё было кончено.

Я всплыл, сделал глубокий вдох. Грозовая туча тут же обратилась белым туманом, который начал рассыпаться на маленькие облака, в каждом из которых угадывалось едва различимое лицо. Они один за другим поднимались к потолку, ударялись об него, оставляя влажное пятно, и растворялись в воздухе, пока совсем не исчезли.

В воде плавал труп Альбы, но уже сморщенный и сухой, с застывшим на лице оскалом жёлтых зубов, а вскоре и он растворился, опав серым осадком на дно бассейна.

Я проснулся и вынырнул из уже остывшей ванны, глотая воздух, кашляя и выплёвывая воду из лёгких одновременно.

 

***

 

Снова приехал я в этот город в последний день ноября. Небо было серым, деревья потеряли листву, ветер кусал щиколотки.

Джез была в баре и слишком уж рада моему появлению.

— Здравствуй, — сказал я, когда она наконец выпустила меня из своих объятий.

— Привет! Ром?

— Безусловно.

Она начислила в роксы двойную порцию.

— Где ты был?

 — Везде, где течёт вода, — ответил я.

Мы выпили. Она потрепала меня по волосам.

— Так что у вас тут произошло, пока меня не было?

— Ну, во-первых, случились итальянцы. Вернее, разлучились. В конце сентября исчез лысый, в октябре — волосатый, в начале ноября — очкарик. Остался лишь коротышка, который никогда не снимает шляпу, — Джез указала рукой на столик в углу. — Приходит каждый день, заказывает бутылку граппы, пьёт и что-то ворчит под нос. Видимо, ждёт своей очереди.

Мы чокнулись и выпили.

— Кое-что ещё случилось, но об этом не здесь. Ты остановился в той же гостинице?

— Да. Но, насколько я помню, ты категорический противник гостиниц.

— Не сегодня.

Джез договорилась с напарником, взяла с иконостаса бутылку рома, и мы пошли ко мне.

В номере было так жарко, что пришлось приоткрыть окно.

— Кстати, есть новости от твоих друзей с Пандоры? — спросила Джез, прижимаясь ко мне под одеялом.

— О да!

— Расскажешь?

Она передала мне бутылку, я отхлебнул из горлышка и вернул ей.

— Я, честно, уже и забыл о них, но где-то две недели назад мне с видео позвонил Адам. Он был на яхте в море, и яркое солнце нет-нет попадало в объектив. Рассказал, что подземная река ушла из Пандоры, от чего Кайрат провалился в запой и сжёг к чёртовой матери самолёт вместе с ангаром. «Нет места счастью в небе без счастья на земле».

— Жесть.

Я снова отпил и вернул бутылку.

— Затем Адам ревел, с минуту растирал слёзы по щетине, прежде чем продолжил. Сказал, что понял, что наелся пустынь и лабиринтов города. Сказал, что бросил всё и ушёл за тем, что ему действительно нужно — солёным морским ветром.

— Романтично.

— Возможно. И после этого признался, что помог моему однокласснику, тому, на чьих похоронах мы, собственно, и познакомились, уйти из жизни. Пришёл в палату, вколол десять кубиков морфия в систему и ни разу не пожалел об этом.

Джез поперхнулась ромом.

— Он выкинул телефон, и я несколько секунд с интересом наблюдал темнеющую синеву моря.

Она сжала мою руку.

— И как ты это принял?

Я отобрал у неё бутылку и сделал пару глотков.

— Честно? Да совершенно наплевать. Я не был близок с покойным в последние годы, но даже если бы был, скорее всего, и сам поступил бы так же.

Джез положила мне голову на грудь и несколько минут молчала.

— Мне передали, что ты приезжал в прошлый раз. Я тогда не болела.

— Ты, наверное, ждёшь, что я сейчас спрошу, где ты была? Так где?

Она хмыкнула.

— Человека, который забрал мои пальцы, больше нет.

— И что же с ним произошло?

— Начальник отдела налоговой, с хорошей характеристикой с места работы, не выдержал тягот и забот  семейной жизни, уехал на окраину города, где и повесился в заброшенной школе, по версии следствия. Брак убивает.

Она зло хохотнула.

— А по твоей версии?

— По моей он слишком отожрался за эти годы.

Я засмеялся в голос. Джез резко села, стянула с меня одеяло и накинула на плечи.

— Кста-ати, — растянула она слово. — Об  Альбе!

— Как-раз хотел спросить.

— Ведьма задохнулась в собственной рвоте во сне, представляешь?

— Ты купила её квартиру?

— Да! Пальцев, конечно же, я там никаких не нашла — так, горы тряпья и посуды, всякий хлам и большой старый кожаный чемодан, до верху забитый фотографиями. Собрала всё, вывезла в степь, облила бензином и сожгла.

Я снова приложился к бутылке.

— Всё правильно сделала. Горжусь тобой.

Она зажмурилась, улыбнулась и беззвучно захлопала в ладошки.

— Подшаманю немного, сдам и буду копить деньги. Мне попалась информация, что на Хокайдо есть клиника, где восстанавливают оторванные пальцы. 

Я накинул халат, она — одеяло. Мы вышли на балкон, молча покурили. Когда вернулись в постель, Джез села сверху и опёрлась ладонями на мою в грудь.

— Ты можешь переехать ко мне, — сказала она. — Если, конечно, хочешь.

— Не могу, Джез. Песок и вода всегда вместе, никогда не смешиваясь. Я же река, у меня не может быть дома, я не могу нигде остановиться, иначе сразу пропаду. Ну и к тому же я слишком люблю свои дурацкие  бассейны и обожаю помогать друзьям.

Она было насупилась, но я взял её левую руку и поцеловал перчатку.

— И я точно буду заплывать сюда ещё не раз. Кстати,  а что означает «T.O.P. PUB»?

— «Для меня это слишком простая задача», — передразнила она мою манеру говорить. —  Хозяин, в равной степени жмот и идиот, решил сэкономить на вывеске и «слегка» сократил название бара. The Ordinary People — «Обычные люди».

Джез, посапывая, спала, свернувшись по-детски клубком, обхватив ногами скрученное одеяло. Я встал закрыть окно; зажёгся фонарь, а с неба крупными хлопьям повалил первый тихий снег.