Рассказы

Родовое дерево

 

1. Перевёрнутое дерево

 

Я наконец-то выкинула мамин фикус! Так и не смогла его полюбить. В уютной обыденности растения было нечто удушающее. Мама давным-давно привезла мне отросток, как всегда, не спросив согласия: «У меня хорошо растёт, у бабушки такой же был». И, смеясь, добавила: «Наше родовое древо».

Почему я терпела так долго? Фикус успел вымахать аж до потолка — еле умещался на подоконнике в огромной кадке и закрывал половину окна. Даже смотреть на него было тесно. Казалось, разросшееся растение — теперь уже действительно дерево — душит, высасывает из воздуха свет. Зато семейное древо!

В общем, собралась и вынесла тяжеленную неуклюжую кадку в подъезд — забирайте, кому приглянется. А спустя всего пару часов увидела перевёрнутое дерево на газоне — форма в очередной раз победила содержание: забрали кадку, а не растение. Его корни торчали вверх. В этом была внутренняя правда: какой род, такое и родовое древо. 

Когда я днём раньше сообщила семье, что собираюсь замуж, то получила проклятие вместо благословения. За то, что сама выбрала, сама решила — не спросилась, не отчиталась. Хотя и лет мне уже немало, чтобы чужое мнение и тем более разрешение спрашивать, и живём — в разных городах! — в Центральной России двадцать первого века, а не при Домострое и патриархате. А обыденное семейное мракобесие всё то же — прокралось в список вечных ценностей.

Сначала мама без предупреждения начала военные действия: «Я не разрешала! Не смей самовольничать!» С размаху началась массированная атака: «Если сделаешь это, лишу наследства! Подам в суд!» Подключились тяжёлая артиллерия и танки: «Заплачу психиатру, чтобы тебя признали невменяемой и недееспособной». Папа также присоединился к силовой операции: «Не буду поздравлять с помолвкой. Раз не слушаешь мать, с таким мерзким характером ты не заслуживаешь ничего хорошего». И продолжил зачистку: «Всё равно он бросит тебя через год. Кому ты нужна такая!» 

Вот такое «приданое» я получила. Проклятие это ведь что? По словарю, «словесная формула, содержащая пожелание зла, ругательства. Крайнее, бесповоротное суждение, отторжение». Другое название для грубости и хамства, оскорблений и угроз. А хороших слов — благословений — у этого рода для меня не нашлось. 

Сквозь слёзы и ярость пришли и встали защитной стеной спокойные ясные слова: со мной так нельзя! Вот тогда я, наконец, и выкинула «родовой» фикус. 

 

2. Древо жизни

 

В поисках утраченной радости еду на ярмарку мастеров. В таких местах, полных живых и тёплых вещей, обычно и глазам приятно, и на душе светлеет. Обойдя ярмарочную площадь, возвращаюсь к палатке с филимоновской игрушкой — тульскому народному промыслу. Рассматриваю с теплотой и нежностью. Из-за прилавка приветливо улыбается маленькая старушка в платочке. Перед старушкой, позади торжественного парада пёстрых красавцев, — простые глиняные заготовки, белые, как её платочек. Мастерица расписывает их живыми, тёплыми красками: красной, жёлтой, зелёной. И рождаются радостные солнечные звери и птицы с длинными шеями: медведи, олени, индюки, петухи. 

Насмотревшись на расцветающую под пальцами красоту, перевожу взгляд на сам прилавок.

— Скажите, а вот это что такое? — показываю на обнимающуюся пару: барышня в длинной юбке колоколом, разудалый кавалер в лихой шапке.

— Любота, детонька. 

— Любота?

Старушка принимается рассказывать о глиняной парочке, а от них перебрасывает мостик к древним корням филимоновского промысла. У неё цветистый, сочный говор — как у сказительницы былин. Пробую незнакомое слово на вкус, рассматриваю и трогаю яркие фигурки. «Любота» звучит невероятно мило. Слышится в этом душевность, сердечность. Любование и облюбовывание. Есть и в этом слове, и в самих филимоновских игрушках — во всех! — уютная архаика, доброе домашнее язычество. Будто смотришь на изображения духов-покровителей дома или семейные обереги.

Замечаю, что изображений Люботы несколько, и все разные. Есть просто Любота: пара танцует-обнимается. Очень тепло на них смотреть. С лёгкостью верю, что такие фигурки были талисманами, хранителями для любящей пары и дарились на свадьбу. Вторая Любота с вёдрами: у обнимающейся пары ещё и коромысло на плечах — одно на двоих. Это, должно быть, о том, чтобы «в горе и в радости» делить всё поровну, помогать друг другу и поддерживать. А третья Любота явно про семейное изобилие и благосостояние в доме: у барыни в руках каравай, а у кавалера — курочка. Все три Люботы чудо как хороши. 

Старушка тем временем речёт, как реченька течёт.

— А сам-то дед Филимон, слышь-ко, дюже непростой-то был. Допрежь того, как к нам прибился да нашей глиной-синикой занялся, люди глаголят, с царской-то каторги убёг, а того ране богомазом слыл! Эко диво — и там, и там доспеть! Вишь ты, руки-то у него были наособицу — и лик божий писать, и промыслу нашему начало дать. Оттого, ты глянь-ко, сколь много лет минуло, а свет-то от поделок наших по сю пору идёт! Будто на солнышке сидишь и кто по головушке гладит. Даже каторга не возмогла того известь. 

Вволю напитавшись от солнечных парочек душевным теплом, перевожу взгляд дальше по прилавку.

— А это что такое?

— Древо. 

Я ещё не видела таких сложных сюжетов среди архаически простых филимоновских игрушек. В центре действительно дерево, как ось, на которую нанизано всё остальное. У основания ствола примостилась маленькая Любота, а на ветвях чего только нет! Птицы, звери, плоды, детские фигурки. Даже солнце! И тут до меня доходит: это же Древо Жизни! Любуюсь им, и столько сердечной радости разливается по телу! Словно чувствую благословение, идущее сквозь века. 

Вспоминаю о предстоящей свадьбе. Вот что мне нужно для нового начала! Поставлю на место фикуса.

 

Зов

 

Звонок был довольно странный и при этом на удивление своевременный. Не выходит из головы, хотя происходящее вокруг требует моей полной концентрации. А как без концентрации перебраться через небольшое болотистое озерцо, в которое превратилась старая лесная колея после затяжных дождей? Всё-таки поздняя осень. Оскальзываюсь на глинистых краях, балансирую на предательских кочках. Машина оставлена далеко позади — не хватало ещё утопить её где-нибудь здесь. Вокруг подлесок, впереди — сосняк и ельник, последняя деревня — километрах в десяти-пятнадцати. 

Ветер несёт клочки тумана. Сырость касается лица и заползает в нос. Я балансирую на очередной кочке, выбирая, куда ступить дальше, чтобы не изгваздаться по самые уши. С горечью сознаю, что этого в любом случае не избежать. И продолжаю возвращаться мыслями к разговору.

 

Дочь удачно позвонила именно тогда, когда я остановилась на автозаправке, такой одинокой в этой глуши. Там сотовый ещё ловил.

— Что-то случилось?

— Мам, слушай, какой у тебя любимый фольклорный персонаж?

Ну и ну! Разговор обещал быть весьма любопытным! Стоило задержаться, хоть я и спешила.

А ведь снова сработала эта её интуиция момента!

У моей пятнадцатилетней дочери уникальное чувство времени: её спонтанные поступки всегда оказываются невероятно своевременными. Например, просыпается за минуту до звонка будильника; сталкивается с нужным человеком, выходя из подъезда; даже в школу опаздывает именно тогда, когда отменяют первый урок. Я заранее предупредила, что долго будут без связи, и вот она ухитрилась поймать последний момент, когда сеть ещё ловит.

— Ого! Солнышко, ну и вопросы у тебя! Не знаю, я об этом не думала.

— Ничего себе! Как это «не думала»? Ты же всё-таки на филфаке преподаёшь: фольклор, этнография, сказки! Всё такое интересное!

— Милая, ну не знаю, просто не думала, и всё. Это что, вам в школе задание дали?

Дочь раздумчиво ответила почти взрослым уже голосом:

— Нет, школа не при чём. Просто кое-что пришло в голову, пока перечитывала сказки для доклада по устному народному творчеству.

— И что же?

— А вот что: почему серый волк всё время Ивану-царевичу и нянька, и спасатель? Жар-птицу ему добывает, златогривого коня, красну девицу. А потом ещё и убитого воскрешает! С какой стати вообще? Ну подумаешь — волк съел коня! Это вполне в его природе. Но почему он возмещает ущерб, да ещё и в настолько несоразмерных масштабах? А Иван такой скучный, пассивный, непутёвый: то и дело косячит и попадает в беду. Просто бесит! Сам не решил ни одной проблемы. Зато получил все плюшки! 

Ух ты! Хорошо, что я в тот момент уже закончила заправляться, а то пролила бы бензин.

— Ну и ну! Как тебя задело за живое!

— Не смейся, мам, это же правда ужасно интересно, если вдуматься. Слушай, ты сама говорила: в сказках всегда есть внутренняя логика. Вот я хочу понять логику этой: почему волк так себя ведёт?

Я подумала в тот момент: какая она у меня умница, зрит в самый корень.

— Ух! Сколько страсти, Марин! Надо тебе на филфаке преподавать, а не мне.

— Может, так и будет, когда вырасту. А ты не уходи от ответа.

— У тебя же «Гугл» есть, зачем тебе я?

— Не глупи, мам! Ты же у нас премудрая, как сказочная Василиса! Ну так что, ответишь?

Определённо происходящее было важно. Я отъехала от зоны заправки, припарковалась на стоянке неподалёку и устроилась поудобнее. Разговор обещал быть долгим.

— Эээ… Уела. Вопрос, конечно, интересный. Понимаешь, дело в том, что эта сказка — отголосок почитания волка как тотема, священного предка и покровителя племени. Поэтому-то помощник Ивана обладает и мудростью, и колдовской силой, и даже способен воскресить погибшего.

— Опаньки! Так я об этом не думала. Тогда действительно получается вполне логично.

— …И в этом случае конь Ивана-царевича становится жертвой для задабривания животного-предка, к которому обращаются за помощью.

— Слу-у-ушай, а колыбельная про серенького волчка тоже получается о животном-помощнике?

— Поясни.

— Ну вот, самое начало: «Баю-баюшки-баю, не ложися на краю. Придёт серенький волчок и ухватит за бочок». «Серенький волчок» звучит тут совсем не страшно, а наоборот, уютно. Мне слышится, что «волчок» скорее заботится, чем угрожает. Думаю, ему отдают беспокойного ребёнка на сохранение и защиту, как овец пастушьей собаке. Не зря там такое мирное продолжение: «Он утащит во лесок, под малиновый кусток. А малинка упадёт, прямо деточке в роток».

А она хороша, моя девочка! Что за умница выросла! И ведь я ей ничего толком не рассказывала.

— Ух ты, Марин, прямо в корень зришь! Ммм… Понимаешь, у волка в фольклоре среди прочих действительно есть и обережная функция. Вот ты вспомнила колыбельную, а знаешь, что у румын в погребальном плаче волк выступает защитником и проводником души умерших на тот свет?!

— Да ладно?!

— Правда-правда! Там такие слова… Дай-ка вспомнить. «Вставай, вставай, дорога в лес тебя зовёт. Лес велик и тёмен, лес част, — войдёшь и не выйдешь. Склони голову, иди вперёд и знай, что тебе навстречу выйдет волк. Не бойся, протяни руку, Стань ему братом. Ведь ему ведомы леса, и тропинки, и холмы».

— Опаньки!

— Да уж.

— Эх, жаль, что время животных покровителей и помощников осталось в прошлом.

Опять захватило дыхание от её слов. Умеет она меня удивить! 

— Не совсем. Откуда, думаешь, взялись фамилии типа Волковы, Орловы, Вороновы и так далее? Откуда животные в названиях спортивных команд, марок автомобилей, на флагах государств и эмблемах разных организаций? На татуировках, в конце концов: вот уж где в прямом смысле кровь и плоть древних верований. Что это, как не взывание о покровительстве к духу животного?

— Хм… Так я об этом не думала.

— Ага. Понимаешь, архаика гораздо ближе, чем кажется. Люди по-прежнему обращаются к силе животных, хотя сами этого не сознают.

— Эх, а наша фамилия совсем не «звериная». Слушай, как думаешь, у нашей семьи есть животное-покровитель? А у меня может быть свой личный?

Ну и ну, подумала я, девочка моя! Какие вопросы! И в такой момент!

— Эээ… Не знаю. Возможно. Понимаешь, тотемы были не только родовые, семейные, но и индивидуальные — животные силы. Вот серый волк, судя по всему, был личным покровителем Ивана, а не родовым, иначе не стал бы помогать ему против братьев. И эти личные животные-помощники не обязательно закреплялись в имени человека. Наоборот, у некоторых народов отношения с тотемом считались чем-то очень интимным, его даже вслух не называли.

— Ужасно интересно! А как найти своё животное?

Вопросики у неё не в бровь, а в глаз! 

— Думаю, дело во внутреннем ощущении связи, которая выстраивается шаг за шагом в некоем беззвучном «зове». Помнишь, как у Пелевина в «Проблеме верволка в средней полосе»? Главный герой всего лишь захотел найти в книге изображение волка. Затем последовала цепь казалось бы случайных событий, которая привела его к волчьей стае. Всё это время он думал, что действует спонтанно и самостоятельно, а оказалось, бессознательно следовал зову своего внутреннего волка. 

— Классно!

— Да уж! Так что, если тебе не даёт покоя «серенький волчок», кто знает, может, «это "Ж-ж-ж" — неспроста»?... Кстати, насчёт «ж-ж-ж» — это звук сообщения?

— Наверно, Петров: мы с ним договорились позаниматься вечером. Представляешь, нам задали написать историю семьи. А он говорит, что что-то нашёл про наш род, хочет показать. Подожди-ка, посмотрю. Ну да, он: «Ты скоро? Жду в библиотеке. Серый».

— Гляди-ка, вот тебе и зов.

— Очень смешно, мам.

— Ну всё, солнышко, мне нужно ехать, давай всё остальное потом, когда вернусь. 

— Ладно, пока.

 

Я так погрузилась в воспоминания, что перестала смотреть, куда иду. За что немедленно расплачиваюсь, провалившись в грязную лужу выше колена. Сапоги набирают воды. Ох ты ж!

Упрямо продолжаю продираться сквозь мокрый подлесок. Неудачно поскальзываюсь, чуть не падая в колючий куст боярышника. Цепляюсь за него, чтобы удержаться на ногах, рву дождевик и сильно царапаю руку. Охохонюшки!

В прореху сочится вода. В сапогах противно хлюпает. Царапина хоть и не сильно, но болит. А я ещё даже до места не дошла. Ну да бог с ним, разберусь.

Останавливаюсь, найдя более-менее твёрдый и относительно сухой участок земли, где грязь не разъезжается под ногами и не норовит затянуть поглубже. Нужно оглядеться и сориентироваться. Глухомань глухоманью. Быстро темнеет, продолжает накрапывать мелкий дождь. Холодно, сыро, противно. И посреди этого я, погружённая в филологию и фольклор. Вот она, красота момента!

Подлесок наконец-то закончился. Мне удается благополучно добраться до настоящего леса. Под ногами мягко пружинит хвоя. От стволов пахнет смолой. С ветвей капает, но здесь, по крайней мере, земля более твёрдая, надежная. 

Меня уже ждут. Под руку подныривает большая лобастая голова. Тёплый язык облизывает свежую царапину. Влажная шерсть пахнет диким лесным зверем.

— Здравствуй, родимая! Вот и я.