Полный П.

Рассказ

Когда большой светящийся шар неизвестного происхождения встретил Васильича перед входом в продуктовый магазин, то Васильичу было совсем не до этого. В тот момент мысли Васильича были наполнены лёгким, самозабвенным предвкушением, которое обычно воцарялось непосредственно перед употреблением водки. Эта своеобразная нирвана действовала на Васильича настолько благоприятным образом, что в его голове, словно в старинном благородном вальсе, кружили самые невероятные логические умозаключения. И буквально перед этой фантастической встречей с шаром неизвестного происхождения Васильич как раз вспоминал о своём старом друге и соратнике по трудовым будням, некоем Проханькине. 

«Вот удивился бы ты сейчас, Проханькин, узнав, что я собираюсь в одного одолеть цельный литр. Приду домой после бани — а жена приготовила борщ, — а тут и я, горяченький, с пылу, с жару. Налью себе полную стопочку и выпью всю до дна. Холодная водочка моя! И горяченький борщ со сметаной. Жаль, что тебя рядом не будет, Проханькин. Так бы мы с тобой выпили и переглянулись бы от счастья. Бабы этой радости не ведают. Не дано им. Выпить, закусить, а потом начать обсуждение, чего в мире в этом делается. Война — она-то ведь на пороге стоит. Не простая, а мировая. И не просто мировая, а ядерная. Это ж пиздец какой, а не война. Всему миру пиздец. Но если уж воевать позовут, то первым пойду. Конечно, если и ты, мой кореш Проханькин, вместе со мной пойдёшь. Вдвоём как-никак веселее. Так и деды наши уходили в своё время, когда были молодыми. С Проханькиным, конечно, не скучно будет. Он человек политически грамотный, с соцсетями на одной ноге. В интернете разбирается, а я-то сам ни хуя не понимаю. Проханькин рассказывал, как в интернете вычитал, что инопланетяне уже давно среди нас живут и формы разные могут принимать, от плоских амёбных до сложных шарообразно-пространственных…»

И тут как раз шар неизвестного происхождения возник перед Васильичем, перегородив вход в магазин.   

 «Вот блять, допился!» — подумал Васильич.

Шар был большой, размером с надувные резиновые мячи, которые берут летом на пляж. И парил этот шар как-то странно, непонятно — прямо перед глазами, создавая вокруг себя лёгкую вибрацию с металлическим неприятным скрежетом.

На Васильича напала тоска. «Всё из-за водки, всё из-за неё, проклятой! Блять! Пиздец!» — закрутилось у него в голове.

Потерев глаза руками и часто поморгав для верности, он подумал, что шар вскоре исчезнет. Но нет. Шар не только не исчез, но увеличился в размерах и стал издавать ещё более противный скрежет.

«Твою мать! Да что ж это такое! — воскликнул про себя Васильич. — Остальные люди как люди — пьют и в больнице под капельницей отходят, а у меня «белка» началась». От этой мысли Васильичу стало ещё хуже. И этот ужасный скрежет проникал уже в самый мозг, просверливая насквозь. И он не нашёл ничего другого, как попросить шар удалиться.

— Шарик, милый, улетай. Зачем я тебе нужен? Я же ничего плохого не сделал. Больше пить не буду, обещаю.

— Точно не будешь?! — скрежет резко превратился в голос и исходил из шара.

— Ох, ни хуя себе! — Васильич остолбенел. Чего-чего, а ответа от шара он никак не ожидал. Возможно, каких-либо действий, как-то прыжков, летаний, да и то в определённых пределах, ведь и сверхъестественное должно иметь свои рамки/границы. — Ты что, говорящий шар?!

— А ты чего думал, Васильич, я простой висящий скрежещущий шар?! Васильич, ты что, охуел?!

— Нет, шар, нет. Просто я этого не ожидал. — Васильич был возмущен наглостью этого шара, но, учитывая неизвестность его происхождения, ругаться с ним побоялся. — А вы надолго ко мне пожаловали?

— Ну, Васильич, ты даёшь! — в голосе шара послышались презрительно-ироничные нотки. — Нет, ты точно, Васильич, охуел! И другого слова я никак не могу подобрать, к той наглости, с которой ты задаёшь такой тупой вопрос! 

И если вначале Васильич уловил иронию в голосе шара, то сейчас в реплике уже сквозили обличение и даже угроза. 

— Боже мой, шарик, милый, я никоим образом не хотел вас обидеть, — Васильичу стало страшно, скрежет не уходил из мозга. — Просто я действительно не понимаю — почему я вас увидел и долго ли я вас буду видеть.

— Вот, Васильич, вот пиздец человек! Полюбуйтесь-ка на него! — непонятно к кому обратился шар. Васильич оглянулся вокруг, но никого не увидел. И люди из магазина почему-то не выходили. — В общем, Васильич, такие дела, не буду тебя долго томить. Меня уполномочили передать тебе… Эх, не люблю я это дело… — шар как-то медленно расширился, уменьшился и громко выдохнул. — Что тебе — ПИЗДЕЦ!

Васильичу стало нехорошо. И это «нехорошо» почему-то ушло в правую коленку, которая резко заныла и сильно зачесалась.

— А позвольте поинтересоваться, — Васильич нагнулся и стал чесать коленку, — какой это ПИЗДЕЦ? И что под этим подразумевается? И кто вас уполномочил?

— Как, какой ПИЗДЕЦ, Васильич?! Ну ты прям как маленький! Какой ещё бывает ПИЗДЕЦ?! Конечно же ПОЛНЫЙ! Ты разве знаешь какие-то другие?

К своему огромному сожалению, других Васильич, конечно же, не знал. И от этого его коленка зачесалась ещё сильней. Тут стоит отметить, что Васильич очень сильно любил это слово и часто его употреблял во всех подходящих и не только случаях. Можно даже сказать, что оно было самым любимым словом Васильича. Им у него всегда заканчивался рабочий день, завершённый калым, брак на работе, пустота в кармане и в кошельке, констатация остатка в бутылке и множество других — хороших и не очень случаев. Но сейчас это слово Васильичу определённо не нравилось. Да ещё исходящее из непонятно откуда возникшего шара и по отношению к его — Васильича — судьбе. «Надо обязательно узнать у шара, кто он такой и кто его уполномочил. И что ещё за ПИЗДЕЦ такой ПОЛНЫЙ ко мне пожаловал». Но тот, не дожидаясь вопроса, ответил сам.

— Да ты не ссы, Васильич. Всему и всем он когда-то приходит. Но тебе даже повезло, что я об этом сообщаю. Так сказать, в торжественной обстановке. Тебе гордиться надо и спасибо сказать: меня не ко всем посылают, а только к избранным. К тем, кто на протяжении большей части своей жизни употреблял это слово!

Васильич запутался вконец. Что же это за шар-то такой?! И всё из-за дурацкого слова?! А как же водка? Неужели она не при чём?!

— Водка?! — шар расхохотался. — Вот чудак-человек! Говорят же тебе, — из шара вылезла рука и постучала Васильича по лбу, — к тому, кто употреблял это слово. Understand?

— Шарик, милый, а может быть, не надо? Может, вам не ко мне? — Васильич вспомнил, что Проханькин любит это слово ещё больше. Васильич склонился к шару, будто намереваясь поцеловать его, и прошептал: — Шарик, вам к Проханькину надо.

— Эх-х, Васильич, да я бы с радостью. Но в Приказе было написано — прибыть во столько-то, к Васильичу, и объявить ему ПИЗДЕЦ (ПОЛНЫЙ). Со всеми вытекающими.

— Но это же нечестно, несправедливо, неправильно! — Васильич упал на колени и стал ёрзать по крыльцу магазина.

Однако шар неизвестного происхождения был непреклонен. И даже усилил психологическое давление:

— Ну а что ты, Васильич, хорошего сделал в жизни? Какие твои достижения? Кроме двух тысяч литров выпитой водки и ста тысяч слов ПИЗДЕЦ, ты ни хуя не сделал! Ты даже политически неграмотный.

— Грамотный я! — Васильич издал вопль.

— А вот хуй тебе! Грамотей нашёлся! Ты за кого голосовал? Да ты даже эсэмэски не отправлял на «Фабрику звёзд».

— А «Фабрика» тут при чём?!

— А при том! Что тебе даже на неё насрать! Тебе на всё НАСРАТЬ!

— Неправда!

— Правда!

— Неправда!

— Правда!

И тут вдруг Васильича осенило. Он резко встал с колен и, оглядываясь по сторонам, произнёс:

— Слушайте, шарик. А может… Мы договоримся? На месте? Ну что вам стоит?!

Шар замолчал, перестав излучать вибрацию и неприятный скрежет. Васильич продолжил:

— А я брошу пить, материться, буду голосовать за всех и везде. И даже за вас проголосую, когда надо будет. А?!

— А сколько у тебя есть?

Васильич судорожно порылся в карманах и наскрёб сто рублей — то, что хотел истратить на водку в магазине.

— Вот, шарик, возьмите. Сто рублей. Всё что есть с собой.

— Исправишься, точно?! — грозно спросил шар.

— Конечно, не пью, не матерюсь. И займу активную гражданскую позицию. Стану даже социально ответственным.

— О, как загнул красиво! — шару явно понравилось. — Молодец. А в соцсетях зарегишься?

— Конечно. У меня даже есть страница на «Одноклассниках». Дочь разместила.

— Везёт вам, людям, — шар грустно вздохнул, — в соцсетях можете общаться. В интернете. У нас такого нет. Слушай, а может, фотку мою выложишь? На странице на своей? Может, кто лайк поставит? А? Как думаешь?

— Поставят, конечно, поставят. Сколько вам лайков надо?

— Ну я не знаю… — шар смутился. — Ты выкладывай, а там посмотрим. Если что, я позже к тебе залечу, сфоткаешь меня. Ок?

— Конечно, Господин!

— Ну ладно. Клади деньги на тротуар, только чтоб никто не видел... А то, сам понимаешь, у нас с этим строго. И беги домой, только быстро! Стой! А как, говоришь, зовут косячника твоего?

— Проханькин.

— Лады. Кого-то всё равно надо оформить. Отчётность, так сказать. Планы. Ну, давай, беги! На путь исправления. А я позже залечу. На фотосессию.

Последнее шар прокричал уже вдогонку Васильичу, который бежал так быстро, что спотыкался и падал, а также думал про себя: «Легко я ещё отделался бля… ин»!

Васильич вроде бы и бежал быстро, и падал несколько раз, но от магазина он почему-то так и не отдалялся. И он бежал ещё быстрее, высоко закидывая колени верх, как когда-то давно учили его в школе, пока не споткнулся о высокий бордюр. И, растянувшись, больно ударился головой о ковёр в собственной спальне.

Над Васильичем возвышалась его кровать, на которой беспокойно спала его, Васильича, жена. В комнате было темно и тихо.

Он уставился в потолок и произнёс:

— Ну, Проханькин, к тебе идёт ПОЛНЫЙ ПИЗДЕЦ! Прости меня!