Высохший снег

Перевёл с казахского Айжарык Султанкожа,

редактор — Айнагуль Садыкова

 

 

Легенда

 

Когда-то,

после сумерек, в ботинках чёрных без шнурков,

повесив на крючок свой чёрный плащ и шляпу чёрную,

ночь приходила в мой дом.

Была чужда мне.

Слышал

во дворе осторожные,  

караулящие кого-то шаги листьев. 

Слышал

испуганного сердца бег.

В комнате — ночь и я,

В ночи — я и комната.

А во мне — одиночество…

Ночь глубоко вздыхала,

тревожа старые кости мебели.

Однажды  

старая ночь поднялась не спеша,

накинула мой белый чапан,

мою белую тюбетейку

и белые башмаки...

а потом стала мною...

Мне тоже пришлось

надеть её чёрное пальто,

чёрные ботинки,

чёрную шляпу.

И с тех пор я стал ночью.

После, время прервав,

я услышал, как небо бросает капли мне в стекло.

Открываю окно —

ночь повесила мой белый чапан на Луну.

С тех самых пор

я прошу у Луны свой свет,

Всё тянусь к ней…

 

Сегодня,

впервые

после пожелтевших лет,

ночь снова постучалась в мою дверь.

Я обомлел...

 

 

*** 

 

Наступил первый день весны,

Выпал безжизненный снег.

И когда холодный снежный мальчик

радостно сообщает: «Пришла весна»,

я улыбаюсь, не воспринимая его всерьёз.

Воздух поглотил тишину,

понимаю:

кровь моя бурлит,

и чаша помутнела.

Сегодня четверг, обычный день,

в воздухе расцветает снег,

Обычное число календаря —

первое,

обычное время года.

Загадочный характер мой:

с душой, внезапно впадающей в уныние,

а то смеющейся внезапно.

Портфель на месте,

На привычном месте —  

я,

всё тот же,

волосы чуть отросли.

Те же старые стены и сигареты,

лёгкое сердцебиение, лёгкий порыв гнева.

Если не сочтёшь комнату мою старой, убитой горем,

где висит рисунок моего одиночества,

можно вдыхать воздух, пропитанный моим сердцем

и самой сладкой тоской.

Сегодня первый день весны,

обмякший снег и другое небо…

И лёгкая грусть на ресницах моих

дрожью откликается на каждое мгновение.

Кто там тихо пробежал по коридору?

Может, подойдёт, заглянет кто нежданно…

Сегодня —

первый день весны,

чего же ты ждал,

глупец...  

 

 

***

 

Сегодня я вышел на субботник

со всеми.

Таскали сухие ветви,

подметали листья…

И первая мысль, пришедшая мне на ум:

«Когда-то найдутся те,

Кто будет

таскать и наши кости — как ветки,

подметать наш прах — как листья».

Ветки —

мы подняли на плечи, словно гроб,

листья —

положили в мешок, словно в саван…

Когда-то

у этих веток

и листьев

ветер был языком,

голосом — их шелест…

И тогда они целыми днями распевали хором:

«Поглощая солнце, мы станем солнцем» —

и засыпали.

А кончилось тем, что солнце — вот, поглотило листья.

И солнце — пожелтевший листок

небесного тополя,

придёт время, 

и он будет сметён

на «субботнике» бренного мира.

Те ветки, которые я таскал,

и листья, которые я подметал,

смотрели на просачивающиеся сквозь живые листья на дереве лучи —

умилённо, словно на ангелов сошедших.

Бросили взгляд на меня, висящего на дереве…

Я тоже взглянул вниз

и увидел Азраиля[1],

поджидающего с метлой в руке...

Я не вспомнил, что стоящий только что с метлой был я сам.

 

 

***

 

Ночь — чутка и спокойна.

Веет мечтой.

Снег, мягко касаясь лица моего,

поцеловал меня нежно.

Высохшая книга пахнет буквами,

исписаться бы и умереть…

Умереть бы любя…

Горбатая густая лампа не отрывает глаз от снега —

узоров…

Ночь — глубока,

ночь — долга и далека… 

Сорвался знакомый белый луч,

сырое небо —

смято.

Опускается высохший снег,

отдаляясь от горечи,

отдаляясь от горя

и от меня… 

Выпавший снег — словно буквы — 

ложится на белые стихи.