Сергей Круглов

546

Мёртвые белые мужчины

Метеоритный дождь

 

Мой отец свято верил,

Что нашу цивилизацию спасёт только пришествие со звёзд,

Что космос полон разума, доброты

И праведников.

Однажды мы вышли в поле

Ясною, безоблачной ночью,

Я вцепился в его штанину, а он воздел руки,

Громко крикнул:

«Кто из вас без греха — первый брось в нас камень!» —

И на землю обрушился метеоритный дождь.

Его убило самым большим камнем.

Сейчас мне столько же, сколько ему тогда.

Метеоритные дожди всё идут и идут.

Ясными, безоблачными ночами

Я надеваю дождевик, беру большой зонт,

Усаживаюсь на скамейке у его могилки,

Свечу себе телефоном, листаю

 «Науку и религию» и «Технику-молодёжи» —

Его старые подшивки,

Смотрю в небо, думаю о Гобо и Ганседо,

О Ливане и Альенде,

О неназванных праведниках

Из Витима, Сихотэ-Алиня, Царёва и Челябинска,

И о том, как выглядят, начертанные палочкой на песке,

Их настоящие имена.

 

 

То Барсик был

 

Три мудреца рассуждали о человеке.

«Человек подобен цветущему розовому кусту,

В который положили дохлую кошку», — сказал первый.

«Куст из-за того цвести не перестанет», — ответил второй.

«Но вонь дохлой кошки, смешавшись

С ароматом цветущих роз, создаст поистине

Инфернальное злоухание», — заметил первый.

Третий — третий

Присел на корточки над дохлою кошкой

И думал: «Как же её звали? Может, Дымка?

Может, изо всех сил своих девяти жизней

Она демонстрировала хозяину,

Что её небольшая приязнь — независима, незаметна,

Но всегда рядом? А может,

То была не Дымка, а, скажем, Барсик?

Да, совершенно определённо, нераздельно и неслиянно,

То Барсик был».

 

 

Отложи книгу: скоро зима

 

Вот и сервис аудиокниг уходит из наших сёл.

Оставляет нам осень, опавшую глухо, густо.

Забирает книгу — шаги утихают — совсем ушёл —

«В поисках утраченного пространства» Марселя Прокруста.

 

Глухота, а сестра-слепота — уж всегда была,

Впереди неподвижность — третья сестра.

Утрамбуют в щель, сведут на нет,

Перебинтуют свет.

 

Скоро в сёлах — зима-погреба на века.  Ей не понять,

Как ты выживешь, мёртвая куколка, как ты

Все книги успел у себя на ничто записать,

На оборотной стороне катаракты.

 

 

Мёртвые белые мужчины

 

 1

— Эй!.. Есть тут кто?

— Есть, есть. Ползи сюда.

Вот так... Осторожно.

— Не видно ни пса...

— Ни пса, ни кота. На то оно, биджо,

Тюрьма, а не профилакторий.

— «Биджо»!.. Я скорее сэр...

— Да ладно, хоть партайгеноссе!..

— Н-да, ха-ха... Ну что же,

Раз шутите, значит, живы.

— Живы пока. Ты как попался?

— Да вот, оставил след в культуре.

— Ххэх!.. Вот дурень.

Тебя же предупреждали: не ходи туда.

Чего попёрся? Впрочем,

Какая теперь разница. Двигайся ближе, будем вместе

Прозревать тьму.

 

2

— Привет, ласточка!

— Привет, Дюймовочка.

Что, вырвалась? Отпустил?

— Крот-то?.. Да нет, он уснул.

— Бедная ты моя...

— Да ничего,

Ничего! Я привыкла. А ты —

Как ты? Всё читаешь, глаза портишь?

Тут так темно...

— Ну а что мне ещё остаётся.

— И что читаешь? Что у тебя, в этой вашей тьме,

В первых строчках хит-парадов?

— «Стоунер» Джона Уильямса.

— О... это

Да. Это — да.

— Знаешь, вроде бы

Ничего особенного:

Обыкновенные мёртвые слова

В обыкновенном мёртвом порядке,

Но читаешь — и так сердце поёт!

— И плачет?

— Да.

И поёт, и плачет.

 

3

На иконе Рождества Христова

Праведный Иосиф Обручник притутулился и сидит отдельно.

Вот к нему пришли блуждающие в пустыне

Некоторые мёртвые белые мужчины.

 

— Тук-тук, кто в теремочке живёт?

— А вы кто такие будете?

— А я говорил, что Бог умер.

— А я говорил, что ад — это другие.

— А я — что стоимость прибавочная.

— Ну ладно... раз вы теперь бездомные,

Идите к нам жить.

Куда ж вам ещё.

У нас вон тут и вол, и осёл,

И вам места хватит.

— Спасибо! Только... у вас тут случайно

Нету ли какого феминизма?

— Да ну, у нас-то откуда! Вот даже

Мать подтвердит.

 

4

Ну... скажем так: просто

Этот Иосиф прекрасный обручник,

Гортаннопоющий свои русские стихи еврей,

В этих круглых очках,

В этом своём университетском пиджачке,

В котором пачка «Парламента» в правом кармане,

Вдруг оказался, как банальный попаданец,

В пустыне мира, среди снега, песка и звезды,

И принимал Эти роды.

 

И потом всю жизнь

Не мог не вспоминать о том, что видел.

 

5

— Мёртвые белые мужчины, знаешь,

Вовсе лишены эффекта белого бетона «под молоток».

И зернистость их рёбер — кажимость.

— Но Нерви…

— Наплюй на Нерви!

На эти там свойства человеческого глаза, способности слуха,

На досужие домыслы играющих в архитектурные игры :

Первое дело — в сердце.

— В сердце?

— Да.

Мёртвые белые мужчины

Во что бы то ни стало хотели спасти сердце мира от мира

И потому разрубили его на части.

Левое предсердье, левый желудочек и митральный меж ними клапан —

Как раз спрятаны в Ватикане.

И кровь хрипит, густеет, но се, обращается и жива —

Вот убедись сам, приложи руку.

— И правда…

А второе, второе дело — в чём?

— В том, что все эти белые мёртвые

Ватиканские мужчины

Совершенно несхожи между собой,

Но у них есть общее:

Все они не считали себя вправе

Быть равными Христу,

И всех их распяли вниз головами.

 Не считали?..

— Ну некоторые, 

Может, и считали,

Но не вышло.

 

6

— Мы, не понимая по-церковнославянски,

Не дерзнём и не будем!

— О!.. А мы-то, переведя на современный

Русский разговорный

И немного уразумев, в чём там дело,

Тем более не будем!

 

Деннонощно слыша всё это,

Библеист Десницкий плачет, молит Бога,

Прося дать ему понять: что же

Делать с вавилонским смешением языков — принять его

Как проклятие или как благословение.

 

7

В Великую Субботу

С тихим вздохом сошёл Ты во ад

Мёртвых белых мужчин

И сокрушил главы,

Части, предисловия, сноски,

Библиографические аппараты

Таящихся тамо книг.

 

В аду пусто,

Тихо.

Сквозняк шевелит страницами.

 

Теперь надо выйти наружу.

Там, снаружи, — канонада, рёв,

Магма толп, дым.

Поглядел в щелку, прислонился

Спиной к двери, закрыл глаза.

Медлишь.

«На счёт три».

 

 

Линор Горалик и книге «Всенощная зверь»

 

1

Вышел Иоанн-пророк

На речной порог.

 

Иисусу рёк:

— Ты кто?

— Человек.

 

Грянул ор,

Запел хор:

— А ты Его крести!

Да под лёд спусти!

А Он будет крещён!

Да под лёд спущён!

Человек крещёный —

Яко вор прощёный!

Кто под лёд спущён —

От всего прощён!

 

А случившийся Перельман Костик,

Художник-гностик,

Набрасывал сцену быстрыми штрихами,

Пастозными мазками:

Струи, у струй под ногами —

Бледно-голубой то ли Иордан, то ли Нил,

Миру-то чего, он про обоих забыл,

О них же повествуют

 «Итинерарий» паломницы Эгерии

И «Армянский лекционарий».

 

2

Сегодня ночь, но девочка не спит.

Она выходит в ночь, взяв поводок

И не заметив, что забыла пса.

В домах нигде не светится ничто.

Сгустилось небо, и начался снег.

Спазм в животе, в глубокой глубине.

Там похоронен мёртвый белый отчим.

За сорок лет она его убила

Сто девятнадцать раз, сегодня — сто двадцатый.

Сгустился снег, и небо началось,

То небо, что, как девочка считает,

Прекрасно тем, что пусто и не тесно.

Спазм в животе, в глубокой глубине.

Там не живот, там именно что — чрево.

Там чрево, чрево, чрево, чрево. «Чрево» —

Багровое, извилистое слово,

Глубокое, как эта ночь сама.

Через песочницы, парковку, через ночь

Шла девочка и повторяла слово.

Снег валит сплошь; там, видимо, — звезда.

Она остановилась, оглянулась:

Микрорайон не спит и смотрит в ясли,

Осёл и вол стоят и смотрят в ясли,

Орёл и лев пришли и смотрят в ясли,

И даже пёс, увы, забытый дома,

Примчался, сел и тоже смотрит в ясли.

И Бога нет, и хочется, что есть.

 

3

Но мы и пишем и поём

Не для девического вздоха.

 

Мы также пишем и поём

И не для мужеского вздоха.

 

И не тогда ведь пишем и поём,

Когда нам плохо.

 

И не когда особо хорошо,

Мол, это просто летний дождь прошёл,

Или когда трамал, ох, наконец, зашёл

В отросток тела, и там нерв нашёл.

 

— (Рацетимическая смесь

Двух энантиомеров,

Правовращающий,

Левовращающий,

Во ад возвращающий,

Во рай превращающий) —

 

Мы пишем и поём не вдруг,

Мой совершенный, посторонний друг,

А лишь когда сердца горят,

И все издохлые животные ивритом говорят.

 

 

 День пионерии

 

Вот звучит пионерская зорька! Рано встанем сегодня.

На площади — праздник,

Горн, барабан, синее звонкое утро.

Помнишь ли ты — сколько воды утекло —

Утром таким же на площади этой, всем миром собравшись,

В пионеры ангелов мы принимали.

Строен был ряд, и клятву каждый принёс.

Горла их чистые шёлком пометили алым,

Ликующий взреял салют: Агнца завету верны!

И рассыпался строй пионеров,

И веселЫми ногами металлолом побежали сбирать,

И собрали все танки и пушки,

Бомбы, ракеты, патроны, копья, мечи и рогатки

И из города вынесли вон.

В поле бескрайнем зияла громадная жалкая куча.

Время и ржа милосердная делали дело своё.

Прахом железо стало давно, высоким быльём поросло,

И в поле теперь только чистое небо, да солнце, да ветер,

Да ликующих лики цикад, да ромашки в рост человека,

Да мы с тобой, человечество ростом с ромашку.

Сергей Круглов

Сергей Круглов — поэт, публицист, православный священник. Родился в 1966 году, живёт в г. Минусинске Красноярского края. Автор более двух десятков книг поэзии и прозы, публикаций стихов, выходивших на русском языке и в переводах на французский, итальянский, английский, польский, немецкий, словацкий, венгерский, в различных бумажных и сетевых изданиях России и за рубежом. Лауреат премий Андрея Белого (2008), «Московский счет" (2009), поэтической премии ANTHOLOGIA (2016 г.) за книгу «Царица Суббота», премии журнала «Новый мир» за цикл стихов «Синодик»(2022 г.). Член жюри литературной премии «Дебют» (2010 г.), премии «Поэзия» (2019 г.), премии Вениамина Блаженного (2020 г.). В течение ряда лет — колумнист интернет-сайта «Православие и мир», «Фома», радио «Вера», сотрудничал с сайтами «Фома», «Татьянин день», «Радио "Свобода». Автор и ведущий цикла передач о современной поэзии «Движение слов» на радио «Культура»(2013-2016 гг.).

daktil_icon

daktilmailbox@gmail.com

fb_icontg_icon