Дактиль
Ольга Передеро
(с поздней редакцией-реакцией)
Навсегда расстаемся с тобой, дружок.
Нарисуй на бумаге простой кружок:
Это буду я – ничего внутри.
Посмотри на него, а потом сотри.
И. Бродский
Совет читателю: читать можно только прямое, игнорируя косое, но не советую; можно наоборот, но не советую; можно всё вместе, но не советую… Да ничего я не советую!
ЭПИТАФИЯ
Во всём этом есть что-то, чего я никак не могу ухватить…
зубами клац-клац, и — теперь-то уж точно поздно. Точно и поздно. И всё впустую, в пёструю пустую… Но исправлять надо, ведь иначе как же не исправлять-то, как же не корректировать-коррелировать память и собственную писанину, и собственную писанину, и собственную писанину, и собственную писанину, и собственную писанину тоже.
Время прошло. Ампутация прошла. Успешно: зарубцевалось. Поди теперь пойми, что там под.
А под — мышцы, кости — божественный замысел, плохо прикрытый кожей.
Недавно звонил. За это время я успела растерять привычку
привычку растерять успела, но привычка, успевая теряться здесь, успевает находиться там, и стройное произведение искусства крошится, сначала мелко, а потом крупнее, и крупнее, и крупнее, даже самое мелкое произведение искусства…
называть её «им». Привычку к притворству? Произошло обратное превращение — в оно.
И оно уже не вдохновляет. Не выдохновляет даже…
Разговор был неприятен мне, хоть и говорилось с лёгкостью, даже со смехом (по старой, ещё не растерянной привычке, что ли, или от этого самого узловатого напряжения в попытках-пытках его распустить-распутать...) Он же был мрачновато сдержан — так естественно для.
Как самые близкие после разрыва становятся чужими до… наверное, так же смотреть на — свою ампутированную конечность. Ампутированную бесконечность.
Когда уже смирился с её потерей.
Просто. Трудно. Страшно. Этот кусок кости с мясом когда-то был частью тебя.
Тем более теперь мне ухватить — никак (зубами клац-клац себя за хвост) тот тайный потусторонний аромат, всегда нас преследовавший, всегда нас убивавший. Если бы мне пришло в голову написать всё это тогда… да, я смогла бы поймать его и втиснуть в неподатливо-твёрдые буквы (как и сделала в нескольких восторженных набросках-ах). Но сам сюжет оформился после конца.
Бесконечность же подвела, не наступила… на хвост (зубами клац-клац его!!!), да, на хвост, ведь и Уроборос, ведь да, ведь за хвост, ведь бесконечность, и не наступила… на хвост не нетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнет.
Теперь мне остаётся только бродить среди этих фантастических останков и грубо описывать мертвечину. Это непростительно.
Простительно, простительно, просИтельно, просительно.
Прос(т)и и ты.
Чья вина, что от свистящей звёздной пропасти нам остаются только плоские чёрные дыры?
(Тут следуют дыры дыры дыры дыры дыры дыры.)
ГОЛУБИ
Перечитав старое письмо, спохватилась: схватилась за сердце — а там ещё не совсем пусто, оказывается. Раз так.
Я иногда вспоминаю, что предсказывало нашу встречу, — и знаешь, всё. Всё её предсказывало.
Мне нравится такая ретроспектива. Приметы, знаешь, всегда ведь задним числом. Это как у Набокова: в одно и то же время в двух несмежных городах-ах. Началось, наверное, с голубей. Голубей. Голубее не бывает. Он зашёл через дверь. Через внутреннюю дверь. Верь мне. Голуби, входящие через внутренние двери, встречаются только в наших широтах. Я сразу поняла, что это за посланец. И, кстати, потом уже, после встречи, оценила сходство: та же походка, та же деловитость, та же юность, та же компактность юная, голубиная. Даже взгляд. Таких осмысленных взглядов у голубей не приходилось видеть до. Такой осмысленной походки. Я держала его трепетное тельце и готова была раздавить от нежности. Он бился о стекло. Потом ещё раз прилетел. Осмысленно заглядывал сверху.
И ещё. Другие (белые) голуби перелетали мне дорогу. Это, говорят, к любви. И верно…
ТРОЛЛЕЙБУС
В троллейбусе нам дали автобусные билеты. Он редко ездил на общественном транспорте. Он слушал Portishead, за которой я давно охотилась, сразу же безропотно отдал кассету мне. Говорил: «Что было бы со мной, если б я тогда не сел в тот троллейбус?» Теперь я знаю, что было бы. Ничего. Ничего не было бы. Два месяца жизни. Это не то, что вырывается с кровью, да? Вырывается криком.
ФИГАСЕ
Сначала я ждала-ждала, а потом пошла домой.
Ну ни фига себе.
Ну сколько ждать-то можно? Всё равно стрелка была набита возле меня. Она просто опаздывала. Из-за дел. Из-за бизнеса. Как всегда — она делала бизнес. У неё была цель в жизни. Программа максимум. Всё-таки потом она подошла, позвонила мне. И я подошла. Второй раз. Пока ехали на моторе, она
— фигасе —
один раз меня невзначай задела. Было больно. Или даже дважды. Она совсем-совсем не хотела, просто пошутила. Она же не знала ещё, где мои больные места. А я и сама не знаю. Пока не заболит. И вообще она боялась кого угодно обидеть. Слишком даже. И меня особенно. Слишком даже.
Мы так быстро разболтались-распустились. Она сказала: «Мы с Даником (с братом) всегда влюблялись в одних девчонок…»
Ну ни фига себе.
Это была первая ласточка. Или голубь? Приголубь… Первый раз
— ну ни фига себе —
я пила этот идиотский джин-тоник. Нет. Не идиотский. Очень даже романтичный. Она стремительно зашла, стремительно купила
(фигасе!) его. Оказывается, сама накануне первый раз попробовала. И теперь давай меня… Смесь сладкого с горьким — противно. И рррррыыымантично. Из-за названия, конечно: джин-тоник. Теперь я люблю.
Джин-тоник.
«Radiohead?? Ну ни фига себе, столько общего…» — сказала…
Так было в первый раз. У подъезда мы не могли оторваться друг от друга
(фигасе).
Для меня всё-таки немножко ново. Немножко авантюрой. Немножко изысканной извращённостью. Немножко божественным откровением. Она несла какую-то чушь, причём на французском: романтиииииик с ударением на последнем, с прононсом, с переводом для меня. Про меня… Про belle lune… Мы не могли оторваться друг от друга. Потом так было всегда. Но первой отрывалась всегда я. У меня лучше получается отрываться первой почему-то. Особенно в два часа ночи почему-то.
ПОЛОВОЙ ВОПРОС
С «неё» я перешла на «него». Мне трудно это далось. Сознательно избегала фраз типа: куда ты ходил/а… Подавляла необходимость выбора пола. Я кричала себе: Бог тоже бесполый, он не пол, он целый, полный!!! Писала об этом ужасно красивые вирши. Но всё равно всё у меня в глазах раздваивалось, двоилось, слоилось, расслаивалось. Иногда нападало пронзительно ощущение ирреальности — воронка бреда, которая со свистом всасывала. «Он или она, он или она??» — металось в моей бедной бледной голове. Она вспухала. Мне было стыдно за свою несовременность. Я с завистью смотрела на извращенцев, невозмутимо совокупляющихся со всем, что попадётся под руку. И всё-таки я перешла с «неё» на «него». Но совсем уж под конец. Совсем. Обидно: только-только я стала обучаться вкушать радости бисексуальности во всей её красе и…
КРЫСЫ
Мы спали в этой мрачной спальне. Мне приснился кошмар: крысы. Повсюду крысы, одна, громадного размера, цапнула за коленку. Не помню, за правую или левую. Примерно понимаю, к чему это. Но что значит колено? Может ли эта часть тела служить каким-нибудь сексуальным символом? До сих пор я бьюсь над это загадкой. У Бродского, помнишь: «Зачем вся дева, если есть колено?…» Я проснулась, понимая, насколько наша связь всё-таки безнадёжна. Нет, нет, уходите вон, противные крысы, я вас не слушаю. Но то были, конечно, только цветочки. Первые ласточки. Голуби… Крысы…
МАЧО
Машину он водил о-фи-ген-но!! Даже лучше сказать — … но нецензурно, увы. Правда. Меня процесс езды с ним приводил в тихий экстаз. Не зря он хотел стать гонщиком. Не зря он посреди чужой далёкой страны, и посреди ночи, и посреди четырёх винных литров вёл джип двести километров до далёкого чужого города на бешеной скорости. Друг в пьяном отрубе валялся на заднем сиденье. Я тоже валялась в отрубе на переднем сиденье. Пьяная его легендами. Тринадцатый подвиг Геракла.
Он неожиданно глубокий. Несмотря на всё это деланье бизнеса. Делать бизнес в двадцать два тоже подвиг. Хоть и не тринадцатый. Хоть и не глубокий.
ФРАНЦИЯ
Культ Франции. Язык, книги, фильмы, часы, даже сигареты. Житан. Житан, Саган, Виан… Женщины, о да! Он их любил. Язык, книги, фильмы, часы, сигареты и женщин. Всё французское. Или с закосом под, как женщин. (Говорят, я похожа на француженку. И чем же? Чем это вообще француженки так отличились? Стереотип, поди). Только авто не французские он любил.
КРИМИНАЛЬНОЕ ЧТИВО
Брат, умерший от передоза.
Мать-алкашка.
Дядя, чуть не убивший её.
Куча долгов.
И должников.
Отец, скрывающийся от закона.
Сама, проворачивающая авантюры в бизнесе. (Заявляет как-то: «Знаешь, меня могут убить» — невинным голоском)
Сама, мечтающая сменить пол…
Звучит интригующе, не правда ли?
Похоже на тарантиновские фильмы… Та же стилистика… Та же аура романтической отвязности… Да, жёсткая романтика… Или — даже Берроуз, например, а то и Ирвин Уэлш, которым они с братом так зачитывались…
КИНО
(продолжение)
Я чувствовала себя героиней трагикомедии, французской мелодрамы, эротико-криминального триллера c примесью э-э-э-э-э-э-э какого-нибудь клипа навороченного и ещё чуточку мыльной оперы вместе взятых
(а еще «Парни не плачут», ага;)).
(Уф, выговорила.)
Мыльной, вернее сказать, кровавой пены в оперу добавила его почти экс-подружка, которая ни в какую не желала становиться совсем уж экс и посему закатывала ей (ему?) чисто бразильские истерики с избиением (самобичеванием?), с проклятьями в мой адрес по телефону, с угрозами ему одновременно и отравиться, и устроить жизнь весёлую. Бедный мой впадал в транс от такого массированного террора и, в конце концов, впал окончательно.
ЛЮ…
Первый раз мы занялись любовью неожиданно. То есть не совсем ожиданно. На меня напал паралич, хотя с самой первой встречи знала, что так будет. Из-за этого паралича-столбняка всё вышло смазанней некуда. Но зато я точно решила: в следующий раз — да! Следующий раз и в самом деле был «да!». Но не из-за моего решения, а из-за его страсти. Страсть тоже казалась какой-то слишком книжно-киношно красивой. Может быть, именно непосредственность сделала её такой? Всё самое естественное производит впечатление картинного, ты не замечал? Я поймала себя на мысли, что такое можно увидеть только в фильме: любовники внезапно вцепляются друг в друга, пытаясь трахаться прямо на стуле, потом падают на пол, срывают с себя всё, выдирая пуговицы с мясом и творя прочие разрушения вокруг. Мммммммм, похоже, что я просто не знала настоящей страсти до. Наверное, «совсем мужчин» я так сильно не возбуждала…
(Кстати, он никогда не раздевался во время…)
СПАСИТЕЛЬНИЦА
«Какой я дурак, а, вот дурак». Милый, нет, ты не дурак, ты лучший мужчина на свете, ты такой мужчина, что многие так называемые настоящие мужчины обзавидовались бы до, поверь мне, милый, не плачь, или нет, плачь, плачь, не стесняйся, если тебе так хочется, милый… Я выпью твои слёзы, а о моих не беспокойся, о нет-нет, не беспокойся, ведь я тебя, я тебя…
СЛАСТИ И СТРАСТИ-МОРДАСТИ
Эта турецкая пахлава — просто пальчики оближешь. И облизывала. Прямо из Турции. Он и не ел её совсем, всё доставалось мне… Доставалось из холодильника. Наутро. А вечером — мартини с апельсиновым соком-м-м-м-м-м-м-м-м.
«Где мартини, который ты мне подарил? Где?» и «Пользуйтесь, Оленька, пользуйтесь» — прямиком из какой-то пьесы, не помню уж какой. Подружка оказалась великой драматической актрисой. Крысой. Меня в дрожь бросает от одного воспоминания о… Так… фу… А по телефону проклятия, представляешь? Двадцать первый век, инет, MTV и прочие технологии и «Будь ты проклята!» по телефону… Ну просто кино, говорю же. Причём ста-а-а-а-рое, чёрно-белое, немое, а она — Вера Холодная… Правда, слишком уж не холодная… И слишком уж не немая….
И весь самый вкусный рахат лукум с орехами она слопала….
СМЕХ
Что заставляет меня смешить тебя? Что? Что вынуждает меня на этот вымученный юмор? Правильный ли тон взят мной?… Но откуда же, радость моя, взяться тут патологической серьёзности-то. И юмор — он вовсе и не вымученный, нет-нет.
Не вымученный, нетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнет.
Мы шли по ночному городу. Мой дикий хохот его шокировал: «Никогда не слышал, чтобы люди так смеялись». Я отвечала: «Люблю эпатаж, блин-н-н-н-н-н».
Да, люблю, да, да, люблю, и это всерьёз, это всерьёз, смех всерьёз, всё всерьёзвсерьёзвсерьёз.
ТАКСИ
Рука в руке и молча… хорошо-о-о-о-о-о-о-о-о.
ПРОХОЖИЕ
Прохожие в нашей провинции на нас косились: девушка на вид лет двадцати и мальчик на вид лет пятнадцати, меньше неё ростом, держась за руки — милая парочка, правда? А что — мне очень даже…
КОНЕЦ (а бесконечность не наступила …на хвост, нетнетнетнетнет)
Когда он уходил, я не выдержала, я хотела броситься за... Но вместо просто стояла, держась за открытую дверь с чёрными потёками на щеках-ах… Он уже был далеко-о-о-о-о, почти в конце этого бесконечного коридора и, представляешь, он оглянулся. Как изнутри я кричала: «Оглянись же, ну». Представляешь, он почувствовал… Да, вот она, магия… Потом мы ещё полчаса, наверное… Ну и что? Ну и всё. И только один-разъединственный звонок, и молчание на том конце…
(А потом ещё один, а потом ещё один, а потом… и ещё, и ещё, и ещё. И не только молчание на том конце. Не только.)
РЕЕСТР
Вот полный и подробный реестр того, что мне осталось от:
грустно-эротический «Интим»
(вернула)
да рок-н-ролльно-феерический «Бархатный прииск»
(вернула),
да Amnesiak, который я всё равно уже купила,
(вернула),
да Portishead, затерянный где-то в дебрях квартиры после ремонта
(нашла, не вернула);
а ещё — испорченная фотография на паспорт, которую я выклянчила,
да яркая картинка из Турции — Нефертити,
да память — яркая, нежная, фантастическая. Мёртвая. Память на память.
Ему достались:
мой жёлто-шерстяной поросёнок
да осколки «Нотр Дам де Пари» на французском, разбитого его неистовой подружкой
(купил(а) новый, вернул (а)),
да ещё память — осколки памяти… Память на память.
P.S.
Возьми и ты. На. Подержи. Поверти. Покрути. Пожми плечами. Отложи.
Навсегда.
P.P.S. Да, да, да, да — навсегда, да, да, да, дададададада, но не забудь вернуться, как возвращался он (она, оно), держал(а), вертел(а), жал(а), откладывал(а), приходил(а), поздравлял(а), звонил(а), хотел(а) еще встретиться, хотел(а) ещё, а я нет, а я нет, а я нет, а я нет… нетнетнет…
Но ты всё равно возвращайся, возвращайся до бесконечности, возвращайся, наступай на хвост, держи, верти, крути до головокружения, жми плечами до изнеможения, откладывай и возвращайся, а я нет, а я нет, а я нет, а я нет, нетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнет…
Ольга Передеро — поэт, переводчик. Родилась в Алма-Ате. Окончила литературные курсы ОФ Мусагет. Участвовала в Форумах молодых писателей России и Казахстана, в поэтических слэмах, участник поэтических фестивалей «Сөзыв» и «Полифония». Автор книги стихов «Протуберанцевыми танцами» (2018, Ridero). Публиковалась в Казахстане («Аполлинарий», «Ышшо Одын», Literra Nova), в России («Полутона», «Воздух», «Лиterraтура») и США (Reflect). Живет и работает в Алматы.